Их пленница
Шрифт:
— Кир? — я погладила напряженную спину. — Сильно плохо?
Я видела все сама, но хотелось услышать что-нибудь обнадеживающее. «Помоги дойти до машины, Оливия, и все будет хорошо». Но Кир потрясенно молчал — он не мог давать обещаний.
— Ты слышишь?
Он открыл рот, словно пытался глубже вдохнуть — и не мог. Кир задыхался — страшно, по-настоящему. Это выглядело не как в кино. Ты видишь, что человек не может дышать и медленно умирает.
Он хрипло набрал воздуха и будто подавился. Лицо побагровело, на шее и висках вздулись вены. Он оскалился,
— Кир! — я схватила его лицо ладонями.
Меня охватила паника. Оборотни живучи — и даже очень. Они могут получить такие травмы, что человек сдохнет без шансов. Но Кир выживал: и когда его выпотрошили, и когда прокусили горло. А это всего лишь нож! Этого не может быть!
Но мой любимый не мог дышать и съезжал по стене — мы уже были почти одного роста и смотрели друг другу в глаза. Окровавленные пальцы сомкнулись на рукоятке ножа, ощупали, мараясь, сжали его.
Кир пытался что-то сказать, но изо рта вырывался хрип.
Я прочла по губам: «Оливия».
В глазах стояла мольба, словно он просил, чтобы я задержала его на этом свете. Но над смертью и жизнью я не властна.
— Кир! — проорала я, испугавшись по-настоящему.
Осознала: это всерьез. В его глазах мерк внутренний свет. Он терял сознание или умирал, не знаю. Я так боялась отпустить его взгляд, что прижалась лбом ко лбу.
— Смотри на меня. Я здесь… Здесь.
Но он куда-то исчезал. Повалился на колени, увлекая меня за собой и пачкая спину известкой и крошкой от высохшего бетона. Его затрясло, словно он замерз. Но это был холод от смертельного удара в сердце. Он еще жил, но надолго ли?
— Кир… — прошептала я.
Мой Зверь, который спас меня, сделал счастливой. До конца жизни буду вспоминать теплый вечер, когда я ползала под яблоней, счастливая, еще наполненная радостью и жизнью. Казалось, поляна светится не от мягкого света уходящего дня, а от моей улыбки. И лицо обнаженного Кира у яблони. Вкус кисло-сладких яблок, который, казалось, он чувствовал, глядя на мои губы…
— Кир, — разрыдалась я.
Наконец, он разжал пальцы на рукоятке ножа. Ладони дрожали, когда он бережно положил их на мои щеки, мазнул, оставляя кровавые следы. В глазах появилось понимание. Если до этого он цеплялся за надежду, то теперь отпустил ее.
Кир прощался.
А я не была готова. Он успокоился, а я начала рыдать. Зверь замычал сквозь зубы, я поняла без слов — «не надо». Не надо плакать. Когда умерла дочь, он говорил то же самое. Не трать время на слезы. Прими.
Кир упал на бок и затих, а я уткнулась носом в расслабившееся плечо. Рука упала в грязь.
— Кир…
Даже не знаю, что я чувствую. Облегчение, боль утраты, натянутая, как струна. Наверное, это смирение с тем, чего изменить не можешь. Мой дорогой умирал, оставляя меня одну.
Плечо под моей щекой еще было теплым и подвижным. Я не могла уйти, меня сковало. Не знаю, что это было — страх будущего, нежелание
Перед глазами была красная кирпичная стена. Со сколами, цементными стыками, поросшими бархатистым мхом… Но я оказалась в пространстве, где остались только он и я. Голова кружилась, словно я проваливаюсь в обморок.
— Кир, — простонала я.
Голос стал жестче. Так всегда бывает, когда смиряешься с неизбежным.
Мышцы под щекой ожили: вздрогнули и будто увернулись от меня, лежащей сверху.
Я изумленно приподнялась: посмертная трансформация…
Слышала, но не видела своими глазами. Умирая, в агонии оборотень становится зверем, теряя последние силы. Из раны выпал, зазвенев об мостовую, нож. Кровь хлынула, но быстро свернулась. Было слишком темно, чтобы рассмотреть подробности, но когда я положила руки на живот, ощутила, как дрожат его мышцы.
— Кир? — прошептала я.
А вдруг слышит?
Он не ответил: оскаленное лицо обмякло, глаза закатились. На губах кровавая пена.
Я зажмурилась, но не смогла плакать — даже прощаясь с самым дорогим. Как и в ночь моих преждевременных родов. Я легла сверху и прижалась к плечу. Тело подо мной двигалось само по себе, будто жило отдельно от моего любимого.
Я не могу помочь, но могу остаться до конца. Так будет честно. Я уткнулась ему в лицо, целуя и прощаясь. Прощай, Кир…
Глава 44
Я подняла голову на звук шагов и повернула влажное лицо к фонарю. Под ним что-то промелькнуло. Не животное — человек. И шаги человеческие — крупного мужчины.
— Кир… — я прижалась к нему.
Он не отозвался, хотя тело в посмертном превращении еще двигалось и жило само по себе.
Вдруг сбоку на меня налетел Руслан, схватил за талию и поднял, взваливая на плечо, как мешок. Я даже пискнуть не успела! Дернулась, скатившись с плеча, и он перехватил меня у груди, как ребенка.
— Сумасшедшая! — громоподобно зарычал он. — Быстро уходим!
— Отпусти! — завопила я.
Не слушая возражений, он поволок меня в темноту.
Сопротивляться бессмысленно — я обернулась, поверх плеча глядя назад. На зыбкий круг света фонаря, кирпичную стену с черными стыками и тело на щербатом асфальте. Уткнулась в плечо Руслану, кусая губы. Рубашка пропитывалась от слез, но я не издала ни звука.
Руслан вынес меня к дороге, где ждал пикап.
Припозднившаяся парочка шарахнулась прочь — наверное, узнали его. Решили, что хозяин «Авалона» похитил очередную девку взамен Оливии.
Он открыл дверцу, зашвырнул меня на соседнее сидение и устроился за рулем.
— Сумасшедшая… — спокойнее повторил он и завел машину. — Он бы сожрал тебя, если бы я не успел!
— Помоги ему!
Я зарыдала, горько и тяжело.
Плакала и знала — не поможет. Иначе бы мы не ушли.
Руслан выжал газ и оторвался от обочины, где занимал кучу места — машина у него широкая. По ночным трассам мы рванули к «Авалону».