Иллюзия реальности
Шрифт:
Но он чужой и в этом мире «далекого далеко». Поначалу, когда приходилось приспосабливаться к новым условиям существования, его томило неясное чувство какой-то огромной потери. Потом добавилось ощущение полнейшей никчемности. Все, чего бы он ни пожелал, почти немедленно исполнялось. Будто бы попал он после смерти в рай, но болтается в нем никому не нужным телом. Ему нечего здесь делать. Нет у него ни цели, ни планов на будущее. Ни знаний, ни профессии, ни какой бы то ни было полезной работы. «Учись», — говорили ему. Но учеба — это же не само дело, это подготовка. К чему?
Вон, с явной неприязнью
Мысль о звездолете породила новую цепочку неприятных переживаний. Дернуло его сказать «хочу поучаствовать в космической экспедиции». Сказал — и забыл. Потом ему предложили: готовится полет на небольшое расстояние к очень интересному объекту, созданному разумными на заре возникновения нашей Метагалактики, хотите лететь? С большими колебаниями — ну какой из него астронавт-исследователь! — он согласился. Мучаемый сомнениями, несколько раз хотел отказаться. А потом случайно наткнулся в компьютерной сети на переписку по поводу включения его в состав экспедиции Благова к Шару — уйма ходатайств, возражений и подтверждений, экспертных заключений солидных организаций… Ну как после этого взять свои слова обратно? И что они в нем нашли?
Мало того, что в быту он как малый ребенок, не имеющий никакого понятия об элементарных вещах. На общие знания «навешивались» прочие представления об окружающем мире и принятых способах поведения в нем, которые каждый нормальный человек усваивал походя, как бы на периферии жизни.
Чтобы учиться плавать, надо быть в воде, — он же толком-то еще не окунулся в воду. Скажем, в эпоху расцвета гражданской авиации по фильмам, книжкам и невольно подслушанным разговорам все знали, как летают самолеты, как следует себя вести на борту. Сейчас, при колонизации сотен звездных систем Галактики, все знали, что это значит, быть пассажиром звездолета. Он же — полный ноль. Завели как-то Яфет с Ником Улиным разговор, что можно бы и быстрее набирать скорость. Уж больно монотонно проходят дни за днем. Утомительно, видите ли.
— Я полагаю, что Благов старается исключить малейший риск, и в этом он прав, — сказал Ник Улин. — Не надо торопиться, когда можно не торопиться. Ускорение в два «же» — это самый безопасный режим разгона.
— Но ведь нам очень долго придется набирать ту скорость, что была объявлена! Около ста тысяч километров в секунду, как я помню, — зачем так разгоняться? — не унимался хола.
— Тоже есть резон: надежно рассчитанная точка выхода из надпространства около Шара. Нас же никто не гонит. Тысячи и миллионы лет Шар существовал сам по себе. С тем же успехом он подождет нас, как бы мы ни задерживались.
— Ускорение два «же» — это сколько? — машинально спросил он.
Яфет внимательно и, как показалось, немного удивленно посмотрел на товарища.
— Это удвоенное ускорение свободного падения на Земле, — решил все же ответить, поняв,
— Но я не ощущаю вообще никаких перегрузок. Все как обычно, словно и не летим никуда.
Маленькие колючие глазки холы раскрылись шире. Наконец-то он встретил кого-то, кто знает меньше его.
— Работает гравитационная аппаратура. Она съедает одно «же». Из двух отнять один, получается просто «же» — та сила тяжести, к которой ты привык.
— Но, может, эта аппаратура не может сильнее работать, и мы набираем скорость так, чтобы не чувствовать дискомфорт? В детстве, помнится, я читал, что первые земные космонавты испытывали большие перегрузки — такие, что обычному человеку не пережить.
— Ну ты сказал! Да ее мощность позволяет постоянно держать искусственную силу тяжести в двадцать «же»! А пиковая — все сорок. Даже до пятидесяти!
— Так почему бы нам не двигаться пошустрее?
— Да-к и я о том же!
Ник Улин решил вмешаться:
— Девяностопятипроцентный резерв мощности установок искусственной гравитации считается достаточной гарантией безопасности. Дело в том, что космическое пространство — это не пустота. Особенно в нашем секторе, вблизи галактической эклиптики. Довольно часто попадаются газовые потоки вещества. Чрезвычайно редко, но тоже бывает — одинокие макроскопические тела. Столкновения с ними очень опасны: не столько повреждениями внешней обшивки звездолета, сколько резкими гашениями скорости, влекущими перегрузки, как правило, не совместимые с жизнью человека.
— Но мы же выжигаем все пространство впереди! Я только вчера изучал, как «Элеонора» ионизирует вещество прямо по курсу лазерным излучением, а затем раздвигает образовавшуюся плазму магнитными полями.
— А все равно возникают приличные колебания импульса движения. Они компенсируются в жилой зоне изменениями искусственной силы тяжести. В итоге мы вообще не чувствуем противодействия среды. Но считайте, что нам просто повезло. Мне приходилось летать в ужасных условиях, когда от встрясок и дрожания не знал, куда деться…
— Немножко все ж можно было бы и потерпеть, — не унимался Яфет. — Зато быстрее б прилетели.
— Успокаивай себя мыслью, что тормозить у Шара мы будем гораздо сильнее.
Тогда Алексей Сковородников промолчал, сообразив, что при торможении встречная реактивная струя попутно расчищает пространство перед звездолетом.
Свободный поток мыслей прервал зуммер вызова. Стоило только подумать, кто это — так прямо в воздухе перед ним возник фантом: голова Яфета, обрамленная лавровым венком.
— Милый Лешик, — произнесла голова, заговорщицки подмигивая, — ты не забыл, что нам пора в спортзал?
— Да я как-то и не помнил, — честно признался Сковородников.
— Выходи. Жду тебя у лифта.
Обязательные ежедневные физические упражнения, как сказал Ник Улин, — еще одна традиция, заложенная первыми космическими полетами человечества. Тогда из-за слабой энерговооруженности космолетов астронавты много времени находились в состоянии невесомости и могли поддерживать телесное здоровье только интенсивными физическими нагрузками.