Иллюзии успеха
Шрифт:
— Сколько времени продолжались съемки?
— Месяц.
— А потом вы снова встретились в Париже?
— Да.
— Вы жили у него?
— Нет, но регулярно там бывала.
— С какого момента между вами начались трения?
— С конца второго месяца, когда я объявила ему, что беременна.
— Его реакция?
— Тут же предложил отправиться в Лондон в известную ему специализированную клинику.
— И вы отказались?
— Категорически!
— Как
Янник поморщилась.
— Плохо… Выяснилось, что я проститутка, которая хочет прибрать его к рукам.
Тьебо заглянул ей в глаза.
— А вам не хотелось стать его женой?
— Ох, комиссар, если б я ответила «нет», — соврала бы! Как я была в него влюблена! Но, честное слово, я ничего не замышляла заранее!
Янник не мигая смотрела комиссару в лицо своими большими серо-голубыми миндалевидными глазами. Не похоже, что лжет…
— Вы это ему сказали?
— Конечно.
— И он не поверил?
— Естественно.
— Как он вел себя после этой сцены?
Она пожала плечами.
— Заверил меня, что, коли я уж так хочу сохранить ребенка, он сумеет взять на себя ответственность в нужный момент. А через два месяца, ничего мне не сказав, уехал в Японию. И вернулся за три месяца до моих родов. Мы встретились, я была — как слон… Шарль стал объяснять мне, как долго он думал…
— О чем?
Она посмотрела на комиссара с явной насмешкой.
— Как о чем? Япония открыла ему, что в Ницце я не была девственницей и что я переспала с ним спустя всего лишь сорок восемь часов после знакомства… Еще ему открылось, что никто не может доказать, что в Париже я хранила ему верность, а следовательно — у него сильные подозрения, что будущий ребенок — не его!
— И потому он его и знать не желает, так?
— Так.
— Но, тем не менее, он ведь согласился полностью или частично содержать ребенка?
Янник расхохоталась.
— Да что вы, комиссар! Он ведь считал себя великим логиком! А финансовое участие подразумевало бы, что он, пусть не явно, но признает ребенка своим… Нет, он сделал по-другому. Так, чтобы и волки сыты, и овцы целы: он так или иначе всегда помогал мне с работой. Я ни разу не сидела в простое, без картины. Это и была материальная ответственность в его стиле.
— Но этого же не всегда достаточно!
— Конечно, но ему-то какое дело? У каждого своя мораль, комиссар. В конце концов, если я сама захотела оставить ребенка, то с того момента, как Шарль любезно предложил мне смотаться в Лондон, чтобы от малыша избавиться, все, что было связано с моим сыном, его совершенно не касалось.
Тьебо устроился у окна, наблюдая за машинами, которые маневрировали
— Вы знакомы с Робером Дени?
— Знакома. А что?
— Когда видели его в последний раз?
— Точно не помню… А-а, погодите, погодите! Должно быть, за несколько дней до вечеринки у Шальвана. Да, точно. Мы тогда выпили с ним по рюмашке.
Комиссар резко обернулся.
— Вы говорили ему об этой вечеринке?
— Может быть… Ей-богу, не могу сказать наверняка.
— А вы хорошо с ним знакомы?
— Он мой приятель.
— Не друг?
— В том смысле, который я придаю этому понятию, — нет.
— Вам было известно о его претензиях к Шальвану из-за итальянского фильма?
Она улыбнулась.
— Кто ж этого не знает… Думаю, что Робер поставил об этом в известность весь Париж!
— Вы знали о его угрозе спустить шкуру с Красавчика Шарля?
— Слыхала об их стычке в Лидо.
— Как вы думаете: способен он осуществить такую угрозу?
Янник сдвинула брови.
— Честное слово, нет!
— Почему вы так уверены?
— Есть вещи, которые чувствуешь, а объяснить не умеешь. Хотя, знаете, в данном случае я, пожалуй, могу и объяснить. Робер — я убеждена в этом! — убивал Шарля, по меньшей мере, раз двадцать. Разными способами. Стрелял в него, отравлял, закалывал кинжалом, душил, откуда мне знать… Может, из пистолета, а может, и топором, но всегда — мысленно. Всякий раз — от души, комиссар, но никогда — на самом деле. Никогда! Он просто не мог довести свою идею до конца.
— Не хватало решимости?
— Не-ет, не потому. Понимаете, ненависть ведь помогала ему жить.
— Как это?
— Очень просто. Она была ему необходима. Служила для того, чтобы оправдать перед другими и перед самим собой свои неудачи, свою несостоявшуюся карьеру, отсутствие главных ролей… Если его до сих пор используют лишь на втором плане, то вовсе не из-за его личных качеств. Во всем виноват могущественный господин Вале. Понимаете?
Тьебо одобрил этот анализ.
— В общем, убив Красавчика, он бы не прибавил себе таланта, но потерял бы возможность самооправдания, так?
— Как раз то, что я думаю.
Надо ли спросить ее уже теперь, зачем она выходила на улицу в тот вечер? Тьебо помедлил с этим вопросом, решив сначала получить информацию о Бреннере, с которым ему предстояло встретиться в полдень в «Леднике».
— Скажите-ка, правильно ли я понял… Мне кажется, что у Вале в определенном смысле было некое «чувство клана»… Не могу сказать «семьи», зная, как он повел себя с вами…