Иллюзия «Я», или Игры, в которые играет с нами мозг

Худ Брюс

Переживания момента «здесь и сейчас» как реальности являются частью нашей осознанной осведомленности о текущей обстановке. Иногда у всех нас бывают потеря связи с реальностью и деперсонализация. В таком состоянии мы утрачиваем ощущение собственного Я. Это состояние похоже на сон, оно может сопровождаться отсутствием сопереживания и чувством разобщенности с телом [170] . Вам может казаться, будто вы актер, играющий в пьесе, или смотрите на мир из-за стекла. Это на удивление общие проявления для всех. Оценки разнятся, но в среднем три четверти из нас испытывают такое состояние в некоторые периоды своей жизни – особенно после стрессовых событий. Есть данные, что более половины солдат, возвращающихся с боевых военных операций, испытывают состояние деперсонализации. Очевидно, что если жизненные стрессы могут нарушить восприятие себя настолько, что индивидуум больше не чувствует себя самим собой, то такие эпизоды подтверждают хрупкость конструкции Я.

170

E.C.M. Hunter, M. Sierra and A.S. David, «The epidemiology of depersonalisation and derealisation: A systematic review, Social Psychiatry Psychiatric Epidemiology, 39 (2004), 9–18.

Даже нарушение идентификации отражения, возможно,

не столь редкая вещь. Многие из нас испытывали чувство, что лицо, которое мы наблюдаем в зеркале, кажется не нашим собственным – особенно когда мы находимся под действием каких-либо психотропных препаратов, способных нарушить восприятие реальности. Изменение идентификации отражения можно вызвать и с помощью гипноза [171] . Но вовсе не обязательно испытывать опустошение или пребывать в измененном состоянии сознания, чтобы ощутить временное разъединение между ощущением себя и вашим собственным отражением. Попробуйте. Включите приглушенный свет или зажгите свечи и внимательно посмотрите на себя в зеркале. Через минуту или две вы начнете испытывать странное ощущение. Вы начнете ощущать деперсонализацию. После минуты пристального взгляда большинство людей начинают видеть искажение собственного лица до такой степени, что оно перестает выглядеть их собственным и больше кажется лицом незнакомого человека [172] . Чем бы ни было Я, которое мы ощущаем, глядя в зеркало, стоит лишь присмотреться к нему повнимательнее, и оно легко растворяется.

171

A.J. Barnier, R.E. Cox, M. Connors, R. Langdon and M. Coltheart, «A stranger in the looking glass: Developing and challenging a hypnotic mirrored-self misidentification delusion», International Journal of Clinical and Experimental Hypnosis, 59 (2011), 1–26.

172

G.B. Caputo, «Strange-face-in-the-mirror illusion», Perception, 39 (2010), 1007–8.

Что делают дети или, если уж на то пошло, животные, когда они видят свое отражение в первый раз? Следуя наблюдениям Чарльза Дарвина, обнаружившего, что орангутанг Лондонского зоопарка, по всей видимости, не узнал себя в зеркале, психолог Гордон Гэллап [173] разработал метод оценки самоузнавания у животных. Гэллап наносил небольшой мазок красной губной помады на лоб спящему животному. Затем он наблюдал, как оно реагирует, когда видит себя в зеркале. Если животное замечало, что что-то не так с его наружностью, то Гэллап считал это критерием того, что у животного есть концепция Я (самоидентификация).

173

G.G. Gallup, «Chimpanzees: Self-recognition», Science, 167 (1970), 86–7.

Гэллап обнаружил, что многие животные, включая некоторых взрослых человекообразных обезьян, могут узнавать себя, поскольку они старались стереть помаду со своего лба, но другие не узнавали. Многочисленные последующие исследования доказали, что зеркальный тест с успехом проходят те животные, которые живут в социальных группах. Интересно, что человеческие младенцы, как правило, не узнают себя в зеркале как минимум до середины второго года жизни [174] . Они обращаются с малышом в зеркале просто как со сверстником. Некоторые исследователи полагают, что они не выработали еще чувство собственного Я, поэтому неспособны узнать себя в зеркале [175] .

