Икона и топор
Шрифт:
Светских, критически настроенных мыслителей монастырские власти боялись даже больше, чем республиканских политических вождей. В интересах монашества было скорее приписывать императору мифическую святость, нежели устанавливать конкретные формы правления. Увлеченность византийскими образцами привела их к выводу, что ереси и идейные разногласия сыграли в развале империи куда большую роль, чем различия в политических и управленческих традициях. Исключительный пиетет ко всему «написанному» в рамках монастырской традиции сопровождался непомерным страхом перед всем, написанным вне ее. В те времена выражение «зашелся есть в книгах» приравнивалось к «сошел с ума», а высказывание «всем страстем мати мнение, мнение второе падение» стало народной поговоркой [264] . Вот как прежде писал Геннадий Новгородский собору 1490 г., в пору идеологических брожений: «Да еще люди у нас простые, не умеют по обычным книгам говорити: таки бы о вере никаких речей с ними не плодили; токмо того для учинити собор, что их казнити — жечи да вешати…» [265]
264
15. Жмакин. Даниил, 1, 2, примеч. 2; 23.
265
16. Цитируется в: Будовниц. Публицистика, 52.
Церковные иерархи искали — и постепенно получали — поддержку князей в деле подавления рационалистических тенденций «жидовствующих» с помощью процедур, до странного напоминавших показательные суды позднейшей эпохи. Хотя о «еретиках» лишь немногое может быть достоверно известно, их идеи явно проникли в Новгород по торговым путям точно так же, как в предыдущем столетии — идеи антицерковно настроенных «круглоголовых». «Жидовствующие» были иконоборцами, не признавали триединства и, судя по всему, выступали против монашества и постов. Будучи кое в чем связанными с широко распространенным в Европе явлением позднесредневекового еретичества, они тем не менее отличались от западных лоллардов и гуситов тем, что взывали не к народным чувствам
266
17. B.Parain. La Logique dite des Judaisants // RES, XIX, 1939, 315–329; А.Соболевский. Логика жидовствующих и «тайна тайных» // ПДПИ, СХХХІІІ, 1897.
Исчерпывающего анализа жидовствующих до сих пор не существует, и их история (как к истории гораздо более многочисленных альбигойцев на Западе), возможно, никогда не будет толком написана, поскольку многие их сочинения не сохранились. Для ознакомления с последним исследованием, которое содержит некоторый новый материал, но преуменьшает западное влияние тем, что в основном обходит проблему подлинников, см.: Лурье и Казакова. Антифеодальные движения, особ. 87, 109–224. Общий обзор последних советских работ см. в:
A.Klibanov. Les Mouvements heretiques en Russie du XIII au XVI siecles // CMR, 1962, oct.-dec., 673–684. Библиографию ранних работ и по-прежнему ценное рассмотрение базовых источников см. в: Л. Бедрожитский. Литературная деятельность жидовствующих/ЖМНП, 1912, март, 106–122.
Начало падения Новгорода под властью Ивана III сопровождалось некоторыми из тех же самых навязчивых страхов перед Западом, что возродились во времена Ивана IV и Сталина. Идеологическая чистка среди космополитизированных интеллектуалов сочеталась с массовой депортацией на восток — первой из тех, что периодически предпринимала мстительная Москва в отношении более развитых балтийских областей [267] . Предлогом к этому первому роковому наступлению на Новгород явилось то, что Новгород переметнулся к «латинянам». Хотя, вероятно, и несправедливое в любом формальном политическом или церковном смысле, это обвинение проливает свет на подрывной эффект, какой оказал первый из «Западов», с которым столкнулась Московия в ранний период новой истории, — Латинский Запад Высокого Возрождения.
267
18. Установлено, что к середине XVI в. население Новгорода составляло чуть более 20 000 человек: Н.Чечулин. Города Московского государства в XVI веке. — СПб., 1889, 50–52, — что значительно меньше 72 ООО, которых, по В.Жмакину, депортировали из Новгорода в Москву (Жмакин. Даниил, 48, примеч. I, следом за Костомаровым). Хотя последняя цифра почти наверняка завышена, представляется вероятным, что число тех ранних депортированных превышало число остававшихся.
