Иллюзионист
Шрифт:
Через полвека после смерти Идумеянина, обстоятельства которой были совершенно отвратительны (смертельная болезнь затягивалась так долго, что прогнивший насквозь монарх успел сжечь заживо группу молодых религиозных вольнодумцев), Себаста была одним из самых космополитичных городов империи. Население города включало большую греческую общину, разрозненных италийцев, африканцев и азиатов, а также уцелевших ассирийцев. В городе были распространены десятки религий, что заслужило ему славу нерелигиозного города. С места храма Ваала, построенного Агавом Вероотступником, набожному самаритянину открывался вид на святую гору Геризим, на которой (а вовсе
Если не смешивать религию с политикой, Себаста была приветливым, уютным городом, и после всех несчастий, приключившихся с ним в Иудее, Симон Волхв поспешил туда как к себе домой. Ему казалось, там он будет в безопасности. В этом он ошибался.
Он не был в Себасте пять лет, но вспоминал о ней с любовью как о месте, где он наделал немало шуму. Входя в город пропыленным, усталым и злым, с осликом, который норовил съесть его багаж, и с Деметрием, жалующимся на стертые ноги, Симон почувствовал огромное облегчение. Он был уверен, что его тотчас узнают. Он надеялся, что его не успеют узнать, пока он не примет ванну. Было бы лучше всего, если бы его не узнали, пока он не подыщет приличное жилье и не оправится после дороги. Однако, если бы ему встретился старый знакомый, который предложил бы ему комнату, он бы не стал отказываться.
Он шел по улицам с Деметрием и с осликом, и никто его не узнавал.
Они нашли жилье на постоялом дворе, запущенном и не очень опрятном, в дешевом районе города. Симон с отвращением посмотрел вокруг.
— Каков ваш род деятельности? — задал вопрос хозяин гостиницы, осмотрев его с подозрением.
Симон негодовал. Он хотел сказать, кто он: маг, который пять лет назад превратил главную площадь Себасты в зеленый лес, наполнив его львами, тиграми и скачущими газелями. Он поборол это желание. Ему бы все равно не поверили, а это хуже, чем когда тебя не узнают.
— Я купец, — сказал он холодно, — но я торгую очень редким товаром. Я удовольствуюсь комнатой.
Ему придется довольствоваться этим, пока не найдется что-нибудь получше. Он упал на постель, и его охватило уныние. Город за городом, и всякий раз приходилось все начинать сначала. Здесь, где он рассчитывал встретить друзей, было то же самое. Никто его не помнил.
Деметрий, возившийся со своими волдырями, посмотрел на него с выражением, которое можно было бы принять за симпатию.
— Через пару дней все образуется, — сказал он.
— Ты идиот, — сказал Симон.
Деметрий часто угадывал, о чем он думает. Это приводило Симона в бешенство. Он мог читать чужие мысли лучше, чем Симон.
Но Деметрий оказался прав.
Через два дня после приезда в Себасту, после ванны, отдыха и нового плаща, настроение у Симона улучшилось, и он с уверенностью прогуливался по оживленным поздним утром улицам. Иногда ему казалось, что он видит знакомое лицо, но на него смотрели как на чужака.
Хорошо, скоро они о нем узнают.
Он остановился возле мужчины, продававшего певчих птиц в деревянных клетках. Он указал на клетку, в которой была одна птица.
— У вас в одной клетке слишком много птиц, — сказал он. — Они передерутся.
— О чем вы говорите? — изумился
— Чепуха, — сказал Симон. — Их пять по меньшей мере.
— Там всего одна, говорю вам.
— На самом деле, — сказал Симон, — я насчитал десять.
— Ты сумасшедший или как?
Собиралась толпа.
— Десять, двадцать, какая разница? — сказал Симон. — В любом случае нескольких следует выпустить.
Он отодвинул пальцем щеколду на дверце клетки.
— Эй, — сказал продавец птиц, — руки свои убери.
— Сколько вы хотите, — спросил Симон, — за всех птиц в этой клетке?
Зеваки шушукались и хихикали.
— Два сестерция, с клеткой. И тогда выпускай сколько влезет.
Симон положил монету в протянутую ладонь и отворил дверцу. Птичка вприпрыжку приблизилась к самому краю клетки и замерла, испуганно попискивая, не веря в свободу. Симон повернулся и обвел толпу взглядом.
Птичка затрепетала крыльями, с неожиданной уверенностью расправила их и взмыла в небо. Вторая птичка, трепетавшая крыльями вслед за первой, колебалась секунду, прежде чем стремглав улететь. Ее место тотчас заняла третья птичка, за ней четвертая, пятая, и вот уже птички хлынули из клетки неисчислимым потоком, с щебетом разлетаясь над головами изумленной толпы.
Симон защелкнул маленькую деревянную дверцу.
— Клетку оставь себе, — сказал он и удалился.
В секте, которая утверждала, что близится конец света, назревал раскол. Сперва ничего серьезного: перебранка между двумя фракциями насчет распределения продуктов. Одна фракция жаловалась, что некоторых ее членов обошли. За обидой скрывалась антипатия, существовавшая между двумя культурными группами, однако различия касались также религиозных и политических взглядов. Секта была основана людьми с узким политическим кругозором, считавшими себя реформаторами национальной религии. Теперь же религиозные и политические взгляды новых членов секты были заражены контактом с утонченной культурой империи. Противоречия обострялись различием языков: новые члены секты говорили по-гречески.
Продуктовый конфликт был улажен, справедливая система распределения — установлена. Но конфликт скрывал более глубокую проблему, которая со временем приобрела в глазах верхушки едва ли не первоочередную важность. Кого все-таки можно было принимать в эту эксклюзивную по этническому происхождению, классово-ориентированную, апокалиптическую по мировоззрению секту избранных? Они были простыми людьми и не думали о будущем — поскольку его не предвиделось. Поэтому они пошли удить мелкую рыбешку, а поймали Левиафана.
Тем временем возникали другие проблемы, возможно неизбежные, но огорчительные для общины, претендующей на то, что живет в правде и гармонии. Все имущество было в общей собственности: те, кто что-то имел, всё продавали и вручали деньги руководителям, которые распределяли их среди нуждающихся. В конце концов человеческая природа дала о себе знать. Один землевладелец продал имущество и отдал секте лишь часть вырученных денег, сказав, что это вся сумма.
Во главе секты в то время стоял человек неясного происхождения, известный под именем Кефа. Он полагался на веру и интуицию, более чем на разум, и завоевал уважение простотой жизни и способностью творить чудеса. Говорили, что он может читать чужие мысли. Было известно, что он совершил несколько потрясающих чудес. Возраста он был среднего, но зрелость не смягчила его характер.