Илион
Шрифт:
Аполлон оглушительно выкрикивает некую угрозу и поднимает руку, собираясь то ли отпугнуть Приамида, то ли выпустить испепеляющую молнию. Гектору некогда разгадывать божественные намерения: он заносит клинок обеими руками и наносит мощный удар слева (ну вылитый Андре Агасси в лучшие дни). Десница «сребролукого» бессильно повисает, из плеча брызжет фонтан золотого ихора.
Второй раз в жизни я наблюдаю, как Олимпиец корчится в муках и теряет богоподобный облик, превращаясь в черный вихрь. Ураган разражается нечеловеческим визгом, услышав который служанки опрометью вылетают из комнаты. Благородные троянки –
Наружность Афины тоже подрагивает и начинает расплываться. Бессмертная изумленно пялится на свою разрубленную грудь и окровавленный живот. Затем выбрасывает руку вперед и стреляет в обидчика лучом энергии, способным расплавить голову Ахиллеса до состояния плазмы. Герой пригибается с ловкостью супермена – недаром боги сами накачивали его ДНК нанотехом, так сказать, изготовили по военному спецзаказу – и замахивается клинком по ногам противницы. Стена за его спиной исчезает в клубах пламени. Афина подпрыгивает и зависает в воздухе, однако не раньше, чем сверкающее лезвие перерезает Олимпийские мускулы. Левая ступня разлетается на куски.
На сей раз раненая вопит так сильно, что я теряю сознание. Напоследок перед глазами мелькает Муза – девятилетний кошмар всех схолиастов; перепуганная до соплей, она даже забывает о квант-телепортации, попросту удирая от пяти троянок и их кинжалов.
Через пару секунд я прихожу в себя. Попробуй не приди, когда сам Ахиллес трясет тебя, точно куклу.
– Сбежали! – рычит он. – Эти трусливые крысы взяли и смылись от нас на Олимп! Веди нас туда, Хокенберри.
Одной рукой он отрывает меня от пола. В горло упирается залитое ихором острие.
– Чего ты ждешь?! – надрывается ахеец.
Противиться нет смысла. Судя по зрачкам, сузившимся до размера булавочных уколов, герой уже невменяем. В этот миг Приамид перехватывает его запястье, и мои ноги медленно, но верно снижаются обратно на пол. Ахиллес отпускает меня и разворачивается с таким видом, что я почти уверен: Судьба решила сыграть злую шутку и быстроногий все же прирежет своего новоиспеченного троянского союзника.
– Друг мой! – взывает Гектор, протягивая к нему пустую ладонь. – Соратник по борьбе с бессердечным Олимпом!
Сын Пелея приостанавливается, тяжко дыша.
– Послушай!!! – грохочет Приамид голосом прирожденного фельдмаршала. – Наше общее и страстное желание – преследовать этих крыс в их логове и умереть в доблестной схватке, пытаясь низвергнуть самого Зевса, так?
Шальное выражение Ахиллеса не меняется. Его очи почти закатились, остались одни белки. Однако воин прислушивается. Вполуха.
– Беда в том, что наша героическая гибель повлечет за собой истребление двух великих народов, – продолжает Гектор. – Чтобы достойно отомстить за горькие утраты, необходимо воссоединить обе армии, взять Олимп в осаду и низвергнуть всех богов до последнего. Ты должен поговорить со своими людьми, Ахиллес!
Тот зажмуривается на мгновение, потом смотрит на меня и кричит:
– Эй, ты! Можешь перенести меня назад в ахейский лагерь?
– Да, – хриплю я.
Елена с подругами возвращается в осиротевшую детскую; кинжалы женщин не запятнаны – стало быть, Муза все же ускользнула.
– А ты убеди своих, –
– Ясно, – откликается тот. – Возьми с собой дюжину лучших военачальников. Но войско пусть подождет в полулиге оттуда, пока мы не обсудим план сражения.
Ахиллес обнажает белые зубы, изображая подобие ухмылки:
– Не доверяешь мне, сын Приама?
– О нет, сейчас я убежден, что наши сердца соединили узы безмерного гнева и безутешной скорби. Хотя боль у каждого своя, в единый безумный миг мы стали братьями. И все же три часа… этого достаточно, чтобы остудить даже огонь общего дела. К тому же у тебя такой блестящий советник, Одиссей, сын Лаэрта, чья хитрость и красноречие давно известны за стенами Трои. Если он подвигнет тебя на предательство, как я узнаю?
– Хорошо, два часа. – Пелид нетерпеливо трясет головой. – Я отберу самых надежных людей. Все, кто не последует за нами, отойдут под сень Аида еще до заката. – Тут он стремительно хватает меня за руку; я еле удерживаюсь от крика. – Жми в лагерь, Хокенберри.
Поспешно нащупываю квит-медальон.
Оказывается, ветер отнес приятеля Манмута на четверть мили вниз по пляжу и теперь тот плавно парит в моей левитационной сбруе над бурными волнами между черных кораблей. Срочно бросаю Ахилла с его начальниками, выпрашиваю в толпе зевак бечевку и, зацепив петлей побитый панцирь, подтягиваю его обратно на глазах у потрясенных героев «Илиады».
Трудно не заметить, что без нас на берегу разгорелись жаркие события. Диомед докладывает обстановку: дескать, половина людей готова поднять паруса, другая навеки прощается с милой жизнью. Ибо даже мысль о противостоянии бессмертным – не говоря уже о битве – кощунственна и сумасбродна для тех, кто хоть раз видел Олимпийцев в действии. Кажется, отважный Тидид и сам не прочь отступиться от этой затеи.
Известно, быстроногий всегда отличался редким красноречием и даром приводить веские доводы. Сперва он напоминает о своем законном вступлении во власть, то бишь о поединках с Атридами. Затем подробно расписывает ужасную гибель Патрокла. Превозносит до небес мужество и преданность ахейского воинства. Упоминает о добыче, которую можно награбить на Олимпе и рядом с которой меркнут все богатства Трои. А под конец просто и без обиняков обещает порешить любого, кто скажет хоть слово поперек. Очень убедительная речь, вот разве пресс-конференция из такой вряд ли получилась бы.
Блин, опять как-то все не в тему. Я-то мечтал раззадорить героев на отчаянный подвиг, пускай себе перебьют богов и падут смертью храбрых. Тогда греки спокойно уплыли бы на родину, а жизнь троянцев вернулась бы в привычное русло: распахнутые Скейские врата, потоки торговцев и туристов, в общем, все как на щите Ахиллеса, в картинках о Городе Мира. Я и вправду надеялся, что два смельчака безропотно пожертвуют собой ради светлого будущего, а не станут втягивать в сечу десятки и сотни тысяч соратников.