Икар
Шрифт:
Они несколько раз облетели тепуй, почти касаясь его внушительных стен; проникли в каньон Дьявола, рискуя разбиться; сделали сотни фотографий; несколько дней ходили под самыми утесами и собирались на длительные совещания, однако вывод оставался неизменным: не существовало никакого способа в чем-либо удостовериться.
Тогда Король Неба решил прибегнуть к последнему средству — попросить совета у отца Ороско, которому наконец-то удалось возвести замечательную миссию с настоящими каменными стенами в Каванайене, в шестидесяти километрах,
— Пемоны утверждают, что никому никогда не удастся подняться на эту гору, — заметил священник. — Но даже я не способен определить, имеют ли они в виду физическую невозможность или речь идет о простом суеверии. И ведь действительно, когда стоишь внизу и задираешь голову вверх, гора впечатляет, и даже не только своей высотой, а тем, что в ней есть что-то загадочное: такая черная, такая отвесная, такая враждебная и почти всегда окутана туманом.
— Она что, вас на самом деле пугает?
— Очень! К чему мне лукавить? У подножия этой горы — и особенно у подножия водопада — оказываешься ближе к Создателю или ближе к преисподней. Это зависит лишь от состояния души.
— И что же вы мне посоветуете?
— Что ты хочешь от меня услышать, сын мой? — запротестовал доминиканец. — Ты ищешь золото и алмазы, а я бы пальцем не пошевелил ни ради одного, ни ради другого, будь они хоть рядом, на скотном дворе. Посоветовать тебе, как найти путь к Богу, еще куда ни шло, а вот как найти месторождение — уволь.
— Но ведь я сейчас обращаюсь не к миссионеру, — уточнил Джимми Эйнджел. — Я прошу совета у белого человека, который лучше всех знает эти края.
Собеседник молчал и задумчиво почесывал густую, уже совсем седую бороду и наконец, почти незаметно передернув плечами, сказал:
— Как «белый человек», который лучше всех знает эти края, я могу с уверенностью сказать только одно: если ты приземлишься там, наверху, и по какой-то причине не сумеешь взлететь, ты оттуда уже вряд ли спустишься. И в итоге наверняка умрешь от голода в «Затерянном мире» Конан Дойла, а такой конец мне кажется ужасным для любого человека. И уж тем более для того, которого я ценю.
— Если в прошлый раз я взлетел, почему не смогу сделать это сейчас?
— Я видел, как ты вспорхнул с того островка в реке, сын мой, — напомнил ему собеседник. — Не скрою, это впечатляло. И могу себе представить, насколько невероятным был твой бросок в бездну с вершины тепуя. — Он развел руками, словно этим жестом выразил все. — Но ведь важно знать, тот ли это тепуй. — Теперь он наставил на него палец. — И боюсь, что как раз именно в этом ты и сомневаешься, а потому считаю безрассудством, если не безумием, что ты, не будучи до конца уверенным в том, что на вершине Горы Дьявола находится твое месторождение, вздумал все-таки совершить на ней посадку.
— А что еще мне остается?
— Жить,
— Осуществить мечту.
— Тебе мало собственной жизни? Нет, вижу, что тебе этого недостаточно. Тебя одолевает жадность.
— Это не жадность, отец мой. Я не алчный человек, и МакКрэкен тоже им не был. Он прошел через многие испытания ради того, чтобы найти месторождение, это правда, но не опустошил его, как поступил бы любой другой.
— Почему? Этому как раз я не могу найти объяснения.
— А я могу, потому что на самом деле для таких людей, как МакКрэкен, Вильямс или Дик Карри, важно вовсе не разбогатеть до помешательства, а сознавать, что они могли это сделать, и довольствоваться самым необходимым, презрев остальное.
— И ты думаешь так же?
— Конечно!
— Ты хочешь, чтобы я поверил, будто ты, если тебе удастся добраться до месторождения, возьмешь себе только какую-то часть?
— Я дал слово и намерен его выполнить.
— Странный ты человек, Джимми Эйнджел. Не от мира сего! Презираешь славу, которую тебе принесло твое открытие, и жертвуешь всем ради золота и нескольких алмазов, которые вроде как тоже презираешь… Поди тебя пойми.
— Я себя понимаю, и этого достаточно, — ответил Эйнджел с легкой улыбкой. — Единственное, чего я хочу, — это вернуться наверх, провести там ночь, как тогда, и прожить остаток дней, не зная лишений. Все прочее представляется мне несущественным.
— Ну тогда я могу только пожелать тебе удачи. Но запомни: будь осторожнее с этой горой.
Вернувшись в Камарату, Король Неба в тридесятый раз облетел высокий тепуй, снова пересек Каньон Дьявола, чтобы водопад, носивший его имя, забрызгал лобовое стекло, и, когда полчаса спустя приземлился в крохотном лагере, позвал к столу, заваленному фотографиями, картами и приблизительными чертежами, своих четверых товарищей. Он им уверенно объявил:
— В первый же безветренный день я попытаюсь.
Те переглянулись, и тогда Густаво Генри взял слово, чтобы выразить общее мнение.
— Ты, наверное, хотел сказать «мы попытаемся», — уточнил он. — Сам понимаешь, мы не позволим, чтобы ты рисковал в одиночку.
— Почему нет?
— Потому что, если по какой-то причине ты не сумеешь взлететь, только мы с Мигелем сможем вытащить тебя оттуда.
— А если сумею?
— Ну, тогда никто не подвергнется никакой опасности. — Веревка улыбнулся, показывая пальцем на темную стену. — А кроме того, я ни за что не хотел бы упустить возможность совершить посадку на гору и взглянуть на водопад сверху.