174

B.I. Bertenthal and K.W. Fischer, «Development of self-recognition in the infant», Developmental Psychology, 14 (1978), 44–50.

175

P. Rochat, Others in Mind: Social Origins of Self-Consciousness (Cambridge: Cambridge University Press, 2009).

Рис. 6. Приблизительно в полтора года человеческие дети одолевают тест губной помады

Почему мы теряем себя в отражении

Почему человек не помнит, как был младенцем? Почему мы не можем помнить свое младенческое Я? Каково ваше самое раннее воспоминание? Если вы похожи на большинство людей, то это будет событие в районе ваших 3–4 лет, причем совсем отрывочное. Всегда существует несколько необычных людей (и они действительно необычны), которые говорят, что помнят свое рождение: прохождение через родовые пути и шлепки акушерки по попке. У остальных нет никаких воспоминаний о себе до двухлетнего возраста, и даже потом воспоминания ближайшего времени являются фрагментарными и несвязанными [176] . Дело не в том, что вы забыли, как быть младенцем – вы просто не были нынешним «собой» в том возрасте, поскольку у вас не было сложившегося Я, поэтому вы не можете осознать ранние переживания как личность, с которой эти переживания случились. Когда вы смотрите детские фотографии, вы узнаете себя, но вы не вольны вернуться обратно в сознание малыша, которым вы когда-то были. Почему так?

176

D. Bruce, A. Dolan and K. Phillips-Grant, «On the transition from childhood amnesia to the recall of personal memories», Psychological Science, 11 (2000), 360–64.

С течением времени следы стерлись в вашей памяти подобно поблекшим фотографиям? Не похоже на то. Двенадцатилетний подросток настолько же мало помнит свои (относительно недавние) младенческие впечатления, как и сорокалетний взрослый. Однако последний прекрасно помнит события 30-летней давности, когда ему было 12 лет [177] .

Значит, отсутствие воспоминаний нельзя объяснить тем, что прошло слишком много времени. Возможно, младенцы вообще не способны формировать воспоминания? Без способности запечатлевать в памяти ощущение своей идентичности невозможно. Такая потеря случилась с Клайвом Уэрингом, выдающимся музыковедом из Кембриджского университета, который был поражен герпетическим энцефалитом в 1985 году. Это был простой герпес, который вызывает болячки-простуды на губах, но у Клайва он проник через защитные ткани, которые предохраняют мозг, что привело к раздуванию и разрушению тонкой структуры гиппокампа –

структуры, где нейронные цепи кодируют воспоминания. И хотя Клайв выжил, перенеся энцефалит, у него осталась тяжелая форма амнезии, и теперь он не может вспомнить, что случилось мгновение назад. В своих мемуарах 2005 года, названных «Forever Today» [178] Дебора Уэринг описывает мучительное существование своего мужа. «Это выглядит так, будто каждый момент пробуждения – момент первого пробуждения». Клайву постоянно кажется, что он только что очнулся от бессознательного состояния, поскольку в его сознании нет свидетельств, что он пробуждался и прежде… «Я ничего прежде не слышал, ничего не видел, ничего не касался, ничего не нюхал, – говорит он, – как будто прежде меня не было» [179] .

177

M.J. Eacott, «Memory for the events of early childhood», Current Directions in Psychological Sciences, 8 (1999), 46–9.

178

Название книги можно перевести как «Вечное сегодня». – Примеч. пер.

179

D. Wearing, Forever Today: A Memoir of Love and Amnesia (London: Doubleday, 2005).

Вероятно, наиболее драматичный аспект состояния Клайва: он хорошо помнит фрагменты своей прошлой жизни и точно знает, кто такая Дебора. Всякий раз, когда он ее видит, он со слезами бросается к ней в объятия, как будто это встреча надолго разлучавшихся влюбленных, даже если она покинула комнату всего лишь несколько минут назад. Не будучи способным сохранять в памяти новые впечатления, Клайв навсегда попал в ловушку момента здесь и сейчас. Он ведет дневник, пытаясь отследить свое существование, но это приводит к болезненному чтению: «2.00 пополудни – Я пришел в себя в самый первый раз. 2.14 пополудни – Теперь я в сознании. 2.19 пополудни – Только что впервые очнулся». Причем каждая предыдущая запись вычеркивается, поскольку он уверен, что только теперь пришел в сознание. Дебора описывает, как однажды она застала Клайва держащим в одной руке плитку шоколада, а другой он повторно закрывал и открывал ее, как будто практиковался в хитром фокусе [180] . И каждый раз он заново с радостью обнаруживал шоколад. Без способности запечатлевать в памяти из сознания Клайва Уэринга исчезает все, что исчезает из поля его зрения.

