Иллюзия рая

Санс Иви

Я работала над методом генной терапии для борьбы с Эболой еще в 2013 году во время вспышки в Западной Африке, но его не разрешили использовать для населения. А потом, что ж, эпидемии закончились сами собой, и деньги на исследования неожиданно исчезли. Фармацевтическая промышленность – ветреный хозяин. Однако, когда в 2018 году болезнь снова подняла свою уродливую голову, мы были готовы приступить к работе, и это именно то, что сделали я и моя команда в Оксфордском университете. Я не ожидала получить Нобелевскую премию. Я не чувствовала, что совершила нечто монументальное, как Александр Флеминг или Мария Кюри – те, кто положил перед нами ступеньки, чтобы мы

все могли идти по этому пути. Так что, когда это произошло, мне было неловко, особенно из-за того, что это была командная работа, а выделили только меня. Вот почему я отклонила приглашение на церемонию вручения Нобелевской премии в Стокгольме.

Я не сторонница публичности и ненавижу шумиху; всего этого было слишком много. Я была очень рада читать лекции, писать диссертацию и публиковаться как ученый, но это мой предел, и все, чего мне хотелось, – сделать перерыв. Большинство моих коллег не могли этого понять. И Дэниел тоже, полагаю. Помимо денежных знаков, думаю, они рассматривают Нобелевскую премию по физиологии или медицине как премию "Оскар" за науку: дверь к славе, богатству и целой жизни публичных выступлений, оваций стоя и всего остального, чего душа пожелает. Честно говоря, я просто чувствовала себя перегоревшей, и все, чем мне хотелось заниматься, – читать триллеры, сажать луковицы нарциссов и вместе с Мэдди печь торты для моего отца.

Когда меня наконец освободили от работы, и дома для престарелых, где я не появлялась два года, открыли двери после пандемии, папа не понял, кто я такая. Я даже не могу передать вам, насколько опустошающим это было.

Мама умерла несколько лет назад, и вскоре после этого мы поняли, что папа не справляется с жизнью в одиночку. Расплавленная посуда на электрической плите, из-за которой дом чуть не загорелся, а также мусор и газеты, которые мы нашли в морозилке, были довольно убедительными признаками того, что он нуждался в постоянном уходе. Мы нашли ему место, которое могли себе позволить, рядом с нами – второй дом недалеко от Лондона. К моему изумлению, папа не вписался в эту компанию. Он ожидал полный английский завтрак с хлебом, обжаренным в дюйме жира от бекона. Вместо этого он получил мюсли и овсяное молоко. Попробуйте поставить подобную еду перед болельщиком футбольного клуба "Барнсли" и пенсионером среднего звена "Премьер Фудс" и увидите, как она летает. Его голос звучал отстраненно. Прогуливаясь по Хартфорд-Гарденс более чем через год после нашей последней встречи, я отчаянно хотела снова почувствовать, как меня обнимают отцовские руки. Но, подняв на меня глаза после этого долгожданного объятия, он пристально посмотрел на меня в течение секунды и сказал:

– Ты здесь новенькая, да?

Я была потрясена. Он меня не узнал.

Когда ты поглощен работой, "семья" иногда ощущается как фоновая музыка; нечто такое, во что ты погружаешься на Рождество и Пасху, или время от времени устраиваешь барбекю по случаю дня рождения. Это укрепляет тебя и позволяет немного выдохнуть. Когда я проснулась после локдауна, все это исчезло. Я пережила это без проблем, усердно работала, устроила переезд отца, попрощалась с домом, в котором выросла, но вообще-то остановка для этого большого выдоха стала шоком. Я не могла открыть глаза достаточно широко, чтобы увидеть то, что им нужно было увидеть, потому что слишком многое выпало из поля зрения и исчезло навсегда. Мама, детство и вся моя жизнь хранились в отцовских воспоминаниях.