Итальянское влияние в России даже в ранний период Возрождения было более значительным, чем это обычно осознают. Итальянские товары и идеи попали в Россию непрямым путем через балтийские порты, прямым же — по генуэзским торговым путям через Крым, в конце XIII и в XIV столетии. К середине XIV в. в Москве имелась постоянная колония итальянских купцов, и в России широко использовалась итальянская бумага [268] . Единственный дошедший до нас образчик русской церковной архитектуры середины XIV в. украшен фресками, которые по стилю ближе к раннему Ренессансу, чем к традиционной византийской иконописи — включая одухотворенность и реализм, которые выглядят новаторскими даже для Италии и чисто западных композиций — таких, как пиета [269] . Сколь далеко заходило итальянское влияние на церковную роспись — одна из многих безусловно неразрешимых загадок ранней российской истории. В дальнейшем, однако, российская иконопись уже не кажется подверженной воздействию этих фресок, и следующее очевидное вмешательство итальянской культуры происходит почти на столетие позже, на Флорентийском соборе.
268
19. М.Тихомиров. Средневековая Москва в XIV–XV веках. — М., 1957, особ. 125–131, 147–153, — рассмотрение и ссылки на итальянцев и их агентов (собирательно именовавшихся сурожанами, из Сурожа или Судака, одного из двух важнейших крымско-итальянских портов). Важное в других отношениях исследование Тихомировым городской культуры соответствующего периода (238–271) не предлагает ни догадок, ни анализа возможных культурных влияний этой иностранной общины. Q6 использовании бумаги с итальянскими (а впоследствии и с другими иностранными) водяными знаками см.: Н.Лихачев. Бумаги и древнейшие бумажные мельницы в-московском государстве. — СПб., 1891, особ. 93, и его же заново сформулированные заключения в: Дипломатика. — СПб., 1901, особ. 174–175, 181–183, 191.
Другие подробности генуэзских связей с Московским, государством см. в: G.Bratianu. Recherches sur le commerce de Genes dans la second moitie du XIII sie-cle, 1929; Левченко. Очерки, 522, Kovalevsky. Manuel, 97—102 и примеч. О созданных в Генуе в XIV в. картах России см.: Lubimenko. Role, 41. Исследователь указывает (Е.Скржинская. Петрарка о генуэзцах на леванте // ВВ, 2, 1949, особ. 246–247), что Генуя фактически пыталась противостоять венецианскому господству в Адриатике путем установления контроля над самым восточным морским подступом к славянам — Черным морем. Другой исследователь (М.Тихомиров. Россия и Византия, 32–33) указывает, что по причине развития союзнических отношений между Генуей и монголами Россия все активнее занимала в этом споре позицию Венеции.
269
20. Для знакомства с этой малоизвестной церковью в Волотово, что расположена точно к югу от Новгорода, которая была построена в 1352 г., отреставрирована и изучена непосредственно перед Второй мировой войной и, видимо, сю же и разрушена, см.: Н.Порфиридов. Живопись Болотова // НИС, VII, 1940, 55–65. Внешний вид ее напоминал традиционную маленькую церковь Киевской Руси (там же, 48–54).
Около сотни представителей различных областей России сопровождали митрополита Исидора в его итальянском путешествии. У некоторых в прошлом уже случались такие контакты, а некоторые, возможно, с симпатией относились к злополучной поддержке Исидором союза с Римом. Хотя русские и шарахались от светских культуры и искусства Высокого Возрождения — два суздальских монаха оставили довольно нелестное описание итальянской мистерии, которую видели в 1438 г. в соборе Святого Марка [270] , — связи с Италией с этого времени укреплялись. Джан Баттиста делла Вольпе был приглашен в Москву для надзора над чеканкой монет. При его посредничестве и с прибытием в свите Софьи Палеолог, второй жены Ивана III, большого числа венецианских и флорентийских ремесленников итальянское влияние достигло в 1470-х гг. наивысшей точки. Эти итальянцы перестроили укрепления московского Кремля и соорудили старейшие и самые красивые из сохранившихся храмов там и в Свято-Сергиевой лавре [271] .
