Иисус Христос или путешествие одного сознания (главы 1 и 2)
Шрифт:
В середине ночи Валя стала замерзать. От моей ветровки она категорически отказалась. Тогда я посвятил ей песню группы "Круг" "Африка". К издевательству Валя отнеслась серьезно и стала собирать в лагерь Иру и Оксану. Когда шум их шагов по песку стал удаляться, я во все горло заорал песню "Каракумы"_"Сто дней в пути шел караван". Лена лежала на спине, держась руками за живот.
Вечером следующего дня в лагерь приехали деревенские. Преподаватели жили в доме напротив и ложились спать рано. Иногда мы сидели у костра сами и с пришедшими до утра. Но в тот раз их приехала толпа. Пошли слухи, что они хотят нас "обновить". Мы уже лежали по комнатам, когда они зашли и стали отбирать гитару у Оксаны Черновой. Она была ее. Это происходило у самого нашего проема двери, занавешенного лишь одеялом.
– Давайте, впряжемся,-сказал я парням. Нас было семеро. Деревенских -человек 20. Но отбирали гитару трое. И заступиться за Оксану можно было мягко.
–
Это была правда про кого-то. Но Оксана была не виновата.
– Вы как хотите.
Я вышел.
– Что вам нужно?
– Смойся, а то обратно влетишь.
Но я просто стоял, молчал и смотрел. И тут подоспела Света Сологубова, девушка с параллельной группы, имевшая авторитет не только среди нас - своих однокашников.
– Парни, кончайте, оставьте их, приходите завтра. Поскрипев на меня зубами, они ушли. Эта было моей победой и в общественном мнении. Но нужна ли она была мне и такая? Тогда моей отдушиной была песня Андрея Макаревича "Флаг над башней", в которой слова "от ненужных побед остается усталость, если завтрашний день не сулит ничего"-были и обо мне.
В конце июня позвонил Павитрин c каким-то вопросом.
– Чем занимаешься?
– Практика только закончилась.
– Может поедем на Белогорье? А вернуться можно по Зее.
– Точно.
Станция Белогорье находится в тридцати километрах от города, в пятнадцати от поселка Моховая Падь - пригорода, откуда ходит рейсовый автобус. Поезд отходил в половине двенадцатого ночи. Я взял на ночь закидушки. Вадик - спиннинг на щук. В час ночи добрались до мыса, образуя который, Белогорьевская протока впадает в Зею. Крохотные касатки, ловившиеся на закидушки, не располагали к рыбалке и час, проведенный у костра, в перерыве между проверками закидушек, я, как полтора года назад, попытался было сначала заполнить время рассказами о звездах и космосе. Но те отрывистые фразы, вылетавшие у меня из груди, породили неожиданную тишину. Расслабив концентрацию внимания и взглянув на Вадика, я увидел его глаза смотрящие на меня, наполненные болью. Это отбило у меня желание рассказывать, и я прекратил душевные излияния. Утром мы собрали наши вещи и берегом Зеи пошли в сторону Благовещенска. Неподалеку от конца галечниково-песчаного берега на берегу лежала длинная доска, которую мы спустили на воду, и она поплыла по воде напротив нас. Там, где песок кончался и переходил в крутой обрывистый берег, поросший тальником, мы привязали наши вещи к доске, обвернув их полиэтиленом и оттолкнув доску от берега, догнали ее вплавь. Мы плыли от острова к острову. Достигнув очередного, Вадик брал спиннинг и начинал облавливать заводи и коряжины, торчащие из воды у берега. Единственная щука, которую мы видели в тот день, поймалась на береговушку рыбаков, пощекотав нам и им нервы. Наши же чувства были, в основном, развлечены проплыванием проток. Медленные размеренные турбулентные вращения воды, идущие снизу, давали почувствовать себя перышками, которые глубины реки заботливо и мягко поддерживают на своей спине. От этого ощущения был эйфорический восторг при благоговейном присутствии чувства страха. Природа обнимала нас.
Зея стала забирать восточнее. Прикинув, что где-то напротив уже должна быть Моховая Падь, мы, пройдя сквозь тальниковые заросли, оказались перед лугами правобережной поймы Зеи, ставшими еще одним испытанием после ее перекатов и ручейков. Перед автобусом, чувствуя к себе снисходительность, я ответил на нее ее неприятием. Отношения остались в прежнем русле.
Когда я приехал домой, с Наташей и Таней Королевой мы стали собираться в Шимановск.Там располагается железнодорожное депо, там и была назначена в положенный день встреча всех членов будущей линейной бригады. Все шло как, наверно, обычно. Сашина и комиссара Васи Курумова беготня с бумагами по кабинетам. Тягостное безделье в ожидании.
– Я схожу на станцию за печеньем к чаю,-сказал я Наташе. Она кивнула. На обратном пути я встречаю однокурсницу.
– Иди быстрее - там твоих девчат исключают из бригады.
– Кто?
– Командир с комиссаром.
Я знал, что Саша может быть несговорчивым в некоторых ситуациях, но он сам с весны дал мне гарантии на будущее. Обещался перед троими. Непостижимо какая ситуация могла его заставить нарушить свое слово и так поступать со мной. Оказалось, что когда встал вопрос о количестве поездок Москву и обратно, Саше нужно было от каждого минимум две. Наташе и Тане-одну. Саша хотел сформировать целостную бригаду до конца сезона. Желание вполне оправдываемое, но выполнимое ли? Кто скажет, устраиваясь на одну поездку, что только одна она ему и нужна? Тут Наташа с Таней опростофилились, конечно. Но неужели ему, моему другу, нельзя было ради меня им сделать исключение? Неужели после первой поездки нельзя было найти двух желающих, когда вагон-гостиница постоянно полон
– Ну, что тебя вносить в список бригады?
