Их пленница

Устинова Мария

Тихое сопение, шорох… Частое дыхание — натужное, со странными паузами. Дыхание замирало, затем вновь начинало свистеть. В нем сквозили то боль, то облегчение. Такое характерное дыхание я и раньше слышала.

В темную квартиру стало страшно входить.

Зверь там.

Только это не он дышит — кто-то другой. Кто-то, кого он пытает.

Цепенея от страха, я приблизилась и приоткрыла дверь. В прихожую хлынул свет из подъезда. Никого.

В «Авалоне» я видела много. Не все было хорошим. И не просто так моего любимого назвали Зверем. Иногда он пытал

своих врагов, а я полюбила это чудовище. Полюбила так сильно, как бывает раз. Со мной он был нежен, со мной играл и целовал пальцы на ногах. Мое некогда обласканное тело, покрытое его поцелуями, как шелковым покрывалом, разнеженное и чуткое, сейчас было напряжено до предела. Ногти впились в ладони, потому что я поняла, откуда исходит звук.

Они на кухне.

На моей красивой чистенькой кухне. Мне нужно войти, чтобы увидеть, а я боялась, боялась той картины. Не Зверя, не его ножа — а того, что он делал. Любила его, но так до конца и не приняла его поступков. Я не из тех, кто сует голову в песок, но иногда нет другого выбора.

Я сделала еще шаг и теперь стояла в проеме.

Угадала: они здесь. Но не знаю, как это назвать: добыча или жертва?

У дальней стены лежал мужской, наполовину трансформированный и оттого изломанный силуэт. Его словно смяли, стиснули огромной ладонью. Он напоминал живую сломанную куклу. Под телом натекла темная лужа, воняло кровью.

Кир на коленях стоял за ним — чтобы иметь хороший обзор. Лицо, тело — все скрыли тени, но нож в руке они скрыть не смогли. Лезвие слабо серебрилось.

Жертва вздрогнула, раздалось изможденное дыхание. Полное облегчения, потому что Зверь убрал нож и поднял голову. В упор он смотрел на меня. Пристально и исподлобья, угрожающе отрыл рот, как смотрят животные перед прыжком.

— Это Оливия, — прошептала я. — Твоя пленница.

Он выдохнул и пригнул голову. Изо рта что-то капало — видимо кровь, раз он ел. Силуэт на полу выглядел обглоданным и немного неполным. Какое счастье, что полутьма скрывает подробности. Я отвела глаза.

— С тобой все хорошо? У нас беда… Мне нужна помощь.

Кирилл шумно выдохнул, встряхнул головой, словно отгонял наваждение.

— Где Руслан? — раздался голос, полный рычания.

— Поехал за город, Сергей встречу назначил… А я убежала, — призналась я. — Убежала к тебе.

Он выдохнул спокойнее.

Я не решалась приблизиться и рассматривала очертания фигуры, положив руки на косяк. Жертва вела себя очень тихо, словно боялась вновь привлечь внимание Кира.

— Что случилось? — голос остался звериным, но в нем пробились человеческие эмоции. Тепло, любовь — он за меня беспокоился.

Я потерла ладони — они ныли после того, как я вонзала в них ногти. И как объяснить, как в несколько слов вложить все, что случилось в последние дни?

— Моя дочь, Кир… Я не сошла с ума, — сказала я. — Она жива, думаю, ее от меня прячут. Помоги ее найти, любимый… А я все для тебя сделаю.

Кирилл склонил голову и тяжело дышал на месиво у своих ног.

Заметив, что он слишком долго думает, я простонала:

— Кирилл!

Зверь

вдруг рванулся и измененной пастью схватил горло умирающего. Сомкнул зубы: короткий визг, позвонки хрупнули. Все было кончено после короткой агонии.

Кирилл медленно поднялся на ноги. Полуголый, крупный силуэт в темноте — как монстр из страшных сказок. В руке нож.

— Подожди в коридоре, — прохрипел он. — Если не хочешь смотреть, как я ем

Глава 48

Я вышла в коридор, прислонилась к стене и закрыла глаза.

Главное, не обращать внимания на звуки, доносящиеся с кухни. Я и раньше видела, как он ест. Но олень и оборотень — это не одно и то же.

Можно включить свет, но я стояла в темноте и молилась, чтобы соседке не пришло в голову заглянуть на огонек. У меня тут оборотня на кухне доедают.

Знали бы мама с бабушкой, что в их светлом доме будет происходить такое. В голову лезла всякая ерунда. Хотела бы мама такой жизни для меня? Мне кажется, нет. А может быть, да, кто знает… Они меня любили.

Я ждала, пока мой любимый насытится. Наконец, звуки от поедания свежего мяса стихли и раздались шаги. Я взглянула в проем: тьма сгустилась, образуя силуэт Кира.

Мной вдруг овладела дрожь. Давно я перед ним не трепетала, но сейчас от него несло кровью и смертью, в руке нож.

— Рассказывай, Фасолька, — прохрипел он, приблизившись. — Кто тебя обидел?

В темноте, наполненной звериным дыханием, стало невыносимо. Я нащупала выключатель, прихожую залил слабый свет. Светильник в виде шара из матового толстого стекла плохо его пропускал.

Кирилл стоял в метре, исподлобья глядя желтыми глазами и глубоко дышал. Концы светлых прядей стали красными и налипли на измененное лицо. Кровавые потеки прочертили дорожки от рта: спускались на шею, грудь, тянулись до низа поджарого живота и терялись под джинсами.

Я уставилась на то место, куда пришелся удар. Красная рана была глубокой. Пустая и глянцевая, без крови, словно разрезанный кусок говядины. Они убили в нем человека, но зверь взял вверх и обеспечил выживание. Только за это заплатил жизнью тот, кого он съел у меня на кухне. Придется повозиться с уборкой.

Он приоткрыл рот, пробуя воздух языком. Клыки были увеличенными.

— Фасолька, — прохрипел он.

Ему нравился мой запах.

Я вспомнила, как он хотел заняться со мной любовью, а я обещала, что у нас будет время… Но не сейчас ведь. Когда он ранен, в крови, а по соседству недоеденные останки.

— Я разрыла могилу дочери, — призналась я и всхлипнула. Прижала ладонь к носу, пережидая следующий спазм и закончила. — Ее там не было, Кир. Там были старые кошачьи кости, наше одеяльце и куколка. Ее забрали.

Зверь нахмурился так, словно это я, а не он, сделала что-то кошмарное.

— Забрали? — со свирепыми хрипами повторил он. Свирепость мерещилась из-за голоса, сломанного второй половиной, тон удивленный. — Руслан знает?

Тигриный взгляд ощупывал меня. Я перед ним робела: не могла выдавить ни слова.