Иисус, которого я не знал
Шрифт:
Это те истории, которые рассказывал Иисус. Однако, когда я всматриваюсь в притчи о Царстве, я понимаю, как сильно мое собственное понимание отдалилось от этих примитивных образов. Обычно я представляю себе такое же царство, какое представляли себе евреи: осязаемое, могущественное. Я думаю о Константине, возглавляющем свои войска, о крестах, сверкающих на латах его солдат, с девизом «Сим победим». Я думаю об армиях, марширующих по простыням с той конференции, посвященной вопросам популяризации Священного Писания. Очевидно, мне необходимо снова услышать, как Иисус описывает Царство Божие.
Те из нас, кто живет в двадцатом столетии, в эпоху, которая почти не знает настоящих «царей», рассуждают о царствах с позиции силы и антагонизма. Мы — дети революции. Два века назад в Соединенных Штатах и Франции
Некоторое время я пытался читать Евангелия глазами теологии освобождения. Я вынужден был прийти к выводу, что Царство Божие может означать что угодно, но только ни в коем случае не призыв к насильственной революции. Евреи первого века нашей эры, без сомнения, желали такого переворота. Лозунги были ясны: угнетенные евреи свергают плохих римлян — язычников, которые собирали налоги, торговали рабами, управляли религией, искореняли сектантство. Под давлением этих обстоятельств зилоты бросили клич, очень похожий на лозунг Маркса: «Евреи, объединяйтесь! Сбросьте свой цепи!» Но весть Иисуса о Царстве имела мало общего с политикой антагонизма.
Насколько я понял Евангелия, Иисус, похоже, провозглашал двоякую весть. Для угнетателей он находил слова предупреждения и осуждения. Он относился к исполнительной власти с легким презрением, называя Ирода «эта лисица» (еврейское выражение, описывающее бесполезного или незначительного человека) и соглашался с тем, что нужно платить церковную подать, «чтобы нам не соблазнить их». Он не придавал большого значения политике; это, скорее, власти пытались уничтожить его.
Угнетенным, составлявшим его основную аудиторию, он предлагал весть об утешении и воздаянии. Он называл бедных и гонимых «блаженными». Он никогда не призывал угнетенных восстать и сбросить свои цепи. В таких выражениях, которые, должно быть, шокировали зилотов, он призывал: «Любите врагов ваших». Он взывал к другому виду силы: к силе любви, а не к физической силе.
Люди, которые воспринимали Иисуса как своего спасителя в политическом плане, были постоянно сбиты с толку тем, как он выбирал своих спутников. Он получил известность как покровитель сборщиков налогов, той группы людей, которая четко идентифицировалась с иноземными эксплуататорами, а не с теми, кого они эксплуатировали. Хотя он и отвергал религиозную систему, существовавшую в его дни, он с уважением относился к таким лидерам, как Никодим, и, хотя он высказывался об опасности, которую несет власть денег и насилия, он выказывал любовь и сострадание по отношению к молодому богатому правителю и римскому центуриону.
Короче говоря, Иисус уважал достоинство человека независимо от того, был он с ним согласен или нет. Он не собирался основывать свое царство на базе расовых, классовых или иных различий. Любой, даже полукровка, имевшая пять мужей, или вор, умирающий на кресте, могли войти в его Царство. Человек был важнее, чем любая категория или ярлык.
Я чувствую вину, вспоминая об этом качестве личности Иисуса, когда участвую в каком–либо деле, в которое сильно верю. Как легко присоединиться к политике антагонизма и оказаться в рядах пикетчиков, кричащих на «врагов», стоящих по другую сторону. Как трудно вспомнить, что Царство Божие призывает меня любить женщину, которая только что выписалась из клиники, занимающейся абортами (и конечно же ее врача); неразборчивого человека, который умирает от СПИДа; богатого землевладельца, который эксплуатирует Божие творение. Если я не чувствую любви к таким людям, тогда я должен спросить себя, правильно ли я понял Евангелие Иисуса.
