Илья Муромец

Пациашвили Сергей Сергеевич

Борис, когда впервые услышал о том, что Киевом теперь правит сосланный в Глухово Илья Муромец, потерял дар речи. Но за несколько дней пришёл в себя, пораскинул мозгами и решил пока отцу не перечить. Так и получилось, что Борис сам отправился в палаты к Илье и крепко обнял его, как старого друга.

– Не держи зла, Илья, - молвил он, - я всего лишь правая рука моего отца. Без его воли я бы ничего не сделал.

– Я не злюсь на тебя, князь, - отвечал богатырский воевода, - но и ты не злись на новгородцев за то, что они взбунтовались против Киева и не платят дань. Ведь бояре из Новгорода с тобой шли в поход, и в их числе мой хороший друг - Добрыня Никитич. Кстати, где он?

– Ушёл, - уселся на кресло Борис, - как новгородцы узнали новость о бунте

Ярослава, так все, как один ушли, и с ними твой Добрыня. Оттого мне и пришлось поход прекращать и возвращаться прежде срока. Но главное мы сделали, пленных богатырей освободили. Добрыня здесь большой героизм проявил. Лично из плена вызволил богатыря Дуная. Дунай - богатырь великий, и прежде именно он много лет был на твоём месте, богатырским воеводой в Киеве.

– Я слышал. Он болгарин?
– спросил Илья, выводя пером буквы на каком-то документе. Для многих было открытием, что он владеет грамотой.

– Да, из Болгарии. Не той мусульманской, что за Волгой, а той христианской, что на Дунае. Две Болгарии у нас, вот умора. Богатыря оттого и прозвали Дунаем, что он с побережья Дуная, настоящее его имя все уже давно забыли.

– Плохо, Борис, что среди киевских богатырей все болгары, да греки, а коренных русов и нет почти.

– Были, были у нас и коренные, Илья. Святогор был, друг твой, но тут сам знаешь, какая история с ним вышла: переметнулся к врагу, к Всеволоду Додону. Он, правда, богатырской клятвы не давал, но все его считали богатырём, и мой отец ему доверял. С тех пор мы русов в богатырскую дружину в Киеве не набираем.

– Пора изменить этот порядок. Да и Святогора князь Владимир давно простил, он хорошо ладит с братом твоим - Глебом.

– Про Глеба я тебя ещё расспрошу. В прошлый раз не спросил, в этот раз не отвертишься. А пока скажи лучше, что будем с Дунаем делать, бывшим воеводой? На заставу его? Как-то не за что так понижать. Он много пострадал в плену, но клятвы богатырской так и не нарушил.

– Ох, не знаю, что с ним сделать, - тяжело вздохнул Илья.

– А ты отправь его в Новгород богатырским воеводой, вместо Микулы Селяниновича.

– Подумаю.

Замысел Бориса здесь был вполне понятен: при помощи Дуная он намеревался и сам закрепиться в Новгороде, и вытеснить оттуда взбунтовавшегося Ярослава. Но Илья не хотел участвовать в войне за новгородский стол, а потому Дуная пока оставил при себе. Это был темноволосый болгарин средних лет, богатырь сильный и знаменитый. На своём посту он когда-то сменил Анастаса Корсунянина - первого богатырского воеводу на Руси. Анастас был крёстным отцом князя Владимира и потому имел колоссальное влияние на князя и на духовных лиц, так крепко был связан с крымскими и византийскими греками, что поневоле должность богатырского воеводы стала у всех ассоциироваться с огромной властью и большим авторитетом. Поэтому, когда Анастаса не стало, все встали перед непростой задачей: кого назначить на столь почётную должность? Хотели Михаила Потыка, да тот в монастырь ушёл, от богатырских дел отошёл. Из старых никого не оставалось, одна молодёжь. Тогда Владимир обратился к болгарскому королю и заключил с ним крепкий дружеский союз. Король дал воинов из своей дружины и знатного князя с Дуная поставил над ними старшиной. Этот князь и стал воеводой киевских богатырей. Дунай и сейчас имел земельные владения в Болгарии, а когда-то был даже помолвлен на дочери литовского короля. Греческие священники возмутились, было, тем, что богатырским воеводой назначают не грека, но митрополитом был грек, да и Дунай был человеком очень знатным, а потому духовенство вскоре со всем смирилось. И вот на место такого человека теперь стал Илья - крестьянский сын. Куда деть Дуная - задача был не простая. Отослать назад в Болгарию нельзя, это разорвало был союз Владимира с королём. Так Дунай и оставался всю зиму богатырём без звания, но с авторитетом при всём богатырском войске. Среди богатырей было много болгар, они до сих пор считали Дуная своим воеводой и ждали его возвращения на прежнее место. С ними боролись греки, которые были за Илью.

