Иисус Неизвестный
Шрифт:
II
Если четыре, от четырех Евангелий на лицо Иисуса падающих света нами угаданы верно: [506] в I Евангелии – слово Его, во II – дело, в III – чувство, в IV – воля; то у Иоанна, в Кане Галилейской, начало служения Господня есть то, чего Иисус хочет : претворить воду в вино, закон в свободу; у Луки, в Назарете, то, что Иисус чувствует : в едва не удавшейся попытке назареян убить Его, свергнув с горы, – необходимость смерти Голгофской; у Марка, в Капернауме, то, что Иисус делает : явление «силы», от Него исходящей, в исцелении больных; а y Матфея, на горе Блаженств, то, что Иисус говорит :
506
«Иисус Неизвестный», I т., 1 ч., гл. Марк, Матфей, Лука; Иоанн, passim.
Кана Галилейская, Назарет, Капернаум, Гора Блаженств, – может быть, вовсе не четыре первых дня Господня, а один, только разно понятый и увиденный под четырьмя светами: у Матфея – утренним, у Марка – полуденным, у Луки – вечерним, у Иоанна – ночным, звездным.
Кажется, у одного Марка дана история в личном воспоминании Петра, очевидца, о Капернаумской субботе, а у остальных трех евангелистов – история, смешанная с тем, в чем «непосвященные», неверующие, видят только «легенду», «апокриф», а верующие, «посвященные», узнают мистерию – религиозный опыт, внутренний, не менее действительный, чем опыт внешний, исторический, ибо то, что было, есть и будет в вечности, не менее действительно, чем то, что было однажды, во времени.
Если в трех свидетельствах – Иоанна, Луки, Марка – история с мистерией сплавлена на огнях разной степени жара, с разною степенью крепости, то крепчайший и нерасторжимейший сплав их дан у Матфея. Очень вероятно, что та самая проповедь, которую мы называем Нагорною, действительно была произнесена Иисусом, в первый или один из первых дней служения, и сохранилась, с большей или меньшей степенью точности, в памяти ближайших к Нему учеников: вот история . Но более чем вероятно, что Блаженства – главное для нас, так же как для самого Иисуса, в этой проповеди, – суть подлиннейший и внутреннейший опыт Его: вот мистерия . Эти-то два металла и сплавлены Матфеем на огне жарчайшем в крепчайший сплав, так что они уже не два, а одно; то, что было однажды во времени, в истории, есть и то, что было и будет в вечности, в мистерии: первый день Господень есть уже наступившее царство Божие.
III
Следовало за Ним множество народа из Галилеи, и Десятиградия, и Иерусалима, и Иудеи, и из-за Иордана. Увидев же народ. Он взошел на гору.(Мт. 4, 25; 5, 1.)
Если это свидетельство Матфея относится к первому дню, или вообще к первым дням служения Господня, то очень вероятно, что такое множество народа, следующего за только что начавшим проповедь и вчера еще никому не известным рабби Иешуа, есть преувеличение обобщающей и сокращающей стилизации, – не история, а мистерия. Очень вероятно также, что и в свидетельстве Луки, относящем Нагорную проповедь уже к позднейшим дням – к избранию Двенадцати, – такое же преувеличение.
…На гору взошел Он помолиться в те дни и пробыл всю ночь в молитве к Богу.
Когда же настал день, призвал учеников Своих и избрал из них двенадцать, наименовав их Апостолами…
И сошедши с ними (с горы), стал на ровном месте, и множество учеников Его (было с Ним), и много народа из всей Иудеи, и Иерусалима, и приморских мест, Тирских и Сидонских, которые пришли послушать Его и исцелиться от болезней своих, также и страждущие от нечистых духов; и (все они) исцелялись.
И весь народ искал прикасаться к Нему, потому что от Него исходила сила, и исцеляла всех.(Лк. 6, 12–13, 17–19.)
