'Илы' летят на фронт
Шрифт:
Правда, только что упомянутый корпус, за исключением его бытовок, представлял кирпичную коробку с внутренними стенами, но без крыши, и снег туда падал свободно. Но на его площади можно было найти уголки под перекрытиями, где было относительно сухо. Вот по таким местам и была сложена первая партия цехового имущества - ящики с деталями и узлами самолета, а также мелкая цеховая оснастка. Можно было уходить "домой", но тут обнаружилась еще одна особенность нашего нового бытия. Нам предложили организовать охрану привезенного имущества. От кого охранять? Ведь территория завода закрытая, вход по пропускам. Охранять от некоторых "любопытных" строителей, сказали нам. И пояснили:
Еще одна ночь проведена в вагонах, а на утро команда: одиночки выгружайтесь, селитесь в бараках около завода. Семейные поедут дальше, отвезут семьи по ближайшим деревням и возвратятся на завод.
Поезд тронулся. До станции назначения оказалось километров пятьдесят белой до горизонта ровной заснеженной степи. Вот тебе и близкие деревни!
Станция порядочная, с вокзалом. Привокзальная площадь и значительная часть улицы станционного поселка заставлены санями. Лошади не выпряжены. Видно, ожидают нас. По-военному прозвучала команда:
– Выгружа-айся!
А кто куда, с кем, в какие деревни поедет - предстояло решить самим: договориться с приехавшими за нами колхозниками. Точнее - колхозницами.
Женщины из нашего вагона быстро нашли общий язык с группой крестьянок из недальней деревни. Погрузили мы свой нехитрый скарб на розвальни и снова в путь. Конечно, больше всех были довольны ребята. Многие из них, в том числе и наш сынишка, впервые ехали на лошади, да еще и в "заправдышних" санях-розвальнях по сверкающему белизной насту. Веселая перекличка, детский смех, словно бы и нет никакой войны, а мы просто едем в гости... Но скорбные лица женщин-крестьянок, их однотипные рассказы - "наш там", "от нашего не слыхать" - ежеминутно напоминали о жестокой действительности.
Следующий день ушел на устройство быта, заготовку топлива. Маленькая деревенька, в крайней избе которой разместилась наша семья, стояла на высоком бугре, километрах в трех от железной дороги. С противоположной от станции стороны этот бугор полого спускался к небольшой речке, густо поросшей кустарником и редкими старыми деревьями. Здесь шла заготовка топлива.
Просторная комната нашей избы. Большая русская печь, стол с двумя лавками, сходившимися в красном углу под образами да деревянная кровать вот и вся обстановка. У хозяйки, средних лет женщины, которую я на станции принял за старушку, оказалось двое детей, сверстников нашего сына. Муж на фронте, вот уже третий месяц кончается как уехал, а письмо только одно и было. Да и то с пути...
Остаток дня затратили на сооружение спального места для нашей семьи. Это я пытался сделать из одной лавки и наших двух ящиков. Хозяйка, наблюдавшая за моей работой, вдруг решительно заявила: "Брось ты эту городьбу, вот вам моя кровать, а мы будем спать на печке. Там даже теплее...".
А на третий день мы снова шагали по знакомому шоссе к своему месту работы - разгрузочной эстакаде, куда уже прибыл следующий эшелон из Воронежа.
Поселили нас, теперь тоже одиночек, в бараке, который назывался перевалочным. В нем недавно жили строители. Нары в два этажа, в окнах решетки, стекла кое-где выбиты, темно, грязно. Порядок наводить бесполезно, да и невмоготу. Улеглись на нарах в пальто, обуви - не раздеваясь. Усталые, голодные пытались заснуть, забыться до утра. Натянули на руки рукавицы и перчатки, замотали шеи шарфами и полотенцами, постарались закрыть лица и так, упаковав себя до предела, забылись тяжелым сном.
На следующий день нас перевели
Из сказанного видно, что наше положение на новом месте начало немного проясняться. Но, как оказалось, о нем весьма смутное представление имелось у руководства завода, оставшегося в Воронеже.
– В конце октября, после отправки первых эшелонов с основным оборудованием и людьми,- рассказывал впоследствии мне А. Белянский,вызывает нас с Шашенковым к себе директор. Сказав, что с новой площадкой очень плохая связь, не ясно, как там развертываются дела, он заявил нам, что, наверное, мы оба там сейчас нужнее, чем тут, и предложил нам побыстрее собраться и вылететь на новое место. Повез нас летчик Рыков на самолете Ли-2.
– Помнится, выдали мне целый чемодан денег, около миллиона рублей,продолжает Белянский.- Многие работники завода уехали с эшелонами, не успев получить подъемных денег, многим уже полагалась очередная зарплата, а завод еще обеспечивался Воронежским банком, вот эти деньги и поручили мне доставить в кассу завода на новом месте. Рыков ранее летал по этому маршруту, поэтому благополучно доставил нас и посадил самолет на поле будущего аэродрома завода, хотя было довольно темно.
– Можно было бы рассказать тебе,- улыбается Белянский,- о моих приключениях с миллионным чемоданом, как он потерялся и заставил меня порядочно переволноваться. Но это оказалось недоразумением, и все обошлось благополучно.
На следующее по прибытии утро собрались мы на заводской площадке. Ранее прошедший здесь обильный снегопад сменился оттепелью, все растаяло, образовалась непролазная грязь... Незаконченные строительством корпуса цехов, которые я вчера в темноте не успел разглядеть. Наше оборудование, лежащее в грязи в разных местах заводского двора, больше всего в районе разгрузочной эстакады. Примитивная транспортировка вручную на катках... Все это резало свежий глаз,- говорит Александр Александрович.- А, главное, что меня поразило, это сравнительно небольшое количество людей, работавших на перетаскивании станков и другого оборудования.
– Где же, спрашиваю, люди, ведь их уже порядочно должно сюда прибыть?
– Многие повезли семьи по деревням, устраивают их там...
Это меня еще больше поразило. В то время, когда у нас каждая пара рук на счету, когда важнее всего выигранные не только дни, но и часы, наш завод рассыпан по двору и недостроенным корпусам - наши люди разъезжают по деревням!.. При этом ведь потерей времени на перевозку семьи в деревню дело не ограничивается. Вернулся человек из этой поездки, приступил к работе, приходит после полуторасменной работы домой, а дома-то и нет. Кто и как устроит его быт, если семья далеко и не она о нем, а он о ней должен заботиться. Какой он работник в такой обстановке...
Обо всем этом с жаром говорилось на первой летучке, которую я собрал в то пасмурное утро в недостроенном корпусе агрегатных цехов,- продолжает рассказывать Белянский.- Ну, а станки почему так робко расставляете,спрашиваю.
– Потому, что нет еще общей планировки от проектировщиков, да и Востров заболел...
– Почему же сами не сделали планировку? Нам здесь жить и работать, мы здесь хозяева, с нас спрос, значит нужно быть хозяевами во всем. Давайте все цеховые планировки и наброски сюда! И тут же на одной из стен этого корпуса мелом начали рисовать эскиз генеральной планировки завода. Проработали несколько часов, но зато всем руководителям стало ясно, кто где располагается, кто где хозяин, кто его сосед, куда каждому тащить свое имущество. Посадили специалистов, чтобы они перенесли эту планировку на бумагу, оформили и направили на утверждение. А самим - действовать!