Я запаниковала. Как, черт возьми, я могла бы спасти то, что ускользало из рук? Я знаю, многим другим людям пришлось пройти через

то же самое, наблюдая за угасанием любимых людей, поэтому я не собираюсь упиваться жалостью к себе. Но я сразу же кое-что решила. Я решила сохранить больше воспоминаний о Мэдди и Дэне. Потом я рассказывала эти истории папе, сажая новые семена в надежде, что корни ухватятся за воспоминания из его прошлого и снова вытащат их на поверхность, к дневному свету. Но возможно, сейчас мне нужно создавать воспоминания по другой причине. Если худшее подтвердится, я не хочу забыть Мэдди, не хочу забыть, кто я такая.

Аппарат МРТ замедляет ход, и я выдыхаю. Пытка закончилась. Я отрываю свою голую задницу от плиты и скатываюсь с нее. Я начинаю одеваться, когда в комнату врывается Карима, полная позитивной энергии.

– Сара, мы незамедлительно сообщим тебе результаты, не волнуйся. Я собираюсь изменить твое текущее назначение от головной боли. Это не обезболивающее, а блокаторы ферментов. Работают немного иначе. Они будут держать тебя в более уравновешенном состоянии, но иногда они могут быть немного “шумными”.’

– Звучит как вечеринка.

Она смеется и кладет руку мне на плечо. В этом чувствуется жалость.

– Если начнется бессонница, дай знать мне или профессору, и мы изменим дозировку, или я назначу тебе курс зопиклона.

– Карима, спасибо, что делаешь это, как говорится, не для протокола.

Я натягиваю брюки, а Дэн показывает мне через стекло большой палец.

– Для профессора всё что угодно. Если бы Дэниел не сотворил свое волшебство, твое имя внесли бы в шестимесячный списой ожидания Национальной службы здравоохранения. Но это строго между нами.

Она прикладывает палец к губам. В положении Дэниела есть еще одно преимущество – доступ через черный ход. Мысль об обмане системы приводит меня в ужас. Я не тот человек. Но я только что сделала это, так что, полагаю, тот самый.

Я нацепляю на лицо улыбку и пытаюсь сосредоточиться на том, кто я есть. Я Сара Коллиер: веселая мама, ученый, отмеченный наградами, преданная дочь, потрясающая жена. По мере того, как факты начинают вставать на свои места, улыбка становится более естественной, и я выхожу из комнаты навстречу распростертым объятиям моего мужа. Я знаю, как развивается эта история; в конце концов, мы уже бывали здесь раньше. Но, возможно, на этот раз все будет по-другому. Может, все будет не так плохо, как мы думаем; может, результаты сканирования дадут повод для надежды.

В любом случае, я предпочла бы знать правду, чем оставаться в неведении.

ГЛАВА 2

ДЭНИЕЛ

Глядя вниз с головокружительной высоты своего кабинета на седьмом этаже Лондонского колледжа неврологии, я вижу больницу на Грейт-Ормонд-стрит. Несколько родителей с напряженным видом слоняются внизу по улице. Мои пальцы сжимают края оконной рамы, которая была покрашена в закрытом положении. Это долгий путь вниз.

Доктор Карима Фалька просовывает голову в дверь моего кабинета; ее ассистентка сидела с дочкой, пока Саре делали сканирование.

– Мэдди просит "Пиццу Фрайдэй". Хат или Экспресс?

– Думаю, мы позволим маме самой решать, учитывая, что у нее был тяжелый день.

Я подмигиваю Кариме. Она молодец, неболтливая.

– Мэдс! Давай, милая, собирай свои вещи. Мама закончила свой тест.

Мой дерзкий маленький чертенок выскакивает из-за угла со своим рюкзачком с "Миньонами", застегнутым спереди, и жует что-то, от чего у нее посинели губы.

– Сара надевает маску, а я пойду обрабатывать результаты теста, – Карима удаляется в свой кабинет.