– Саша, конечно, нет.
Начальник устроила нас в другую бригаду, которая возвращалась в город через неделю, и на эту неделю мы поехали домой на рыбалку, где я на спиннинг поймал 8 щук.
Перед проводником мы встретились с Павитриным опять. Я сказал, что хочу привезти из Москвы пепси-колы и фанты.
– Ну, получай заказ - не меньше пяти бутылок, - со смехом сказал он. Я стиснул про себя зубы. Тем не менее осенью я привез ему две бутылки "Вечернего Арбата" - одного из видов напитка. Привез я из Москвы разных напитков около двенадцати бутылок, почти все раздав друзьям и родственникам. Неся эти две бутылки Павитрину, я испытывал некоторую гордость, что несу ему не упомянутых им пять, а только две. Это был, наверное, первый случай, когда я переживал несвободу души. Я не хотел ни нести, ни не мог вообще отказаться от отдачи Павитрину его "заказа". Я был словно привязанный. В правом полушарии какая-то красная структура и точка в ней болели острой болью и одновременно чувствовали эманации любви и мою привязанность к ней, к этой любви и к человеческому долгу по отношению к Павитрину, хотя я ему и не обещал привезти. Моя доставка ему этих бутылок вызвала у него удивление.
Эта поездка закончилась для меня разрывом отношений с Наташей. Причина была в том, что она не могла понимать меня в подлиннике. Не могла потому, что подлинником была боль. У нее ведь ее не было. Из-под боли мне, ранее контролировавшему все и вся, казалось, что иногда мои слова меня как-то раскрывают опасно моей душе. Или что говорю я не то, что человек может испугаться моих знаний, в то время как говоримые мной слова на фоне того кем я выглядел внешне были совсем малоэффектными. А иногда, вкладывая душу в говоримое, я вдруг видел страх на лице у собеседника, и что он спешит со мной расстаться. От этого всего была лишь дополнительная боль.
Наташа жила где-то вне меня. Я пытался поддерживать и словесный контакт в простоте и проявлять заботу к ней и внимание. Но невозможность из-за сложности состояния и неуверенности от этого за наше будущее, принимать ее к сердцу, а ей - понимать меня, накапливало тяжесть и желание освободиться от последней. Мысли о разрыве сознательными становились через подсознание. Их с Таней вагон был через один от моего.Я ехал с напарницей-девушкой на 2 года меня младшей, разведенной с мужем и имевшей дома двухлетнего сына. В ту ночь дежурил я. Одна пассажирка моего вагона с севера Амурской области ехала в Новосибирскую. Мы успели познакомиться, а я ей понравиться. Работа была моей отдушиной, свои дела я выполнял четко, и внимания мои пассажиры получали столько, сколько было бы положено по самой сентиментальной инструкции, если бы таковая была. Женщина спала и перед сном попросила меня разбудить ее на остановке, предшествующей ее. Поезд же на той станции и в служебном расписании, отмеченной стоянкой поезда, не остановился. "Сейчас на остановке пойду ее будить",-думал я. Стоянка поезда на ее станции была двухминутной. Каким же был мой ужас, когда на остановке я увидел название станции этой женщины. А у нее было полно вещей. Я начал их выносить в тамбур, когда она приводила себя в порядок. А поезд тем временем прогудел отправление.
– Быстрее, быстрее,-молил ее я.
– Билеты!-вдруг всполошилась женщина. У нее по ним была пересадка на другой поезд. Я кинулся к себе в каптерку. С билетной книгой я выбежал в тамбур. Поезд уже набирал скорость. Парни кавказской национальности помогали ей, снимая вещи с подножки вагона и ставя их на асфальт. Она стала спускаться по ступенькам и, споткнувшись на нижней, вдруг упала на перрон.
– ?!!
– Билеты, билеты!-опять закричала она вслед вагону.
В одно мгновение один из парней оказался рядом с тамбуром. Поезд набирал скорость. Перрон уже заканчивался. Я, чтобы быть ближе к парню, сидел на верхней ступеньке вагона и листал книгу. Вот! Листок в одно мгновение растворился в ночи. Окаменевшим я был недолго. Встал и пошел собирать ее постель. В голове гирей лежали ее слова о моей недобросовестности. С обеих сторон вагона послышался шум. Я выглянул в проход. С одной стороны ко мне шел бригадир, с другой-проводница последнего вагона. Бригада почти вся состояла из кадровых рабочих.
– Ты что сесть в тюрьму захотел?- закричала она.
Я молчал.
– Я забыл про стоп-кран,-сказал я бригадиру угрюмо.
– Ладно, не переживай, - сказал он вдруг.
– Перед этой остановкой стоянки не было. Ты не мог определиться.
Они ушли, когда пришла Наташа. Она посмотрела на меня.
– Ты знаешь, а если она напишет жалобу, тебя могут заставить платить штраф.
Я перед женщиной чувствовал такую вину, что готов был отдать ей 10 штрафов. Наташино же предупреждение переполнило мою чашу терпения.