Игры престолов. Хроники Империи
Шрифт:
Праздничное шествие, сопровождавшее Владыку ко дворцу, было пышным, красочным, фееричным и пёстрым, словно перья птицы зейх, отливающие радужными бликами. Хсаши возносили хвалу святым Драконидам за их мудрость и справедливость, гремели салюты, под радостные возгласы рассыпаясь в нежно-салатовом небе лиловыми, рубиновыми и сапфировыми искрами…
Араши благосклонно улыбался подданным, хотя плечи ломило от тяжести парадного доспеха и закреплённого на них бронзовыми фибулами роскошного плаща с безумно дорогой опушкой – подарок столицы Победителю, который ему вручили прямо на посадочной площадке. Стоящий рядом на гравитационной платформе С’хленн тяжело
– Скоро будем дома, хафес.
В глазах отца было радостное предвкушение, казалось, будь у него крылья, он уже сорвался бы в полёт. Таким счастливым С’хленн его ещё не видел, хотя догадывался, как сильно болят помятые в последнем бою рёбра Хаффи, а повязку вокруг головы он снял, несмотря на запреты целителей лишь для того, чтобы не выглядеть слабым в глазах подчинённых.
С’хленн ещё плохо умел скрывать свои чувства, но он напомнил себе, что является сильным, взрослым воином, ятаган которого украшают целых пять зарубок – символы отнятых жизней. Поэтому и только поэтому он смог загнать свою тревогу подальше и безмятежно кивнуть, вернув светлую улыбку отцу. Он ни за что и никогда не покажет, как сильно боится встречи Хаффи с его настоящими детьми.
Мальчик сжал поручни платформы, устремив взгляд туда, где уже показались величественные шпили и ажурные башни дворца. Совсем скоро, как и предсказывала сестра Гюссхе, он станет не нужен хьону, однако понимая это, С’хленн намеревался запечатлеть глубоко в душе те последние мгновения, когда он был единственным и любимым сыном Хаффи.
Всю церемонию, организованную царедворцами для Воплощения Великого Дракона, С’хленн скромно простоял в стороне, а когда Гюссхе, просто светящаяся гордостью, с помощью верной подруги официально представила будущему супругу испуганных, ревущих малышей, мальчик осторожно и тихо протиснулся к краю толпы и, убедившись, что на него никто не смотрит, совершенно неподобающим прославленному в боях хафесу образом рванул прочь, ощущая внутри ужасающую, звенящую пустоту. Ему хотелось остаться наедине со своими горестями и не вспоминать, каким неимоверным счастьем и благодарностью осветилось лицо хьона при виде неуклюжих детёнышей.
Непрошенные слёзы вскипали в глазах, жгли, точно раскалённое железо и солнечные лучи дробились радугой на мокрых ресницах, многоцветным сиянием затмевая дорогу. С’хленн остановился в уединённом дворике с чашей фонтана в центре. Из скульптурной композиции, изображающей некое мифологическое чудище, изливалась тонкими струйками прозрачная вода. Мелодичное журчание и хрустальный звон разбивающихся о водную гладь капель должно было успокоить, принести покой измученной сомнениями душе, но легче почему-то не стало. Мальчик вгляделся в своё отражение, то и дело покрываемое зыбкой рябью. Конечно, он знал, что рано или поздно это случится. В конце концов, родная кровь дороже. Знал и не осуждал хьона, даже нашёл в себе силы порадоваться за него совершенно искренне, хоть и с долей горечи.
Воины не должны плакать, даже когда рушатся самые сокровенные мечты и надежды. Ревность – недостойное чувство. С’хленн должен победить её и отнестись к детёнышам хьона как к родным братьям и сёстрам. Это именно то, чего отец желал бы от него. Попытаться полюбить
Тяжёлые мысли настолько завладели мальчиком, что он даже не услышал, как кто-то вошёл следом за ним во дворик.
– Почему ты покинул меня, шохей? Мне не хватало твоего присутствия.
С’хленн испуганно развернулся, натолкнувшись на золотой взгляд. Араши испытующе смотрел на сына и тот, не выдержав, опустил голову, сгорая от стыда. Не зная, как выразить свои мысли так, чтобы хьон понял и простил за эту слабость, С’хленн безуспешно пытался начать, жалко твердя:
– Я… мне… наверное не…
– Что за нерешительные речи для хафеса? – Араши сел на скамейку у фонтана, жестом предложив сыну сделать то же самое. Окончательно сконфуженный собственным косноязычием мальчик сел рядом, старательно отводя взгляд.
– Я всё ещё слушаю, – напомнил Араши. В голосе его не было осуждения или недовольства. Скорее – участие, желание понять и помочь и вот тогда С’хленна прорвало. Он на едином дыхании выпалил все свои тревоги, словно боялся, что стоит ему остановиться, подыскивая более куртуазное слово, и внезапно вспыхнувшее желание поделиться своими сомнениями вдруг исчезнет, вновь закрывая его в раковине отчуждённости, а хьон так и не узнает, что на самом деле происходит в душе сына.
Но он знал. И эти корявые, неуклюжие признания были нужны, скорее, для самого С’хленна, потому что выплеснув давно гнетущее в едином порыве, мальчик почувствовал странное облегчение, словно исчезли кандалы, сковывающие что-то глубоко внутри его естества.
Араши некоторое время сидел молча, потом повернулся к алеющему от смущения и стыда сыну, мягко спросив:
– Неужели ты был такого дурного мнения обо мне?
– Я?! – С ужасом выдохнул С’хленн внезапно севшим голосом. Он считал, что всё, только что им сказанное, доказывало лишь его глупость, недостойные помыслы и ничтожные порывы души, могущие лишь запятнать его честь, как воина.
Араши поднял лицо к небу, устало прикрыв глаза. По-прежнему тихо произнёс:
– Никогда я не буду делить своих детей на любимых и нелюбимых. Никогда, потому что в вас течёт моя кровь и ты, С’хленн, не исключение. Разве забыл ты, какой ценой я вырвал тебя из тьмы? Почему же с такой готовностью веришь, что я оставлю тебя своей любовью?
– Мне страшно, – выдавил мальчик. – Я боюсь оказаться ненужным.
– Совершенно напрасно.
Ладонь хьона – тяжёлая и непривычно горячая, как у всех хсауров – пригладила непокорные тёмные вихры на макушке мальчика.
– Ты всегда будешь моим С’хленном. Верным другом, первым сыном. Разве что-то может изменить это?
Мальчик доверчиво улыбнулся, прижимаясь к боку отца. Вдруг спросил:
– Скажи, хьон… почему ты ушёл от людей?
Араши помедлил, прежде чем ответить. Причин, побудивших его сделать это, было предостаточно, но как объяснить их подоплеку ребёнку? Поэтому Хаффи сказал:
– Наверное, потому что не понимал их. Я был чужим для тех, кого знал, а они, в свою очередь, никогда не желали обратного. Может, это и было предательством, вот только кто и кого предал первым?
С’хленн с серьёзным выражением лица посмотрел на задумчивого хьона, чей золотой взгляд вдруг стал тусклым и невыразительным. Дотронулся руки Хаффи, этим робким жестом пытаясь исправить ситуацию, но уже в следующее мгновение Араши светло улыбнулся, сказав:
– Идём же! Представлю тебя малышам. Впредь будь им добрым братом и защитником.