Политическое движение, следуя своей природе, начинает проводить границы, устанавливать различия и творить суд; любовь Иисуса, напротив, нарушает границы, преодолевает различия и дарит благодать. Вне зависимости от преимуществ поставленной цели — будь то сторонники существующих порядков
Если у меня появляется искушение рассматривать Царство Божие как еще одну силовую структуру, мне достаточно обратиться к строкам, описывающим события, произошедшие в Иерусалиме, к сцене, которая сводит вместе оба царства в резком противопоставлении. Тогда, в этот кульминационный день, правители «царства этого мира» столкнулись с Иисусом и его Царством лицом к лицу.
Два царя, Ирод и Иисус, олицетворяли совершенно разную силу. У Ирода были в распоряжении легионы римских солдат, чтобы навязывать свою волю, и история показывает, как Ирод использовал эту силу: он похитил жену у своего брата, запер в темнице всех недовольных, обезглавил Иоанна Крестителя в качестве развлечения на одной из вечеринок. Иисус также обладал силой, но он использовал ее с состраданием, чтобы накормить голодных и исцелить больных. У Ирода была корона, дворцы, стража и все видимые атрибуты власти. У Иисуса событием, наиболее похожим на формальную коронацию, или «помазание» Мессии, была неловкая сцена, когда женщина с сомнительной репутацией вылила ему на голову благовония. Титул «Царь Иудейский» использовался по отношению к нему как к преступнику. Его «корона», сделанная из терний, была просто еще одним источником страдания. И хотя он мог позвать на помощь легион ангелов, он отказался от этого.
Есть закономерность в том, что Иисус отказался от применения принудительной силы. Он сознательно допустил предательство одного из своих учеников и затем без сопротивления предал себя в руки людей, пришедших схватить его. Меня никогда не переставляло удивлять, что христиане связывают свои надежды с человеком, чье учение и любовь были с презрением отвергнуты, с человеком, который был заклеймен как преступник и подвергнут самому позорному наказанию.
Если даже не брать пример Иисуса, многие из его последователей оказались неспособными встать на его путь и избрали сторону Ирода. Крестоносцы, покорявшие Ближний Восток, конкистадоры, обращавшие Новый мир в веру при помощи меча, христианские исследователи Африки, принимавшие участие в работорговле — мы все еще находимся в состоянии остаточного шока после их ошибок. История показывает, что когда церковь замахивается на мировое царствование, она перестает быть действенной или становится тираничной, как и другие структуры власти. И когда бы церковь ни сотрудничала со светской властью (Священная Римская империя, кромвельская Англия, Женева времен Кальвина), проявления веры также от этого страдают. По иронии судьбы, мир уважает нас прямо пропорционально тому, насколько решительно мы пытаемся подчинить других и навязать им свою точку зрения.
Агнцы среди волков, маленькое семя в саду, закваска в хлебных дрожжах, соль в мясе: метафоры самого Иисуса описывают Царство как «секретную силу», воздействие которой происходит изнутри. Он ни слова не говорил о том, что церковь должна триумфально делить власть с государством. Царство Божие начинает быть таковым как движение меньшинства, в противоположность царствам этого мира. Когда Царство перерастает свои рамки, его природа меняется.
По этой причине я должен коснуться одного обстоятельства, которое имеет косвенное отношение к нашей теме: у меня вызывают беспокойство недавние распри из–за власти между американскими христианами, которые, кажется, все больше и больше сосредотачивают свое внимание на политических средствах. Когда–то христиан презирали и насмехались над ними; теперь их судит каждый не лишенный сообразительности политик. Евангелисты особенно ассоциируются с определенными политическими структурами, ассоциируются настолько, что средства массовой информации используют в качестве синонимов понятия «евангелический» и «религиозный правый». Если я формулирую свой вопрос более строго: «Что такое евангелический христианин?», то получаю в качестве ответа примерно следующее: «Это тот, кто поддерживает семейные устои и является противником прав гомосексуалистов и абортов».