270
21. Веселовский. Влияние, 14, а также: A.Veselovsky. Italianische Mysterium in еіпет russischen Reisebericht des XV Jahrhunderts// Russische Revue, X, 1877, 425— 44Г, и: А.Попов, 100–106. О русском участии во Флорентийском Соборе см. (в дополнение к ранее упомянутым работам) (с католической точки зрения): G.Hofmann. S.I. Kardinal Isidor von Kiev// ОС, XXVII, 1926, и: O.Halecki. From Florence to Brest 1439–1596. — Roma, 1958, — труд, содержащий свежую оценку ватиканским архивным материалам; а также (с православной точки зрения): Карташев. Очерки, I, 349–362, 517–529. Первый перевод с латинского на русский был сделан, очевидно, в связи с Собором. См.: А. Соболевский. Переводная литература, 39, примеч. 1.
271
22. В.Снегирев. Аристотель Фиораванти и перестройка московского кремля. — М., 1935. Предполагается также, что в 1460-е гг., еще до приезда Софьи, в Москве имелось некоторое количество собственных скульптурных произведений, вероятно вдохновленных итальянцами. См.: Из истории русской скульптуры // ИЛ, 1914, № 7, 874–875, а также: Тихомиров. Москва, 211–214. Ссылки на новые данные о русско-итальянских контактах в период Высокого Возрождения, а также их рассмотрение см. в: М.Гуковский. Сообщение о России московского посла в Милан (I486 г.) // Вопросы историографии и источниковедения истории СССР/ Под ред. С.Валка. — М. — Л., 1963, 648–655.
Основополагающая работа — Pierling. La Russie, I, II (об итальянском и римском влиянии на Россию в этот ранний период) — должна быть прочитана в свете подробного обзорного эссе, основанного на ранней работе Пирлинга по тому же вопросу: Ф.Успенский. Сношения Рима с Москвой //ЖМНП, 1884, авг., 368–411, окт., 316–339. См. также архивные материалы, экспертные оценки и ссылки, собранные для Академии наук: Россия и Италия / Под ред. Е.Шмурло. — СПб., 1907–1915, в 3 т., каждый в 2-х частях. За исключением второй части третьего тома (которая посвящена русско-испанским отношениям в конце XVI в.), почти все эти материалы относятся к русско-итальянским отношениям до XVII в.; многие из них — из библиотек, не попавших в поле зрения Пирлинга. О восприятии в Пскове латинских и итальянских влияний и борьбе с ними см.: Ключевский. Отзывы и исследования. — М., (бд), 71–87.
После долгого пребывания в Италии Софья прибыла в Россию в качестве личной посланницы Папы Римского и посредницы в деле объединения «овдовевшей» Русской Церкви с Римской. Преследование «жидовствующих» являлось совместным делом Софьи (заодно с придворными, которые поддерживали притязания ее сына Василия на престол) [272] и предводителей новгородской иерархии. Обеим партиям были знакомы суровые методы борьбы с еретиками, принятые на вооружение Латинской Церковью в позднем средневековье. Иосиф Волоцкий, чей дед был литовцем, твердо опирался
272
23. Рассмотрение влияния Софьи см. в: Vernadsky. Dawn, 18–26, 122–133, а также в рекомендованных им работах В.Саввы и К.Базилевича.
273
24. Перевод Библии Скориной (отпечатанный в Праге в 1517–1519 гг. и в Вильнюсе в 1525-м) был выполнен на очищенном варианте белорусского языка, который не предназначался для того, чтобы стать разговорным, и с трудом читался в Великороссии. Затем появилось некоторое количество неполных, на родном наречии переводов, но самой полной и лучшей была Острожская Библия 1580 г., в основу которой был положен перевод Геннадия. См. основной анализ и примечания в: БЕ, VI, 690–696, а также: И.Евсеев. Геннадиевская библия 1499. — М., 1914.
Важность латинского влияния на Новгородскую иерархию подчеркивает Денисов (Denisoff. Origines, 77–88), а также (в дополнение к работам, которые там же цитируются): А.Седельников. Очерки католического влияния в Новгороде в конце XV — начале XVI в. //ДАН, L, 1929, 16–19. О хорватском доминиканце Бенджамине см.: Будовниц. Публицистика, 102, особ, примеч. I, в котором высказывается предположение, что он являлся автором влиятельного «Слово кратко», защищавшего церковные землевладения (текст в: Чт, 1902, кн. 2, отдел II, 1—60).
