Икар

Эндрюс Рассел

Она даже не слишком расстроилась из-за того, что надо было возвращаться домой. И из-за того, что в аэропорту ее толкали люди, спешившие получить свой багаж. И из-за того, что потом застряла в пробке. И из-за того, что вошла в свою квартиру, которая, кстати, показалась ей теплой и уютной. Она с радостью распаковала вещи, убрала дорожную одежду в корзину для грязного белья и надела мешковатые спортивные штаны и футболку с длинным рукавом с надписью «Марк Энтони». Эту футболку она купила на концерте Марка Энтони в «Гардене».

Единственное, что ей не понравилось, — записи на автоответчике.

Три сообщения

от Кида. Он думал, что она уже давно вернулась. Ему очень нужно было с ней поговорить, увидеть ее. Он просил ее позвонить.

Но она не хотела ему звонить. Все было кончено. Она сказала ему об этом еще до отъезда в Европу. А теперь, вернувшись домой после замечательной поездки, она окончательно уверилась в том, что все кончено. Да, было хорошо. Да, ей нравилось. И для нее было полезно. Ее психоаналитик так ей и сказал. Но теперь все кончено. Нужно двигаться вверх и вперед. Настало время отказаться от себя прежней. Настало время стать такой, какой она стремится стать.

Она думала, что ясно все ему объяснила. Не сомневалась в том, что все объяснила яснее ясного. И ей не хотелось снова с ним встречаться, чтобы вновь и вновь повторять то же самое. Она ведь отлично знала, что будет: она даст слабину. Он ей опять понравится (а он ей всегда нравился), и ее к нему потянет (а ее всегда к нему тянуло), и она начнет думать обо всем, что ему о ней известно. Она начнет понимать, как он может снова сделать ее жизнь такой… нежелательной.

Мысль про автоответчик заставила ее злиться. По-настоящему злиться. Она уж было подумала, не позвонить ли психоаналитику, но решила: «Нет, я все смогу сделать сама. Смогу. Я только что вернулась из Парижа и Лондона, я утонченная и умная женщина. Я сама справлюсь».

Она решила, что самое лучшее — игнорировать Кида. Не станет она ему звонить. Да, это будет самое лучшее. Иначе она еще сильнее разозлится.

А собственная злость пугала ее. И это вводило ее в тоску.

Заставляло вспоминать о слишком многом, что давным-давно пора было забыть.

Цель

Странно было снова оказаться так близко к нему. Она знала, где он живет, она начинала кое-что узнавать о его новой жизни; порой ей казалось, что она ощущает его присутствие. Что она чувствует его.

Разумеется, он понятия не имел о том, что она здесь. И хорошо. Только так и могло быть; она это понимала. Увидеться с ним было бы ошибкой. Катастрофой. Он бы не захотел о ней думать. Он бы не захотел ее видеть. Он бы даже не захотел узнать о том, что она жива.

Она повернулась на кровати. Медленно провела рукой по спине лежавшего рядом мужчины. Тот пошевельнулся и проснулся. Не надо было ему говорить. Она совершила ошибку. Но она почему-то подумала, что ему это понравится, что это их сильнее сблизит. Но нет. Это его испугало. Он ничего не сказал, однако она прочитала это в его глазах. Это его встревожило, будто в этом было что-то нездоровое, почти извращенное.

Ну ладно. Теперь все равно слишком поздно, так ведь?

Она часто думала о том, что где-то должно быть такое место, где отстоишь в очереди и получишь билет, с помощью которого можно будет заново прожить какие-то кусочки своей жизни. Переделать их. Сыграть заново, как товарищеский матч по теннису.

Но

в жизни ничего переиграть нельзя, верно? И она была тому живым доказательством. И боль в сердце. Она гадала, исчезнет ли когда-нибудь эта боль.

Она уже была склонна думать, что эта боль — ее неотъемлемая частица. Физический придаток. «Встретимся и попьем чаю? О да, меня легко узнать. Мой рост пять футов и шесть дюймов, у меня короткие черные волосы, серые глаза и огромная дырка в сердце».

Мужчина открыл глаза и улыбнулся. Ему нравилось легкое прикосновение ее ногтей к его спине.

Он был красивым парнем, Кид Деметр. Ей нравилось лежать с ним в постели. Ей нравилось быть с ним — нравилось, нравилось, нравилось. Только нравилось, не больше.

Но любила она Джека Келлера.

И как обычно, она гадала, сумеет ли хоть когда-нибудь что-нибудь с этим поделать.

25

Был понедельник, шла последняя неделя чудесного мая, и Дом занимался тем, чем обычно занимался в полдень по понедельникам. Или в одиннадцать утра по средам, или в четыре пополудни по пятницам. Он работал. Рубил на части тушу теленка — одну из двух, заказанных самым лучшим шеф-поваром города для приватного банкета. Дом пребывал в замечательном расположении духа: он не просто получал удовольствие от работы, но и содрал с шеф-повара двойную цену за этих красавчиков, даже торговаться не пришлось. Он бросил взгляд на человека, старательно разделывавшего вторую телячью тушу справа от него, и улыбнулся.

— А ты не разучился, Джеки-бой.

Джек оторвал взгляд от туши, довольный своей работой. Он положил на стол разделочный нож. Острое как бритва лезвие блестело, с него капала кровь.

— Люблю эти ножи, — признался Джек и посмотрел на восемь ножей разных размеров, разложенных Домом в линеечку на одном из столов.

Этим ножам было лет по сорок, ими тут работали со времен детства Джека. Толстые, темные деревянные рукоятки, грубо сработанные, стесавшиеся, но при этом по-своему элегантные и приятные на ощупь. Лезвия, которые точили каждый день. Они легко разрезали мышцы, хрящи и даже кости. Джек подошел и выбрал тесак. Повертел, любуясь им со всех сторон.

— Настоящее произведение искусства, правда?

— Ну, это ты загнул, — усмехнулся Дом. — Ножи хорошие, это верно. Главное, чертовски острые и дело свое делают как надо. Но мне приятно, что они тебе так нравятся. Если захочешь вернуться на работу…

— Все забываю, с кем говорю, — сказал Джек и посмотрел на часы. — Я же ему велел не опаздывать.

— Кид никогда не приходил вовремя. С тех самых пор, как ему было двенадцать, — заметил Дом. — Расслабься.

— Но это…

— Да, да, я знаю, что это такое. Это значит, что ты не бывал в ресторане с тех пор, как… — Он остановился, заметив страх в глазах Джека, но решил все же закончить начатую фразу. — С тех пор, как она погибла, и поэтому ты психуешь. Имеешь полное право психовать, приятель. И знаешь что? Какое-то время ты будешь чувствовать себя дерьмово, а потом тебе станет легче. Надо же когда-то это сделать, так что можно и сейчас. И не думай, что я просто пытаюсь тебе зубы заговаривать, но я должен сказать: ходишь ты уже почти нормально. И выглядишь отлично. Ну кто бы подумал, что Кид знает, что делает, а?