Игры Немезиды
Шрифт:
— Но ведь они и так внедрились в командные структуры. Вряд ли они узнают что–то новое…
Холден уже понял, но хотел дать Вселенной шанс опровергнуть его знание. Доказать, что худшего не случилось.
— Они получили образец, — сказал Фред, превращая страх в факт. — У них, кто бы они ни были, теперь есть протомолекула.
Глава 24
Амос
—А плотность не влияет? — спросила Кларисса.
Та пакость, что накачивали ей в кровь, успела выветриться. Теперь девушка выглядела получше. Под пергаментной кожей еще просвечивали
— Влияет, конечно, но главное — сколько энергии вложено в разгон метеорита. Выбросишь ли ты с корабля вольфрамовую чушку или пуховую подушечку, корабль все равно придется разогнать до скорости, которую ты хочешь придать снаряду. Деньги вперед, в смысле затрат энергии.
— Но подушка сгорела бы прежде, чем ударилась о Землю. — О, вот теперь верно замечено.
На экране снова и снова повторялись кадры удара, натасканные из всех подвернувшихся источников: с терминалов, с камер наблюдения, с картографических спутников на орбите. Столб ионизированного воздуха был ярким, как след снаряда рельсовой пушки, и над Северной Африкой снова и снова расцветала огненная роза. Еще один светящийся столб — и по необозримым просторам голубовато–серой Атлантики расходится круг нездоровой зелени, заляпавший небо белыми и черными пятнами. Репортеры как будто поверили, что, пересмотрев это много раз, найдут какой–то смысл. Миллионы жертв, и еще больше людей погибнет в ближайшие часы от цунами и наводнений. Миллиарды умрут в ближайшие несколько недель или месяцев. Сколько ни смотри, такое нельзя осмыслить.
Но и отвести взгляд Амос не мог. Только и способен был болтать с Персиком о пустяках и ждать, что будет дальше.
Закадровый голос говорил с мягким европейским акцентом и внушал спокойствие, которое сам, вероятно, заглотил с горстью таблеток. А может, голос модифицировала и обогащала команда операторов.
— Снаряд был замечен радарами уже в атмосфере Земли, когда до падения оставалось меньше секунды.
На экране появился апокалиптический вид со спутника: пять кадров, склеенных в кольцо, с картиной попадания в Атлантику и катящейся через океан ударной волны. Масштаб впечатлял.
— Вот, — Амос ткнул пальцем в экран, — откуда я знаю, что бомбы были с антирадарным покрытием. Оно выгорело в атмосфере и перестало работать, так? В общем, они прошли от ионосферы до уровня моря меньше чем за полсекунды, а это около двухсот километров в час. Навскидку такой бабах, как они описывают, можно получить от кубика из карбида вольфрама со стороной три с половиной — четыре метра. Не так много.
— Ты все в уме считаешь?
Амос пожал плечами.
— Работа такая — я уже много лет вожусь с термоядом в магнитной ловушке. Более или менее та же арифметика. Начинаешь чувствовать порядки величин.
— Понятно, — сказала Кларисса. И спросила: — Ты думаешь, мы погибнем?
— Угу.
— От этого?
— Может быть.
Новостной канал показал пятисекундный клип с парусной яхты. Вспышка идеально прямой молнии, странная деформация пространства воздушной линзой, яркий свет, и изображение исчезает. Те, кто был на яхте, погибли, не успев понять, что видят. Наверное, последние слова в этот день чаще всего звучали
— Я бы хотела еще повидать отца.
— Да?
Минуту она молчала.
— А если бы он сумел? Научился бы контролировать протомолекулу? Все стало бы по–другому. Такого бы не было.
— Другое было бы, — поморщился Амос. — А если б ты видела то, другое, вблизи, то не стала бы думать, что оно лучше.
— Как по–твоему, капитан Холден когда–нибудь?..
Пол вздыбился и ударил Амоса по ногам. Он инстинктивно попытался перекатиться, но от этого удара уйти было некуда. Экран разбился, свет погас. Звук оглушал. Несколько секунд Амоса швыряло по комнате, как игральную кость в стаканчике. В темноте он не понимал, обо что бьется.
Спустя бесконечную минуту включилось аварийное освещение. Кровать Клариссы опрокинулась набок, сбросив девушку. Вокруг медицинской системы растекалась прозрачная лужица, наполняя воздух резкими запахами охладителя и спирта. Толстое, армированное, пуленепробиваемое окошко в двери осталось на месте, но стало белым, как снег. Стены пошли паутиной трещин. Из угла булькнул истерический смешок Клариссы, и Амос ощутил, как навстречу этому смеху всплывает его хищная улыбка. Завывала сирена — затихала и взревывала снова. Амос не знал: настроена она так или что–то поломалось от взрывной волны.
— Ты там цела, Персик?
— Не знаю. Руке очень больно. Может, сломала.
Амос встал. У него болело везде, но большой опыт знакомства с болью подсказывал, что серьезных повреждений нет, поэтому он просто перестал думать о ней. Земля еще немного вздрагивала — или дрожал он сам.
— Паршиво, если сломала.
Дверь в коридор осталась закрытой, но косяк как будто помяло. Амос задумался, удастся ли теперь открыть замок.
— Над нами десять этажей до земли, — сказала Кларисса.
— Угу.
— Если здесь так, что же наверху?
— Не знаю, — ответил Амос. — Пойдем посмотрим.
Она села. Левая кисть у нее уже распухла вдвое — значит, повреждение серьезное. В своем тюремном халате девушка походила на привидение. На то, что умерло, но еще шевелится. Возможно, сказал себе Амос, так оно и есть.
— Режим строгой изоляции, — напомнила Кларисса. — Никуда мы не пойдем.
— Понимаешь, строгая изоляция бывает в тюрьме. А чтобы здесь оставалась тюрьма, ее понимаешь ли, должна окружать цивилизация. А теперь, думается мне, это просто глубокая яма в земле, и в ней полно опасного народу. Надо уходить.
Он толкнул дверь — все равно что ударил по переборке голым кулаком. Сдвинувшись в сторону, он попытал счастья с окном. Немногим лучше. После третьего удара голос снаружи прокричал:
— Прекратите немедленно! Тюрьма закрыта!
— Кто–то не знает, что это уже не тюрьма, — съехидничала Кларисса.
Она немного опьянела — может, от сотрясения или боли в сломанной руке.
— Сюда! — заорал Амос. — Эй, мы здесь застряли!
— Режим строгой изоляции, сэр. Оставайтесь на месте, пока…