А

Михаил Игнатьевич меж тем набирал в войско людей русских. Так, уже все глуховцы, включая Василия Касимерова, были скопом приняты в богатыри. Их без малого было две сотни, и Василий с Михаилом стали над ними сотниками. Но Михаил хотел собрать из русов ещё одну, третью богатырскую сотню. Этому препятствовали как греки, так и болгары. А Илья меж тем окончательно зашёл в тупик со своим расследованием и за всю зиму так ничего толком не узнал. Но теперь он был почти уверен, что в измене были замешаны духовные лица. Видно было, что они будто покрывали блудовцев, говорили с неохотой и скрывали даже такие вещи, которые и так все знали. Илья понял, что заговор ему раскрыть никто не позволит, а если и раскроется заговор, то карать предателей он не посмеет. От этого становилось на душе всё гаже. Весной воевода на время избавился от одной проблемы. Дуная вместе с болгарами он отправил воевать против Змея Горыныча. Илья и сам хотел отправиться, но должен был вести расследование, ведь у него князья уже требовали отчёта, а богатырь не казнил ещё ни одного виновного. Дунаю же было велено взять себе в помощь новгородских богатырей и попытаться уговорить Ярослава помириться со своим отцом. Так же было наказано на рожон не лезть и людей под огонь Змея Горыныча без нужды не подставлять. Задача болгар заключалась в том, чтобы остановить увеличение владений Змея, урезонить распоясавшихся полководцев и детей Горыныча, в особенности его сына - Ростислава. Тогда Илья ещё верил, что сам должен сразить Змея, хоть и понимал, что это чудовище мощнее Идолища и Соловья-разбойника вместе взятых.

Глава 23.

Борис.

Встреча с Идолищем сильно подкосила здоровье старого князя Владимира, и весной он уже и вовсе перестал появляться в Киеве, всё время проводил в Берестове. Сюда к нему ездила знать жаловаться на Илью Муромца и его друзей, которых он возвысил, сюда с докладами приезжал и сам богатырский воевода, сюда же ездил и князь Борис, который с каждым разом всё больше высказывал недовольство политикой отца. В мае он был как никогда близок к тому, чтобы ослушаться своего родителя.

– Нельзя медлить, отец, - кричал Борис, и голос его эхом поднимался под самый купол, - Ярослав войско собирает, наёмников из варяг. Варягам нужно жалование платить, немалое и каждый месяц. Долго он это войско содержать не сможет, а потому скоро поведёт его на нас, на Киев. Мы должны напасть первыми, а этот твой воевода, этот деревенский простак не позволяет.

– Илья Муромец далеко не простак, - возражал князь Владимир.
– Простаки, когда приходят к власти, всегда становятся тиранами. А Илья жизнью жертвовал, чтобы меня спасти, он любит своих друзей и чтит богатырскую клятву. Он не тиран. Нам бы с сотню таких, как он, и Русь была бы непобедима. Я ведь, сын мой, тоже считался сыном рабыни, вырос в деревне и поднялся с самого низа.

– Ты - потомок Рюрика, а он - кто?

– Он - герой из народа. Его знает вся Русь, его славят в Муроме и Чернигове, уважают в Новгороде, а теперь ещё и боготворят в Киеве. Да на таких Русь держится! Весь народ стоит за него.

– А за мной, по-твоему, не стоит никто? Я же внук ромейских императоров, венчанный и помазанный Христом. А народ наш - это христиане.

– Да будь ты хоть внуком самого Бога!
– прокричал Владимир, - я - твой отец, и пока я жив, моя воля выше.

Борис, потупив взгляд, замолчал.

– Вот тебе, сын мой, завет на будущее, - продолжал князь, - никогда не веди войну против родных братьев. Я вёл такую войну, но я не был христианином. Тебе же воевать против родной крови я запрещаю. Ярослав - твой брат, хоть у вас и разные матери. Подождём, может он одумается. А для тебя, и для войска нашего и так дел хватит. На нашей земле опять печенеги объявились. Собирайся биться с язычниками, богатырей с собой возьми.

– А как быть с расследованием?
– снова спрашивал Борис, - Илья один не справляется, дело, которое ты ему поручил, он провалил.