Иисус Навин. Давид
Шрифт:
Давид прошел к западному парапету дворца, выходящему на город. Внизу виднелись кровли домов, подернутые спускающейся голубоватой тенью. Давид разглядел чье-то быстрое движение на одной из крыш. Он внимательно вгляделся и различил склоненную фигуру служанки, наполняющей водой большой глиняный таз. Служанка удалилась, и через несколько мгновений показалась молодая женщина. Как и Давид, она посмотрела на город в меркнущем свете, не замечая, что за ней наблюдают.
Потом с неповторимой грацией она поворотилась к тазу и распустила свои длинные темные волосы. Вымыв лицо, она подняла выше колен подол одежды и неторопливо стала мыть ноги. Чуть выставленные вперед, ее нога и бедро в сгущающихся сумерках
Затем она удовлетворенно качнула головой и закончила омовение. Подставила обнаженное тело ласковому ветерку, чтобы тот его высушил. А потом внезапно скрылась за округлым куполом кровли. Давид позвал к себе слугу, указал на уже пустую крышу и спросил, знает ли он, кто эта женщина. Слуга ответил: это Вирсавия, дочь Элиама, жена Урии Хаттеянина.
Дед Вирсавии Ахитофел из Гило, почтенный старейшина Иуды, был советником Давида; ее отец и муж принадлежали к легиону самых прославленных воинов Давида, «Тридцатке». Урия был иноземным наемником из северных земель. Он присоединился к Давиду в дни Адоллама и, приняв религию Яхве, так и остался у царя на службе. Давид знал, что в это время и Элиам, и Урия вместе с Иоавом находятся у стен осажденной Раввы. Увы, эта женщина была слишком связана с царским кругом, чтобы Давид решился на мимолетный роман. И все же он явно впал в безрассудство, поскольку как бы не замечал всей опасности этой любовной связи.
Природа приговорила человека к хождению по гибельно узкой тропке между искусом и самоограничением. Сознательно или нет, он вынужден временами выбирать между опасностью и благоразумием. Но почти каждый человек — безоглядно азартный игрок, и всякий раз он предпочитает не думать о возможном проигрыше.
Давид послал слуг, чтобы те привели Вирсавию во дворец. Она была встревожена внезапным вызовом, но у нее и в мыслях не было ослушаться царя. К тому же в этот тихий весенний вечер у нее были серьезные причины подчиниться приказу, и она наскоро оделась, обуреваемая дурными предчувствиями и страхом. И отец, и муж Вирсавии, оба заслуженные воины, были на войне. Как знать, может быть, один из них погиб. И царь решил сообщить ей эту ужасную новость.
Но Давид хотел всего лишь пообедать с ней, оплести ее сетью комплиментов, по правде сказать, звучащих несколько нарочито, но вожделение его было слишком очевидно и намерения не вызывали сомнений. Вирсавия была потрясена, но возмущена, в сущности, не была; напротив, ей льстило, что ее пожелал самый знаменитый человек в Израиле, всеми безмерно почитаемый и любимый. Нет, нелегко отвергнуть притязания царя. Но и принять их значило бы подвергнуть себя страшной опасности. Разве по законам Яхве супружеская измена не карается смертью? Поскольку личный слуга Давида и его телохранители знали о том, что она сейчас во дворце, об этом наверняка узнают Урия и Елиам. Ахитофел же вообще знает обо всем, что происходит в царских покоях, и это свидание не останется для него незамеченным. И все же Вирсавия в душе понемногу склонялась к согласию, тем более что, как ей намекнул царь, Урия не останется внакладе. К тому же она чувствовала, что ее влечет к Давиду, и она была уже не в силах оттолкнуть его.
Давид приказал подать еду и вино. Он запросто рассказывал ей о своей жизни, о своих тяготах и заботах. Они пили вино из Кармила, которое разожгло в ней желание. Вирсавия была поражена контрастом между кажущейся неприступностью монарха и такой притягательной человечностью прославленного
Вскоре их вожделение превратилось в пылкую взаимную страсть. Но когда однажды на рассвете Вирсавия призналась царю, что беременна, Давид был во власти противочувствий. Он наверняка хотел бы, чтобы Вирсавия главенствовала в его гареме. И все же он был в ужасе от тех осложнений, которые ребенок принес бы им обоим. Он, Давид, был помазанником Божьим, поклявшимся соблюдать заветы Яхве, и все же он нарушил одну из важнейших заповедей. Вирсавию сочтут неверной мужу, который по причине долгого отсутствия никак не может быть отцом этого ребенка. И их связь невозможно будет сохранить в тайне. Тем более, что слуги обо всем знали и уже судачили напропалую.
Давид задумал отчаянный план. Он отослал гонца к Иоаву, требуя, чтобы Урия был срочно отослан в Иерусалим. Когда тот прибыл, Давид был с ним невероятно любезен, но так и не объяснял ему причину неожиданного вызова. Воину принесли изысканные яства. Давид дотошно расспрашивал его об осаде, о врагах, о войске, о его собственных подвигах. Он похвалил Урию за его храбрость у стен Раввы и сказал, что этот краткий отпуск — награда за его отвагу. Это объяснение удивило Урию, так как он отлично понимал, что другие воины заслуживали поощрения не меньше, чем он. Давид прервал эту странную встречу, сказав Урии: «А теперь ступай домой». Царь резонно рассудил, что столь долгое воздержание определенно подтолкнет Урию к супружескому ложу, и через несколько месяцев причина беременности Вирсавии будет правдоподобна истолкована.
Но Урия, иноплеменник, воспринявший веру Яхве со всем жаром прозелита, ощутил себя в большей степени евреем, чем большинство прирожденных евреев.
Существовал обычай, запрещавший израильскому солдату познавать женщину в ходе военной кампании. Скорее всего, это табу возникло, чтобы в лагерях не появлялись доступные женщины и не разлагали армию. К тому же религиозные требования по части нравственности были вообще весьма высоки. И Урия не собирался от них отступать. Несмотря на ухмылки Давида и его неловкие намеки, воин прямо заявил, что проведет целомудренную ночь где-нибудь вне дома, подальше от телесных искушений.
Чрезмерная добродетель Урии раздосадовала Давида, тем более что сам он в этом отношении вел себя противоположным образом. С трудом скрыв свое раздражение, он вызвал Урию во дворец на следующий день и снова стал уговаривать его навестить Вирсавию.
— Вот, ты пришел с дороги, — сказал царь, — отчего же не вошел ты в дом свой?
Урия ответил:
— Ковчег, и Израиль, и Иуда находятся в шатрах, и господин мой Иоав, и рабы господина моего пребывают в поле, а я вошел бы в дом свой, чтобы есть, пить и спать со своею женою! Клянусь твоею жизнью и жизнью души твоей, этого я ни за что не сделаю.
Давид был разозлен и обескуражен. Но ему ничего не оставалось, кроме как и дальше разыгрывать великодушного государя. Ко все растущей тревоге Урии, Давид бесконечно продлевал его отпуск, неоднократно вызывал Урию в царские апартаменты, вел с ним однообразные скучные разговоры, щедро потчуя его самыми прекрасными из своих вин. Но воин противился и пьянству.
Он довел царя до последнего по своей низости поступка. Давид написал Иоаву распоряжение и, запечатав его, отдал Урии для доставки. Это распоряжение фактически было для Урии смертным приговором. В нем было сказано: «пошлите Урию туда, где будет самое сильное сражение, и отступите от него, чтобы он был поражен и погиб».