Игры мажоров. Хочу играть в тебя

Ареева Дина

— Она останется инвалидом?

— Точно не знаю, но надеюсь, что нет.

И тогда я решаюсь. Разворачиваюсь и смотрю ему в глаза.

— Саймон, ты знаешь, почему она прыгнула?

Приятель непонимающе моргает.

— Понятия не имею. Эти вопросы Киту надо задавать, они поругались, наверное. Его в полиции допрашивали, но там адвокаты сразу налетели, мать постаралась. Ты же знаешь, сколько у них денег. Так что думаю, правду никто из нас не узнает.

— Зато я знаю, Саймон. Она из-за Никиты прыгнула, но они не просто так поругались.

Она его шантажировала, я слышала, как они ссорились на вечеринке. Он Лию в комнате закрыл, потому что она напилась. Этот браслет... Все из-за него, Саймон, если бы Никита не подписался, ничего бы не было. А он не мог отказаться, понимаешь?

??????????????????????????— Послушай, — приятель тянет меня за руку, но я его перебиваю.

— Нет, это ты меня послушай. Доведение до самоубийства — это уже серьезно, это статья. И как бы я ни относилась к Топольскому, здесь он не виноват. Виноваты те, кто играет в эту Игру.

— Что ты хочешь, Мари? — неожиданно резко спрашивает Саймон, выпуская мою руку.

— Я хочу сыграть в Игру и вывести всех на чистую воду. Ты мне поможешь?

Саймон задирает голову и смотрит в небо, а я затаиваю дыхание.

Глава 16-1

— Как ты себе это представляешь, малыш? — наконец заговаривает он.

— Очень просто, — отвечаю торопливо, чтобы он не передумал, — я иду в полицию и все рассказываю. Предлагаю им использовать меня как приманку. Ты мне помогаешь проникнуть на эту их тусовку. Скажешь, что мне надоело работать в столовке и мыть полы. Я записываю доказательства на диктофон и камеру, полиция приезжает и всех арестовывает.

Саймон снова долго молчит, а я воодушевляюсь тем, что он не отказал сразу, и продолжаю:

— Пойми, они перешли все границы. Одно дело поработать на вечеринке или убрать у кого-то из мажоров в доме. Как у того же Топольского к примеру. Но то, что они сделали с Норой, это настоящее сексуальное рабство, это насилие.

— Она сама на это пошла, — Саймон явно недоволен, но я не могу остановиться.

— Нет, неправда. Я теперь поняла, как все было. Нора влюбилась в Коннора, точно как Лия в Никиту. Она продала себя Коннору, но он оказался не таким как Топольский, он сделал из нее сливной бачок для своих приятелей. Или я не права?

Друг отворачивается, сунув руки в карманы, и это лишь подтверждает мою правоту.

— Ты слишком хорошо о нем думаешь, Мари, — неожиданно отвечает Саймон и вперяется в меня буравящим взглядом. — Скажи, он тебе нравится?

— Кто? — невольно отступаю. Я понимаю, о ком он, но зачем-то тяну время.

— Кит.

— Но... Почему ты спрашиваешь?

— Он вам всем нравится, — неожиданно зло отвечает парень, — вы все готовы лечь под него по первому зову.

— Неправда! И при чем здесь вообще Никита, Саймон? — теряюсь я.

— Ты хочешь ему за что-то отомстить?

— Нет, — отвечаю честно, глядя приятелю в глаза, — я не собираюсь

никому мстить. Я за справедливость. Если окажется, что Никита по уши завязан в этом дерьме, пусть отвечает вместе со всеми по закону.

— Малыш, — Саймон разворачивается, и неожиданно я оказываюсь прижата к решетчатому забору, ограждающему кампус. Мы так далеко зашли?.. — у меня есть другое предложение. Забей ты на этих ублюдков, на всех. И на Коннора, и на Кита, и на этих сосальщиц забей. Они прекрасно понимали, на что шли, и не нуждаются, чтобы их спасали. А вот ты совсем другое дело.

Он вжимает меня в ограду, его губы ищут мои, но я вспоминаю мокрые противные поцелуи и непроизвольно отворачиваюсь. Упираюсь в его плечи и бормочу:

— Саймон, что ты делаешь? Нас могут увидеть...

Но парень и не думает отступать, он вдавливается коленом между моих ног и пытается просунуть язык между моих губ.

— Никто нас здесь не увидит, малыш. Мне надоело, что ты постоянно от меня убегаешь. Я хочу тебя, с ума по тебе схожу. Давай встречаться, Мари, хочу, чтобы ты стала моей...

— Нет, Саймон, — яростно сопротивляюсь, — я уже говорила, что не смогу. Я люблю тебя, но как друга.

— А я сказал, ебал я такую дружбу, — его глаза сужаются, голос звенит, пах твердеет, — каждый раз после наших прогулок яйца болят. Я трахать тебя хочу, а не дружить с тобой, уже нажрался этой дружбы.

Заглядываю в лицо и ужасаюсь от того, каким колючим становится его взгляд. Мне становится страшно, и я обхватываю его лицо ладонями.

— Саймон, послушай меня. Пожалуйста, прости, но я не люблю тебя как мужчину. Ты мне очень дорог, но я не могу без любви, понимаешь? Я просто еще ни разу... — голос срывается, и я не договариваю. Саймон перехватывает мои руки.

— Ты девственница?

Киваю, закусив губу. Он всматривается в мое лицо.

— Почему, Мари? — кажется, он не верит. — Ты такая красивая.

— Я уже сказала, почему, — вымученно улыбаюсь, — я была влюблена, но он меня предал.

— И ты до сих пор его любишь? — голос Саймона звучит совсем отстранено. А у меня уже нет сил лгать.

— Не знаю, наверное, — шепчу, глотая слезы, — хоть ему это не нужно. Да и мне тоже. Я запуталась, Саймон...

— Ты уверена, Мари? Ты не передумаешь? Это твое окончательное решение? — фразы звучат как сухие щелчки. — Ты точно не хочешь дать мне шанс?

— Я не могу, Саймон, — я уже не сдерживаю слез, — и не хочу терять тебя как друга. Но если я не полюбила тебя, то уже не полюблю.

— Это... Это неправильное решение, Маша, — под моими руками напрягаются мышцы, парень так сжимает челюсти, что желваки на лице ходят ходуном.

Вскидываю голову и с удивлением смотрю на Саймона.

— Как ты меня назвал?

— Маша. Тебя же так называет Топольский?

— Ты можешь называть меня как хочешь... — говорю осторожно, не выдерживаю и снова беру его лицо в ладони. — Ты больше не будешь моим другом, Саймон?