274
25. Тот факт, что «Дарственная» получила широкое хождение в России веком позже того, как Лоренца Валла дискредитировал ее на Западе своими разоблачениями, хорошо показывает, насколько восточные славяне были лишены контактов с западной интеллектуальной жизнью. О широком использовании «Дарственной» в России XVI в. см.: Вальденберг. Учения, 212, примеч. 4, 270, 284–289. Церковным Собором 1551 г. она была официально включена в «Стоглав», см.: Duchesne. Stoglav, 171–173.
Если о московитских инквизиторах-новичках можно сказать, что их позаимствовали у латинского Запада, то же самое можно с еще большей определенностью утверждать в отношении их жертв. Геннадий писал: «А то се, господине, състала та беда с тех мест, как Курицын (дипломат и советник Ивана III. — Дж. Б.) из угорские земли приехал» [275] . Рационалистическая ересь, которой он покровительствовал и которую защищал в Москве, была лишь частью многообразного импорта идей и обычаев из светской культуры Высокого Возрождения. В самом деле, иосифляне — подобно Великому Инквизитору у Достоевского — рассматривали свою миссию как служение людям. Русское духовенство, как и подлинные инквизиторы средневекового Запада, столкнулись с вопиющими невежеством и распущенностью общества, в котором пытались сохранить единство. Если невежество являлось частью исконно русского наследства, то распущенность была, по меньшей мере частично, западной природы. Если говорить о водке и венерических болезнях, двух главных проклятиях России в конце XV и начале XVI в., то они представляются сомнительным наследием, которое итальянский Ренессанс завещал молодой России.
275
26. Письмо митрополиту Московскому Зосиме от октября 1490 г.; цит. по: Будовниц. Публицистика, 51.
Венерические болезни впервые пришли в Москву из Италии, по торговым путям (видимо, через Краков) в 1490-х гг.; вторая же волна инфекции накатилась в середине XVII в. (вместе с «черной смертью» — чумой) следом за наемниками, сражавшимися в Тридцатилетней войне [276] . Венерические болезни называли «латинской болячкой», и это было одним из первых признаков растущих антилатинских настроений [277] .
Водка пришла в Россию столетием раньше, и ее история иллюстрирует некоторые главные особенности влияния Ренессанса на Московию. Этот прозрачный, но крепкий национальный напиток был одним из нескольких прямых производных aqua іtае, воды жизни, — жидкости, которую, судя по всему, впервые получили в Западной Европе в конце XIII в. для медицинских целей. Похоже, что она попала в Россию через генуэзское поселение на Черном море, откуда веком позднее ее принесли с собой на север беженцы, спасавшиеся из Крыма от монгольского завоевания [278] .
276
27. I.Bloch. Der Ursprung der Syphilis.
– Jena, 1901, 280–281; а также: В.Иконников. Ближний боярин Афанасий Ордин-Нащокин // PC, 1883, нояб., 289, примеч. 1. См. также: М.Кузнецова. Проституция и сифилис в России. — СПб., 1871, 68, — автор указывает, что сифилис появился в Кракове незадолго до того, как попал в Россию.
277
28. Пользовались, скорее, термином не «латинянин», а «фряз», но последний употреблялся в Московском государстве в значении более близком к «латинскому», чем «франкскому», от которого технически происходил. Фразами обычно называли московских латинян-мирян; термин «латиняне» применялся для более четкого определения западного духовенства. Вольпе переименовали в Московском государстве во Фрязина, и Геннадий с восхищением говорил о том, насколько крепки Фрязовы в вере перед лицом ереси (ААЭ, 1, 482).
278
29. Г.Успенский. Опыт повествования о древностях русских. — Краков, 1818, 2-е испр. изд., 77–78. Автор доказывает, что производство водки было налажено на острове Майорка и перенесено в Геную Раймондом Луллием, заклятым врагом доминиканского рационализма.