180

Wearing (2005), 158.

Великий психолог Жан Пиаже был уверен, что младенцы начинают жизнь так же, как Клайв, – неспособными помнить что бы то ни было, если это не воспринимается сейчас. Он считал, что младенцы не могут формировать устойчивые воспоминания об окружающем мире [181] . Однако сегодня мы знаем, что это не совсем так, поскольку младенцы способны запечатлевать в памяти. Они учатся уже в утробе, и это требует сохранения информации. За последние 30 лет были проведены сотни экспериментов с младенцами, которые требовали от них обладания памятью, и она показала себя на редкость устойчивой. Например, трехмесячные груднички, которых научили дергать ножками, чтобы привести в движение мобиль, привязанный к их ножке ленточкой, помнили об этом жизненном опыте месяц спустя [182] . Когда их приносили в лабораторию, они начинали дергать ножками намного быстрее, чем младенцы, не проходившие начальной подготовки.

181

J. Piaget, The Child's Construction of Reality (London: Routledge and Kegan Paul, 1955).

182

C. Rovee and D.T. Rovee, «Conjugate reinforcement of infant exploratory behavior», Journal of Experimental Child Psychology, 8 (1969), 33–9.

Таким образом, младенцы прекрасно сохраняют опыт в памяти. Однако содержимое их памяти не становится частью той личной истории, которую мы обычно пересказываем, став гораздо старше и предаваясь воспоминаниям.

Скорее, проблема заключается в том, какого типа запечатления формируют младенцы? Возможно, они воспроизводят из памяти события только тогда, когда вы возвращаете их в ту же самую ситуацию, именно поэтому они узнают обстоятельства, с которыми уже сталкивались. Так, в 1999 году специалисты, изучающие память, проводили эксперимент с десятком студентов. Раньше им показывали фрагмент картинки всего в течение 1–3 секунд. Но несмотря на то что прежде они видели фрагмент совсем недолго, теперь студенты смогли узнать картинку… Ничего удивительного, скажете вы. Однако самое интересное я приберег на сладкое: узнавание картинок в 1999 году происходило спустя 17 лет после их первого показа! Прежние малыши к этому времени стали студентами, и некоторые из них даже не могли вспомнить, что участвовали в исходном исследовании в 1982 году в Университете Миннесоты. Тем не менее где-то в паутине сетей их памяти сохранились следы старых впечатлений, поскольку они узнавали картинки, даже будучи не в силах припомнить, что когда-то их уже видели [183] .

183

D.B. Mitchell, «Nonconscious priming after 17 years: Invulnerable implicit memory?», Psychological Science, 17 (2006), 925–9.

Даже Клайв Уэринг, кажется, способен был учиться, правда, не мог запомнить то, чему научился. Это подобно неосознанному знанию. Как Клайв, так и младенцы, возможно, не обладают способностью осознанно припоминать или размышлять над своим предыдущим опытом. В противоположность этому, большинство из нас могут вспомнить, что мы ели вчера на завтрак, путем активного реконструирования события в своем сознании. Это требует особого вида памяти, которую психологи называют «эпизодической». Она отражает актуальный опыт припоминания эпизодов, составляющих нашу жизнь [184] . Воспоминания о таких эпизодах критически важны для создания истории своего Я. И наиболее личные из них и есть автобиографические воспоминания – те события, где мы выступаем главным действующим лицом [185] .

184

E. Tulving, Elements of Episodic Memory (Oxford: Clarendon Press, 1983).

185

M.A. Conway and C.W. Pleydell-Pearce, «The construction of autobiographical memories in the self-memory system», Psychological Review, 107 (2000), 261–88.