Иллюзия Луны
Шрифт:
Глава четырнадцатая
Девочка, зажав плечом телефонную трубку, стояла в коридоре. Она скребла карандашом по обоям, рисуя поверх узоров и цветов какие-то остроугольные геометрические фигуры – то ли камни, то ли клетки. Оттого, что она давила слишком сильно, грифель крошился и черным облачком осыпался книзу.
Она была не одна: за ее спиной, в конце коридора, в углу, притаился Кир. Казалось, он не дышал, так неподвижна была его высокая фигура. Он напряженно вслушивался в ее невнятное бормотание, надеясь разобрать слова или хотя бы уловить интонацию. Видела его девочка или нет, но она не
Они крепко поссорились с Киром после того, как она, разозлившись на него и на весь белый свет, убежала на лестницу. Кир тогда долго бегал вверх и вниз, заглядывая во все углы и простенки, пока не понял, что девочка спряталась в лифте. Он, может, и не обратил бы внимания на постоянно занятую кабину, если бы не потный гражданин в распахнутой шубе и влажной заячьей шапке набекрень.
– Суки, подонки, говнюки, суки, подонки, говнюки, – неизменно в одном порядке приговаривал он, преодолевая очередной пролет. – Суки, подонки, говнюки, суки…
Столкнувшись с Киром, он притормозил, стянул с головы жалкий убор и утер мехом лицо.
– А? – воскликнул он и мотнул головой в сторону лифта. – Что творят! Десять минут прождал внизу, а они все катаются и катаются! А ведь мне на последний этаж! Это же инфаркт! Безобразие какое!
Кир ошеломленно уставился сначала на несчастного, а потом на красную кнопку вызова. И как он не заметил! Действительно, все то время, пока он прочесывал лестницы, лифт гудел и гудел, двигаясь вверх и вниз внутри шахты. Он прислушался: судя по звуку, кабина была где-то рядом. И вдруг, как только Кир подумал, что рано радоваться – неизвестно, сколько еще придется бегать по этажам, преследуя непредсказуемую пассажирку, двери лифта распахнулись прямо перед ними.
– Та-ак, а это еще что тут такое? – взревел неизвестный, заглядывая внутрь. – Попалась, какашка!
Но тут за его плечом еще громче взревел Кир, оттеснил растерявшегося мужика, подхватил девочку на руки и припустил вверх по лестнице. Вслед ему полетели витиеватые проклятья, но Киру было все равно.
Дома, глядя на ее насупленную физиономию, он в отчаянии всплеснул руками:
– Я не понимаю! Что с тобой такое?
– Ты же волшебник, – с ехидцей вдруг отозвалась она. – Ты должен все знать.
– Никакой я не волшебник, – Кир отмахнулся. – Я обычный человек, я очень люблю тебя и переживаю из-за того, что ты вдруг стала…
Он запнулся.
– Какая? – подстегнула его девочка.
– Чужая, злая, холодная, закрытая… – Кир замолчал, испугавшись, что не сможет остановиться. – И я не понимаю, почему?
Девочка встала.
– А может, я такая и есть?
Кир покачал головой.
– Нет, это не так. Ты – моя внучка, ты добрая, нежная, ласковая…
– А откуда ты знаешь? Ты же даже не волшебник! – она презрительным и разочарованным взглядом смерила деда и удалилась.
Закрылась дверь детской, и в гостиной на стене качнулась безделушка – три стеклянных ангела, летящих в обнимку друг с другом.
До вечера она не показывалась из своей комнаты, ни с кем не разговаривала. Только когда уже совсем стемнело, выбралась в коридор, и вот уже почти четверть часа они стояли: она – с телефонной трубкой в руках, а он – у нее за спиной, в тишине и без движения. Позади Кира висело большое зеркало, в котором
– Да, мама. Да. Все хорошо. Да, мамочка, конечно…
Глаза Кира округлились, и он быстро подошел к ней.
– С кем ты разговариваешь? – спросил Кир. – Кто это?
Девочка тут же отняла трубку от уха, прижала ее к груди и с вызовом уставилась на деда.
– Никто!
Кир молча смотрел на нее. Чуть вздернутый носик, глянцевая челка, упрямый взгляд исподлобья, алые пятна на щеках. Похоже, ее брат был прав – куколка стремительно превращалась в женщину.
– Я жду, – не повышая голоса, произнес Кир.
Девочка потупилась. Эта война была еще неравной.
– С мамой я разговариваю, – неохотно ответила она своим башмачкам.
– Дай мне трубку, – протянул руку Кир.
Она опять, было, вскинулась, но шмыгнула носом и через силу протянула ему трубку.
– Алло. Алло… – Кир посмотрел на девочку. – Там нет никого.
– Это теперь там никого. А была мама, – она прятала глаза, но отвечала смело. – Мама с тобой не хочет разговаривать, она со мной говорила!
Девочка резко отвернулась и побежала в сторону кухни. Кир зажмурился, на мгновение ему показалась, что она прошла сквозь зеркало и скрылась не за углом, а в отражении коридора. Кир некоторое время растерянно смотрел в пустоту, о чем-то размышляя, потом аккуратно повесил трубку. Тут же, словно он только этого и ждал, телефон зазвонил вновь. Кир помедлил, но все-таки подошел.
– Да, я слушаю, говорите. Что? Ограды на могилы? Нет, вы ошиблись номером.
Он вернул трубку на место.
– Что за люди… Ни «здрасте», ни «до свидания», – проворчал Кир, входя в свою комнату и включая свет.
Сначала Инге приснилось море. Оно зеленой гелиевой массой обрушивалось с потолка и заливало палату. Вода поднималась все выше и выше, и вот уже веселенькие волны плескались под плоской лампой, а она, раскинув руки крестом, покачивалась в центре, и болели стиснутые давлением легкие, и уже совсем нечем было дышать. А вокруг, в водяной невесомости, парили книги, непарные туфли, часы-будильник, паяльник, старый веер, ножки от стула, какая-то грязь и мелкий мусор. Инга чувствовала, что умирает, уже даже ощутила приближающуюся предсмертную эйфорию, как вдруг из пола палаты выдернули маленькую затычку, и вода устремилась прочь, увлекая по кругу странные предметы и ее саму, беспомощную и бездыханную.
Со страшным всасывающим звуком Ингу затянуло в крошечную воронку и выкинуло в потустороннее пространство. Она полежала, прислушиваясь к обступившим ее звукам, наконец решилась и открыла глаза. Ничего особенного: обычный день, переулок, выходящий на Никитскую, бессмысленные обрывки разговоров прохожих, скопление автомобилей, привычный шум, гам, лай и переливы автомобильных сирен вдалеке. Странным было только то, что она лежала на земле в крошечном сквере, и еще то, что прямо перед ней, заглядывая ей в лицо, в воздухе висела небольшая и плоская желтая рыбка. Рыбка была настолько тонкой, что, когда она вставала анфас, становилась практически невидимой: оставались только полусферы глаз и полупрозрачная вуаль хвоста.