Иллюстратор
Шрифт:
Аурелие смотрит на меня так, будто видит впервые:
– Получается, ты видишь мою аниму?
– Не совсем так. Цветок – ее отражение, я вижу отражение.
– Не все ли равно? Это одно и то же. И то и другое одинаково гадко! Не припомню, чтобы давала разрешение заглядывать мне в душу! – с неожиданной злобой восклицает Аурелие.
– Прости, но не я наделил портрет магическими свойствами, моего умысла в этом не было, – невольно оправдываюсь я.
– Вот именно! Ты сам ничего не в состоянии контролировать, впрочем, как и все здесь. Но именно ты был тем, кто открыл
– Не говори так! Это – божественный свет, быть проводником которого предназначено и тебе. Высшим силам было угодно, чтобы я увидел твою аниму и узнал, что цветок увядает. Вот что я увидел – увядающий цветок! Не больше и не меньше! – кричу я, наконец вспомнив, что именно побудило меня нанести Аурелие внезапный визит.
– Странно… Я ведь обезвредила яд… – задумчиво произносит она. – Возможно, состояние анимы проецируется с некоторой задержкой, и увядание цветка на портрете совпало с моментом нападения змея и моим состоянием после укуса, когда я почувствовала слабость и еле добралась до флакона с противоядием. Но потом самочувствие наладилось, и сейчас я в полном порядке.
Однако я позволяю себе усомниться – явная нервозность девушки и лихорадочный блеск в ее глазах дают повод заподозрить в ней неискренность.
Замечая мои сомнения, она тут же добавляет:
– Я имею в виду здоровье, конечно. Но я по-прежнему зла на тебя! – Аурелие приближается вплотную ко мне и говорит, чеканя каждое слово: – Никогда и ни при каких обстоятельствах не смей заглядывать мне в душу! Поклянись, что этого больше не повторится!
Ладонями я обхватываю ее плечи, чувствую, как они напряжены, и, стараясь хоть сколько-нибудь смягчить ее гнев, отвечаю:
– Клянусь, что никогда не поступлю против твоей воли! Я спрячу портрет в самый дальний чулан и больше не взгляну на него, если тебе этого хочется.
– Да, я так хочу. Ступай прямо сейчас! – Аурелие на мгновение останавливается в раздумье. – Лучше поступим по-другому: ты принесешь мне портрет, и я сама спрячу его в самый дальний чулан.
Сердце обдает холодом. Я создал портрет, будучи озарен особенным вдохновением, таким, какое ранее никогда не испытывал, пускай даже не вдохновением, а неведомой силой, которую я принял за вдохновение, сути это не меняет – той сути, что в этом творении заключено глубоко личное, существующее независимо от Аурелие, созданное не в угоду ее прихоти, то, что принадлежит только мне и никому больше. Я готов закрыть портрет непроницаемой материей и переместить в самый дальний угол самого дальнего чулана, но я буду знать, что он есть, есть вместе с неотделимой от него частицей меня самого, а значит, и я есть.
Я не готов расстаться со своим творением навсегда, отдав его Аурелие. Однако с какой надеждой она смотрит на меня!
– Нет, – отвечаю я, – я не могу.
Искры злобы вновь вспыхивают в ее ледяных глазах.
– Будь по-твоему, – сквозь зубы произносит она. – Спрячь портрет сам! Только сначала помоги мне разобраться со змеем.
К своему стыду,
– Он может вернуться, – продолжает Аурелие, – Я знаю, где его логово, мне удалось проследить его мерзкий змеиный след на земле. Не спрашивай подробности, они не важны. Важно то, что его нужно уничтожить.
– Хорошо, – соглашаюсь я, – ты покажешь, где его логово, и я убью его, тогда и ты, и Древо будете в безопасности. Но сначала я спрячу портрет.
– Время дорого, портрет может и подождать! – в волнении заявляет она, касаясь моей руки.
Накрываю ее ладонь своей и отвечаю:
– Мне все равно нужно вернуться домой, раздобыть какое-нибудь оружие. Не с голыми же руками идти на змея!
Улыбаюсь, поворачиваюсь к двери и ухожу, не позволяя ей более меня задерживать.
По дороге пытаюсь привести в порядок мысли. Аурелие заметно нервничает, ее что-то тревожит, и дело не в портрете, между нами ледяная стена отчуждения, и она ежечасно крепчает, обрастая все новыми ледяными глыбами недоверия и непонимания. «И почему змей? Почему не змея?» – вопрос вертится у меня в голове, оставаясь без ответа, но я подспудно сознаю его важность, не в состоянии этого объяснить.
Прохаживаюсь по окрестностям. Поиски затруднительны, никому из нас не приходилось убивать змей. С большим трудом мне удается раздобыть у друзей внушительных размеров металлический предмет, напоминающий копье, местами проржавевшее, но вполне годное. С ним я возвращаюсь домой.
Колеблюсь несколько секунд, но все-таки срываю покрывало с портрета – лотос изменился, но не так, как я ожидал, – он не возродился, хотя и должен был после выздоровления Аурелие, а еще сильнее поник. Выходит, анима Аурелие продолжает страдать, несмотря на нейтрализацию яда. Но движения своей души она тщательно скрывает от меня, и я не скажу о том, что знаю, но тем не менее приложу все возможные усилия, чтобы помочь.
Не отдавая себе отчета зачем, однако в полной уверенности, что мои действия необходимы и правильны, срываю портрет с мольберта, сворачиваю его и укладываю в черный кожаный тубус, сшитый вручную нашими мастерами вощенной натуральным воском нитью, затем вещаю тубус на плечо с помощью ремешка.
Готовый встретиться со змеем, с копьем и тубусом я подхожу к дому Аурелие. Она стоит на крыльце, голубая шаль покрывает плечи, на запястье – свежая марлевая повязка.
– Ты видел портрет? – с порога интересуется Аурелие.
– Видел, но не смотрел на него, как и обещал. Я спрятал его, не снимая покрывала, – бессовестно лгу я, стараясь убедить самого себя в спасительности этой лжи.
Аурелие удовлетворенно кивает.
– А для чего тебе понадобился тубус?
– В нем бумажные листы на случай, если захочется что-то запечатлеть на обратном пути, – снова лгу я.
– Лишняя ноша – как глупо! А этим ты собираешься поразить змея? – с иронией спрашивает она, указывая на копье.
– Лучшего я не нашел. Придется обходиться тем, что есть. Когда прикажешь выдвигаться?