Судя по свидетельству Марка о Капернаумском бегстве Иисуса после первого дня служения: «Нашедши Его, говорят Ему: все ищут Тебя» (1, 25–27) и о таких же, во все дни служения повторяющихся бегствах: «Находился вне, в местах пустынных, и приходили к Нему отовсюду» (1, 45), – судя по этому свидетельству, народ, ищущий Господа, и в этот день Нагорной проповеди, идет к Нему на гору, а Он, после ночной молитвы, должно быть, по восхождении солнца, сходит к народу с горы и встречается с ним «на ровном месте»,
(Лк. 6, 17),
IV
Время года, кажется, ранняя весна, конец марта, начало апреля; [507] место – над Капернаумским Семиключьем, на горных высотах к северо-западу от Геннисаретского озера. Тамошние жители помнят до наших дней три стоявших на одной из этих высот, теперь уже срубленных, дерева – два теребинта и один ююб (jujube). Судя по их арабскому имени el-mebarakat, «Благословенные», «Блаженные», а также по слову, тоже арабскому, der makir, вероятно, от греческого . Блаженство , уцелевшему на одной из найденных здесь циклопических глыб, должно быть, от развалин очень древней базилики, – судя по этим двум признакам, древнейшее предание искало горы Блаженств в этих местах. [508]
507
В свидетельствах Матфея (12, 1) и Марка (2, 23) Иисус «проходил засеянными полями», где ученики и ели спелые колосья, чтобы утолить голод. Это происходит, по двум первым синоптикам, кажется, значительно позже Нагорной проповеди, а по довольно темному намеку Луки (1,6), до нее, в какую-то субботу после Пасхи, праздновавшейся в начале низана – апреля. Жатва в Палестине зреет в начале мая, так что если Нагорная проповедь значительно раньше срывания колосьев, то она относится к марту. Все это, конечно, при том, довольно, впрочем, вероятном предположении, что срывание колосьев относится не ко второму, а к первому году служения Господня.
508
Meisterman, Capharnaum et Bethsa"ide, 86. Guide, 550. – Dalman, Orte und Wege Jesu, 186.
Здесь, в горной пустыне, между темных базальтовых скал, стелются бледные луга асфоделей, бессмертных цветов смерти; зыблются над ними на высоких стеблях, в чьей древесине скрыл похищенный с неба огонь Прометей, огненно-желтые зонтики ферулы (ferula); рдеют анемоны брызнувшими каплями крови по темной зелени вересков, те же, что некогда рдели у ног Пастушка Назаретского; и великолепный гладиол, gladiolus atroviolaceus, ярко-красный и черно-фиолетовый, может быть, евангельская «лилия», , арамейская schoschanna, [509] напоминает пурпур царей:
509
Dalman, 169–170. Нашей полевой, а не садовой, белой лилии, lilium candidum, в Палестине нет вовсе.
Посмотрите на лилии, как они растут: не трудятся, не прядут;
но, говорю вам, что и Соломон, в славе своей, не одевался так, как всякая из них.(Мт. 6, 28–29.)
В воздухе, более редком и свежем на этих горных высотах, чем в душной котловине озера, тянущий с гор холодок, и запах утренней гари в тумане, и углубляющее тишину, невидимых в небе жаворонков пенье, и кукованье кукушки, сладко унылое, как на чужбине память о родине, – все могло здесь напоминать Иисусу родные холмы Назарета. [510]
510
Наша северная кукушка залетает из Египта в Палестину ненадолго, в дни ранней весны. Сведениям этим я обязан иерусалимскому старожилу, русскому архиепископу Анастасию.
Солнце уже всходило из-за голых и рдяных, как раскаленное железо, вершин Галаада, а озеро, все еще тенистое в глубокой, между гор, котловине, спало, как дитя в колыбели. Небо и горы отражались в зеркале вод с такой четкостью, что если долго смотреть на них, то казались те, отраженные, настоящими. И пустынно было все, и торжественно безмолвно на земле и на небе, как в приготовленном к брачному пиру и ожидающем гостей, чертоге жениха:
Все готово; приходите на брачный пир.