Иисус Неизвестный
Шрифт:
Теперь видим, что Ты знаешь все… Посему веруем, что Ты от Бога исшел.
Иисус отвечал им: теперь веруете? Вот, наступает час, и настал уже, что вы расстаетесь, каждый в свою сторону, и Меня оставите одного.(Ио. 16, 25–32.)
Слово это сказано, конечно, не только Двенадцати на Тайной Вечере, но и всем ученикам Его, до конца времен.
Те, кто со Мной, Меня не поняли . [533]
533
Acta Petri cum Simone, с 10 – Resch, Agrapha, 277.
Сын человеческий, пришед, найдет ли веру на земле?(Лк. 18, 8.)
Как надо не знать Его, не любить, чтобы
Так, многими притчами проповедовал им слово,сколько они могли слышать (Мк. 4, 33).
В этом-то «сколько» и ключ ко всему: люди, как ни глухи, все-таки слышат, сколько могут слышать, в притчах, а без них совсем ничего не услышали бы – «рассеялись бы, каждый в свою сторону, и оставили бы Его одного». Нет, в притчах – не самое «жестокое», «нелепое», как нелепо и жестоко думает левая критика, а самое милосердное и мудрое подхождение к истине.
XXVII
«В евангельских притчах мы имеем нечто подобное греческому ваянию, где совершенная прелесть как бы дает себя осязать и любить», – замечает Ренан только отчасти верно: [534] увы, есть и у греческих ваятелей, так же, как и у Гомера, полынь в меду – в сладчайшей любви к жизни горький привкус смерти. Жизнь любить такою бессмертной любовью, какою любит ее Иисус в притчах, мог только Он один, победивший смерть.
В тихой ясности притч, ласково покоится взор Его на всех явлениях мира и, проникая сквозь все покровы их, видит руку Бога живого во всем, что растет и зреет под Божьим солнцем и росою небесною, до последней жатвы – Конца. [535]
534
Renan, Les Evangiles, 1923, p 99.
535
Harnack, Das Wesen des Christentums, 25.
Ты возвестил Меня, Господи, творением Твоим; я восхищаюсь делами рук Твоих(Пс. 91, 5), —
мог бы Он сказать, как никто, потому что и Сам участвует в деле Отца, в творении мира:
Отец Мой доныне делает, и Я делаю(Ио. 5, 7).
Две у Него родины – земля и небо, и Он как будто иногда не знает Сам, какая из двух Ему роднее, какую Он больше любит.
Все земное отражается в притчах с неземною четкостью, как в ясных водах райских озер; снится, вспоминается как уже в царстве небесном – вечности, все, что было на прежней, покинутой, скорбной, скудной, и все-таки милой, земле. Как бы оттуда сюда, с неба на землю смотрит Он взором любви бесконечной. [536]
536
В притчах Иисуса – жадно, как у маленьких детей или у Адама в раю, на все открытый и все видящий глаз.
Поняли бы, может быть, и нынешние «тихие люди земли», так же как тогдашние, почему Иисус едва ли мог сказать с поэтической общностью, как у Матфея (6, 26) «посмотрите на птиц небесных», а сказал, вероятно, с наглядною точностью, как у Луки (12, 24) «Посмотрите на воронов они не сеют, ни жнут, нет у них ни хранилищ, ни житниц, а Бог питает их Всех птиц небесных мудрее, к Богу, доверчивее всех, – ворон, вылетающий искать себе пищи с первым веяньем весны, на голые, еще зимние поля».
Поняли бы также в притче о соли (Мк 9, 50) то, чего мы не понимаем, как может быть соль «несоленой» Генисаретские солильщики рыбы, употреблявшие «слабую», из Мертвого моря, потому что нечистую, с другими веществами смешанную соль» (Lagrange, Marc, 254)
Всякая хозяйка бедного галилейского домика узнала, бы себя в притче о потерянной драхме (Лк 15, 8–10), где женщина, зажегши днем лампадку, , потому что в сельских домах Галилеи темно и днем, особенно в углах, куда могла закатиться драхма, метет пол, чтобы пропавшая денежка звякнула, а что не украдена, знает, вероятно, потому что не выходила из дому (Ad Julicher, Die Gleichnisreden Jesu, 321.)
Всякий винодел и садовник узнал бы себя в притче о бесплодной смоковнице (Лк 13,6–9) лучшие соки земли высасывают глубоко в нее входящие корни этого дерева, а ветви его слишком густою тенью лишают солнечного света и тепла соседние злаки, особенно лозы виноградников, где большей частью сажаются смоковницы (Julicher, 436.)
Понял бы всякий нищий, из иудеев же особенно, потому что свиньи для них, по Закону, «нечисты», – до какого лютого голода должен был дойти Блудный сын, когда «рад был наполнить чрево свое рожками которые ели свиньи, но никто не давал ему» (Лк 15, 61.)
