Игры с призраком. Кон третий.

Витич Райдо

Он запутался, он устал, скорей всего, как и она, не может понять, что происходит. Нет, он не мог ей лгать, не мог настолько натурально и долго играть роль влюбленного, роль порядочного и благородного человека. Произошла какая-то путаница, чудовищная ошибка. Ему больно, ему плохо. Если б она могла помочь хоть чем-то, снять груз с души, все встало бы на свои места, разъяснилось и Ричард бы успокоился. Но для этого нужно увидится с ним, поговорить, выслушать его. И пусть бы он кричал, обвинял в преступлении, и пусть бы опять начал размахивать кулаками, но если ему станет от этого легче, если после он придет

в себя, увидит, что творится вокруг — она готова выдержать его натиск.

Разум говорил ей: очнись — это конец. Ты оправдываешь Ричарда в беспрецедентной жестокости, а он, даже не обвиняя, просто давит. Подумай, кто может приказывать кроме Ричарда? Крис? У него нет полномочий. Он не возьмет на себя ответственность без согласия короля на отстрел. Ричард думает, что ты клон? Но Кирилл тоже уверен в этом, однако не стреляет в тебя, не лишает свободы. И он рядом, а где тот, кто любит тебя, твой муж? Он не может простить тебе убийство его людей? Не хочет слышать о том, что они предатели? Не верит тебе, не хочет верить, не может простить? Тогда почему Кирилл простил убийство друзей? Вот тебе и любовь: верного друга и любимого мужа. Вот тебе и проверка трудностями, которые сорвали маски, обнажив истинные лица.

И кто прав, кто виноват, кто иллюзия твоя, а кто реальность?

Но душа не принимала, она отвергала доводы рассудка, находя массу оправданий Ричарду. Она еще верила, она еще надеялась. Да и подумать — легко судить, не зная сути.

Но как узнать, если голова кругом и ум заходит за разум и не разобрать в нагромождении шокирующих событий кто прав, кто виноват, где свои, где чужие. И память подводит, и сил нет, и барахтаешься в трясине непонимания и неприятия, вязнешь в эмоциях. И кругом виновата: перед Ричардом неизвестно в чем, и в том же перед охраной. Перед Кириллом, который из-за нее терпит унижения и неоправданное пренебрежение. Перед детьми, потому что нет возможности не то, что увидится — связаться с ними. Перед собой — потому что тупа слаба и бездарна в своих умозаключениях, потому что чем сильней пытается разобраться, тем сильней запутывается и никак не может найти выход, отдает тоске и страху сердце, тонет в ужасе от происходящего.

Она боялась, что это действительно конец отношений с Ричардом и ее выставляют как собачонку за дверь. Она боялась!

Театр абсурда.

`Так выстави меня — я уйду! Только объясни почему? Объясни за что? И выстави, а не держи узницей, не мучай ни меня, ни других. Не говори, что наказываешь меня за смерть Паула! Это несправедливо! Ты бы сам поступил точно так же! У меня не было выбора, не было! Случись опять — я снова бы убила!

Анжина зажмурилась. Полежала и поднялась, доковыляла до ванной комнаты, нашла пакет с асептическим перевязочным пластырем в аптечке, промыла рану и наложила повязку. Морщась от боли, натянула носки, чтобы Кирилл не увидел рану. Потом вытерла пол, убирая следы крови. И села у окна — что же теперь делать? Как прорваться к Ричарду?

Она попала в немилость и лишена всего, даже самого элементарного, заперта в трех комнатах, но хуже во сто крат осознавать, что вместе с ней, из-за нее страдает и Кирилл.

Из-за чего все это нагромождение жутких, неподдающихся объяснению поступков?! Из-за того, что она, спасая детей и мужа, убила?!…

Дети.

Как они там, что с ними? Никакой информации.

Путь ее лишили всего, пусть держат под прицелом — она готова принять это, возможно понять, и простить, если б Ричард объяснил, хотя бы поставил перед фактом: это тебе за то и это. Но она решительно не понимала, почему ее лишают общения с детьми, почему третируют Кирилла? В чем он виноват? А в чем виноваты дети?

У нее возникло чувство, что она умерла и попала в извращенный мир, в котором все перевернуто с ног на голову.

А может, она и не жила?…

— Анжина?! — позвал Кирилл, проходя в комнату загруженный пакетами. Скинул их на диван в гостиной и пошел искать женщину. — Анжина?

— Я здесь.

Она сидела в спальне у окна и мирно наблюдала борьбу стихий в парке. Лицо безмятежное, а вот глаза… черные. Миг, взгляд в скользь, и Кирилл словно ожгло, в жар кинуло, а потом мурашки по спине: черные глаза!

`Ерунда', - тряхнул головой, сглотнул ком в горле, и потопал к пакетам, не понимая зачем. Ах, да, книги. Принес Анжине и подал, заглядывая в глаза — карие! Фу, ты! Померещилось.

Мужчина сел, смущенно потер затылок: дожил до дальтонизма и миражей.

Анжина полистала книги и отложила:

— Не понравились?

— Нет, что ты. Огромное спасибо. А Блейниса не было?

Кирилл опустил голову, пряча взгляд, и увидел маленькое красное пятнышко на носке Анжины.

— Что это? — схватил за лодыжку и подтянул к себе.

— Поранилась, — побледнела.

Кирилл сорвал носок уже подозревая худшее и убедился, приподняв пластырь — стрелянная рана. Бластер. Он только у охраны.

— Кто? — уставился на Анжину. — Почему ты вышла из комнат?!

Она виновато посмотрела на него, морщась, отвернулась:

— Я не поверила тебе… прости.

Кирилл потерянно кивнул, отпустил ее лодыжку. Он понимал Анжину, но не понимал того, кто в нее стрелял.

— Ты напала?

— Нет, — удивилась. — Зачем мне нападать, на кого?

От скверности характера, — хотел напомнить ее прошлые поступки, но в чистых глазах женщины не было хитрости и лжи — она искренне не понимала, зачем нападать на человека. Кирилл почувствовал злость на того кретина, что забавы ради стреляет в безоружную женщину, на Ричарда, что, утонув в своем горе, топит весь дворец вместе с его обитателями, и встал:

— Разбери, пожалуйста пакеты… Ходить можешь?

— Да.

— Хорошо. Я скоро вернусь. И не выходи больше, не экспериментируй, пожалуйста.

Кирилл вышел из комнаты, прикрыл дверь и, сжав кулаки, направился к королю, с негасимым желанием наорать на королевскую особу и если надо, то съездить по венценосной физиономии, чтоб высокородная особь пришла в себя. По дороге он увидел Меркера, стоящего на посту, у лифта. Больше никого из охраны видно не было, значит, и стрелять больше некому было.

— Привет, — бросил он, останавливаясь.

Тот сделал вид, что глух и слеп.

Ладно.

— Ты стрелял?

Парень посмотрел в глаза опального капитана и тому не понадобился ответ. Он кивнул с усмешкой и резко ударил Меркера под дых, перехватил руки и прижал к стене. Вытащил бластер, разрядил и кинул в проем лестничных маршей.