Игры с хищником

Алексеев Сергей Трофимович

– Ко мне обратились с устной жалобой, – однако же трезвым и выдержанным голосом заговорил он. – Этот надзиратель во время ночных дежурств выводит из камер женщин... И вступает с ними в половую связь. В результате они беременеют... Вы знаете об этом?

– Такие сигналы были, – признался полковник. – Информация поступает, но оперативного характера...

– А знаете ли вы, что эти женщины после рождения детей записывают в графе «Отец» имя этого надзирателя? Которого никто не знает, но зато знают меня. И в результате появляются порочащие слухи...

– Все понял, Сергей Борисович!

– Держите меня в курсе этого дела.

О бутылке с самогоном он забыл, и только водитель, обнаруживший

ее в багажнике машины, скромно напомнил уже вечером. Дабы не привлекать и так пристального внимания руководства органов, Сергей Борисович поручил ему отвезти эту жидкость на кафедру химии в институт, чтоб сделали полный анализ и установили исходный материал.

– А я и так знаю, что это, – усмехнулся водитель.

– Откуда?

– Открыл и понюхал.

– Но ведь она не пахнет самогонкой?

– В том-то и дело! Например, гаишник останавливает шофера, а он по виду выпивший, веселый. А ну дыхни, говорит! Тот дыхнет – трезвый, и экспертиза не показывает. От нее голова светлая, а душе радостно. Наверное, потому и называют белым вином.

– И ты знаешь, где его гонят?

Водитель несколько смутился.

– Да где-то на вашей родине, Сергей Борисович, в Ельнинском районе.

После этой поездки к матери он несколько месяцев ничего не слышал о Махоркиных, да и слушать было некогда, поскольку радиозавод в кратчайшие сроки следовало выводить на проектную мощность. Потом Сергея Борисовича заслушивали на заседании ЦК, где он получил высокую оценку. Он был уверен, что обкатка в провинции наконец-то закончится, его вернут в столицу, однако вместо этого предложили строить еще один мощнейший завод – электротехнический. Который опять же потянул за собой смежное производство – кабельное и серьезную науку: кроме учебного института, следовало открыть еще и научно-исследовательский. В течение месяца определили площадки под будущие заводы, жилье и научный центр, завезли технику, стройматериалы и с ходу начали возводить фундаменты и стены. Денег не жалели, стройку объявили комсомольской, и народ съезжался со всей страны.

Кабельный завод он по своей воле разместил в Ельне, таким образом подняв город из грозящего ему пепла.

Размах ему нравился, однако каждый раз, возвращаясь из столицы на родину, он чувствовал некую ущемленность и подозревал, что у центрального руководства относительно него есть особое мнение, возможно, как-то связанное с его личной жизнью. Сергею Борисовичу все еще напоминали о холостяцком состоянии, однако теперь слышался в этом своеобразный намек на историю с семьей Махоркиных.

Или ему так казалось, ибо он не воспринимал всерьез и не связывал свою женитьбу с дальнейшим продвижением.

В это же бурное время сомнений и надежд ему докладывали, что тезка-надзиратель из следственного изолятора арестован прокуратурой, уличен в использовании служебного положения в преступных целях, изнасиловании задержанной женщины и приговорен народным судом к двенадцати годам строгого режима. Однако эти доклады не приносили удовлетворения и не воспринимались так, как если бы он услышал их сразу же после возвращения из Ельни.

О бутылке с самогоном, сданным на экспертизу, он еще какое-то время помнил и даже водителя посылал в институт, но анализ еще был не готов, и бесконечная суета постепенно приглушила острый интерес. Он возник лишь когда Сергей Борисович случайно встретил в дендрарии заведующего кафедрой химии.

– Я выполнил вашу просьбу, – сообщил он. – Есть письменное заключение. Но если хотите, могу сказать на словах. Этот спиртной напиток на местном диалекте называется белым вином...

Сергей Борисович словно споткнулся и не захотел слушать, поэтому попросил доставить заключение в кабинет, и когда прочитал его, то появилось ощущение нереальности.

Жидкость,

содержащаяся в бутылке, на первый взгляд являлась спиртным напитком крепостью в 55 градусов, если считать по общепринятым меркам. Судя по гидроксильной группе, должен бы относиться к одноатомным, алкогольным спиртам, однако на самом деле к ним не относится, поскольку является сложнейшим органическим соединением, где большую половину компонентов составляют неизвестные химические, в том числе ароматические, элементы, установить которые в условиях лаборатории института не представляется возможным. Впрочем, как и невозможно точно установить исходное сырье, из которого получено это вещество, но определенно можно сказать, что это не продукт сбраживания, то есть не брага, не барда и никакой другой виноматериал. Произвести этот алкогольный напиток не только в домашних, но и в лабораторных условиях нельзя в принципе, поскольку не существует технологий, позволяющих выделить присутствующие в исследуемой жидкости эфиры, например, папаин – вещество, получаемое из плодов папайи, и тем более сохранить в первоначальном виде из-за их летучести.

Он прочитал заключение несколько раз, пытался встряхнуться, взбодриться, переключался на деловые бумаги и все равно никак не мог отделаться от навязчивого, детского чувства страха и любопытства. Почему-то все время вспоминалась лиственничная сера, которую дед сначала разжевывал сам, а потом пихал в рот внуку. Однако в скором времени утешился тем, что кафедра химии в институте была еще слабой, как и лабораторная база, поэтому ничего они там не смогли выделить и определить. Надо отвезти пробу в столицу и сдать в специализированный химический вуз, а иначе и в самом деле можно поверить, что Махоркины гонят самогон из колодезной воды...

Сергей Борисович поручил водителю одеться попроще, съездить вечером на Выселки и купить у Махоркиных три литра самогона. Водитель уже знал о его научном интересе, потому лишних вопросов не задавал, а взял специально подготовленную стерильную посуду и уехал.

Вернулся он под утро, поставил машину под окна дома и успел подремать часа полтора, прежде чем шеф вышел на улицу.

– Самогона у Махоркиных больше нет, – доложил печально. – И не будет. Опоздали...

– Что там случилось? – с внезапной тревогой спросил Сергей Борисович.

– Сказали, дед у них умер... Который барду заводил. Теперь заводить и гнать некому... Что оставалась после него, всю на поминках выпили.

В тот же день он тайно поехал на ельнинское кладбище. Могилу деда нашел не сразу, поскольку искал надпись «Махоркин» и случайно наткнулся на свою фамилию – дед не захотел лежать под чужим именем. Судя по дате смерти, Сергей Борисович оказался здесь на девятый, поминальный день, однако ничего не взял с собой и просто постоял возле свежего холмика, увенчанного деревянным крестом с еловым венком и временной табличкой.

И ничего особенного – зова крови, горя или сожаления – не ощутил. Может, потому, что под новое кладбище в Ельне отвели колхозное поле, и теперь покойников зарывали, можно сказать, в грубо вспаханную, каменистую пашню и так, словно не хоронили, а засевали ниву квадратно-гнездовым способом, отчего одинаковые глиняные холмики казались свежими: тут даже не росла трава – настолько была выхолощена земля. На всем этом крестовом поле оказалось единственное деревце, как раз на могиле деда, причем какое-то странное, с толстыми, мясистыми листьями, напоминающими листья магнолии. И запах от него исходил знакомый, терпко-смолянистый, как от распаренной на знойном солнце лиственничной хвои. Должно быть, дерево посадили сразу же после похорон, вместо надгробия, и, несмотря на глубокую осень, оно успело укорениться и как-то очень уж быстро дать молодые побеги.