О, как понятно, что дети и взрослые, глупые и мудрые, злые и добрые, все одинаково слушали и будут слушать Иисусовы
XXVIII
Отнятые у небесных детей. Ангелов, и подаренные людям, детям земли, игрушки, – вот что такое притчи. Кажется иногда, что Иисус играет в них сам, как дитя, с людьми, миром и даже с Отцом. Тихая на всем улыбка: «ласков и тих в увещании, весел с достоинством hilaris servata gravitate», – по апокрифу Лентула.
Мог ли бы Он, без внутренней улыбки, грустной и радостной вместе, как солнце сквозь облако, сравнивать Себя с «подкапывающим дом, ночным вором» (Лк. 12, 39), или Отца, то с «неправедным судьею» (Лк. 18, 1–7), то с ленивым другом, не желающим вставать ночью с постели, чтобы дать хлеба взаймы просящему другу (Лк. 11, 5–8), то с обманутым домовладыкой, который хвалит управителя неверного, бесчестного, за то, что тот обманул его, поступил «догадливо», ибо «сыны века сего догадливее, (житейски умнее) сынов света в своем роде»? (Лк. 16, 1–8).
Многие притчи запечатлены таким божественным здравым смыслом, что наш человеческий смысл кажется перед ним лишь обезьяньей или сумасшедшей хитростью. И тут же, рядом с детской простотою, – неземная метафизика, темная глубина под светлой поверхностью. Точно мимоходом, нечаянно, открываются иногда премирные тайны: притча-парабола, как будто только земная, – становится вдруг исполинскою, из этого мира в тот уходящею, «астрономической параболой».
XXIX
За две тысячи лет, почти никто не увидел, какая загадка о премирном, не только от человеческой воли идущем зле заключена в притче о плевелах, неразличимо-смешанных, в искушающем равенстве с доброй пшеницей – «сынами Божьими» (Мт. 13, 24–30; 36–43).
Точно такая же «астрономическая парабола» – в притче о соли.
Вы – соль земли. Если же соль потеряет силу, чем сделаешь ее соленою? Она уже ни к чему не годна, как разве выбросить ее вон на попрание людям.(Мт. 4, 13) Ибо всякий огнем осолится, и всякая жертва солью осолится.(Мк. 9, 49.) [537]
537
Слово это, во второй, главной части своей, выпавшее из канонического текcта, вошло снова только в позднейшие чтения из латинской Вульгаты и из греческого textus receptus Глубокая древность и, вероятно, подлинность его, однако, засвидетельствована в Codex Cantabrigiensis, ad Marc 9, 43 (Resch, Agrapha, 41, 339).
Судя по тому, что в предыдущих стихах говорится у Марка о «вверженных в геенну огненную» (9, 44; 47), речь идет и в этом стихе о том же огне: всякий, не только ввергаемый в геенну, но и вступающий в рай, «огнем сселяется», как «жертва – солью», проходит через какой-то общий для всех огонь. Какой же именно? «Бог есть любовь» (I Ио. 4, 16), и «огнь поядающий» (Втор. 4, 24): значит, Бог есть огонь любви – начало бессмертия для всех одинаково, спасаемых и погибающих, как соль есть начало нетления для всех сселяемых веществ. Вечною мукою в аду или вечным блаженством в раю будет один и тот же огонь любви, там неутолимой, здесь утоляемой.
«Что есть ад?.. Страдание о том, что нельзя уже более любить, – учит старец Зосима у Достоевского. – Раз, в бесконечном бытии, дана духовному существу, появлением его на земле, способность сказать себе: „Я есмь и люблю“. И что же? Отвергло сие существо… дар бесценный, не возлюбило… и осталось бесчувственным. Видит таковой, уже отошедший… и лоно Авраамово, как в притче о богатом и Лазаре, и рай созерцает, и ко Господу восходить может, но именно тем-то и мучается, что ко Господу взойдет он, не любивший… Ибо зрит ясно и говорит себе уже сам: „ныне уже и знание имею и, хоть возжаждал любить, но уже подвига не будет в любви моей, не будет и жертвы, и не придет Авраам, хоть каплею воды живой… прохладить пламень жажды любви деятельной, которою пламенею теперь, на земле ее пренебрегши; жизни нет уже, и „времени более не будет“… Говорят о пламени адском материальном: не исследую тайну сию и страшусь, но мыслю, что если б и был пламень материальный, то воистину обрадовались бы ему, ибо в мученье материальном, хоть на миг, позабылась бы ими страшнейшая всего мука духовная. Да и отнять у них эту муку невозможно, ибо она внутри их… А если б и возможно было отнять, то стали бы оттого еще горше несчастными. Ибо хоть и простили бы их праведные, из рая созерцая муки их, и призвали бы их к себе, любя бесконечно, но тем самым им еще более приумножили мук, ибо возбудили бы в них еще сильнее пламень жажды ответной, деятельной и благодарной любви, которая уже для них невозможна“. [538]
538
Достоевский, Братья Карамазовы, Книга VI, Из бесед и поучений старца Зосимы, IX, О аде и адском огне рассуждение мистическое.