Ранняя история алкогольных напитков еще должным образом не написана. Процесс дистилляции, весьма похожий на процесс получения aqua vita, описан Бернардом Гордонским в «Tfactatus de gradibus» в 1303 г. и был почти наверняка известен еще раньше Арнольду из Виллановы. Если знакомство с aqua vita на Западе со всей вероятностью указывает на Луллия, то распространение этого знания на Россию могло случиться и позднее, чем в конце XIV или начале XV столетия, — такое предположение вполне оправдано в связис отсутствием соответствующих ссылок в источниках тех времен. Тем не менее ранние интенсивные контакты Италии с Москвой, интерес русских к Луллию, а также сам по себе статус Успенского — видного краковского профессора истории и географии (см. оценку в работе: И.Зильберман. Книга Г.Ф.Успенского «Опыт повествования о древностях русских» 1818 года издания и ея читатели. — Харьков, 1916) придают известный вес его высказываниям. Он упоминает (83) комплекс запретов, введенных ханами в конце XIV в. после перехода в ислам, и это может быть одной из причин относительной скудости информации об алкогольных напитках в документах того времени. Широкое упоминание водки и других напитков появляется только в конце XVI в. Но впервые слово «водка» фигурирует в совсем нынешнем значении в «Лексиконе» Поликарпова 1704 г. (ССРЛЯ, II, 507). Попала ли водка в Россию по алхимическим каналам или нет — она стала для русского национального мышления некой волшебной аурой, что подтвердил советский писатель, творивший под псевдонимом А. Терц, характеризуя пьянство как «нашу idee fixe. Не с нужды и не с горя пьет русский человек, а по извечной потребности в чудесном и необычайном, пьет, когда угодно, мистически, стремясь вывести душу из земного равновесия и вернуть ее в блаженное бестелесное состояние. Водка — белая магия русского мужика; ее он решительно предпочитает черной магии — женскому полу»: Thoughts Unaware // NL, 1965, 19 Jul., 19.
О раннем питии на Руси см.: Е.Бартенев и др. Технология ликеро-водочного производства. — М., 1955, 3; Цветаев. Протестантство, 717; и: И.Прыжов. История кабаков в России. — Казань, 1914, 2-е изд., 5—24. Вино появилось в России поздно (первое отечественное производство — середина XVII в.) и вплоть до новейших времен считалось заморским напитком. О влиянии Луллия см.: Б.Райков. Очерки по истории гелиоцентрического воззрения в России. — М. — Л., 1947, 2-е изд., 53–65.
Для российских нравов оказалось роковым то обстоятельство, что этот обманчиво безобидный напиток постепенно вытеснил неочищенные разновидности меда и пива, эти исконные алкогольные напитки Московии. Торговля водкой сделалась главным источником княжеских доходов и пробудила в светской власти естественную заинтересованность в отравлении соотечественников. Забавно и равно печально обнаружить в одном из ранних русских рукописных словарей искаженную английскую фразу: «Gimi drenki okoviten» («Дай мне выпить аквы виты» — то есть водки). В начале XVII в. датский путешественник увидел в склонности москвитян к пьянству и распутству доказательство того, что русские «скорее предпочитают рабство свободе, ибо на свободе предадут себя во власть распутству, тогда как в рабстве будут проводить время в занятиях и трудах» [279] .
279
30. М.Алексеев. Западноевропейские словарные материалы в древнерусских азбуковниках XVI–XVII веков // Академику Виноградову, 41. Danckaert. Beschrijvinge van Moscovien ofte Rusland. — Amsterdam, 1615, 63; цит. в: J. Locher. Gezicht op Moskou. — Leiden, 1959, 22.
Тот факт, что водка, видимо, пришла в Россию благодаря медицине, указывает на значение придворных врачей, получивших образование на Западе, как проводников западных идей и технических новшеств [280] . Народ верил в водку как в жизненный эликсир с волшебными целебными свойствами — горькое раннее свидетельство о том, как русский мужик приучился приукрашивать свои пагубные привычки и идеализировать свою зависимость. Эта наивная вера также показывает, что западная мысль поначалу привлекла примитивное сознание москвитян верой в то, будто предлагает некий простой «ключ» к познанию Вселенной и излечению ее недугов. Лучшим способом противостоять господствующей традиционалистской идеологии Московского государства было следовать другим путем к истине, лежащим вне традиции: заняться поиском какой-нибудь панацеи или «философского камня».
280
31. Д.Цветаев. Медики в московской России и первый русский доктор. — Варшава, 1896, 11–12; см. также работы, учтенные в полной библиографии, 3–6, особ, труды Рихтера и Новомбсргского.