Илья Муромец
Шрифт:
– Извини, князь, но разница есть. Я - богатырь, а богатыри, как ты знаешь, не могут сражаться против христиан.
– Кто тебе сказал?
– набросился на него Борис, который заметно нервничал, - ромеи все христиане, а сражаются с тем, с кем им прикажет их князь, император.
– А как же клятва?
– Какая клятва, Илья? Не давал ты никакой клятвы. Мы поедем воевать в Польшу, с одним местным шляхтичем. Скажи мне, он христианин или нет? Очевидно, христианин, да вот он взял, да и пленил болгарского и нашего киевского воеводу богатырей - Дуная Ивановича. Теперь в Киеве нет главного воеводы, а богатыри его вызволять из плена не идут, и своих товарищей спасть не хотят. А ты теперь воевода на заставе, кто, как не ты им покажет пример. Даже ваш новгородский Микула Селянинович на себя на берёт, боится. И где же ваша любовь к ближнему? Шляхтичи, что убивали и брали в плен богатырей разве могут считаться
– Дунай потому до сих пор ещё жив, что клятвы своей не нарушил, - вымолвил Добрыня, - его взяли в плен живым и обращаются с ним хорошо, скоро, может, и вовсе выпустят. Потому что он поляков не убивал. А нарушите эту клятву хоть раз, и никто, князь, твоих богатырей в плен брать уже не будет.
– Помолчал бы лучше, - прищурился Борис, - не с тобой говорю. Ну, Илья, что скажешь? Ты не хочешь быть воеводой что ли?
– А он уже воевода, - снова вмешался Добрыня, - ты князь сам это сказал, а сказанного назад не воротишь. Выпьем же братцы, за нового богатырского воеводу.
И все они, хоть богатырями и не были, дружно подняли кружки и выпили вина. Борис пристально, испепеляюще смотрел на Илью. Под этим взглядом любой бы сдался.
– Извини, владыка, не могу, - отвечал муромец. Борис подскочил с лавки, как ошпаренный, хотел что-то сказать, но вместо этого вырвал у богатыря кружку с вином и бросил на землю, а затем в ярости удалился.
Время уже шло к вечеру, многие пьяные уже разошлись с пира в поисках женщин и всяких приключений, иные лежали пьяные на лавках или прямо на земле под кустами. С ними же лежал и Микула Селянинович, делая вид, что ему плохо, и потому он не может сесть рядом с киевским князем.
– Благодарим тебя, Илья Муромец, великий богатырь, - вымолвил Добрыня Никитич, - ты достоит стоять в одном ряду с моим великим дядей - Василием Буслаевым. Новгород всегда будет помнить, как ты спас его честь и свободу. Не печалься за своё будущее, что бы ни случилось, в Новгороде всегда будут тебя помнить, как героя.
– А зачем мне печалиться за будущее?
– спросил Илья.
– Эх, хлопец, неужто ты не понял, - с сочувствием взглянул на него самый старый новгородец, - ясно же, как день, что ты теперь не жилец.
Илья в момент побледнел, и, чувствуя признаки тошноты, поспешил убраться в кусты.
Глава 20.
Глухово.
После пира новгородцы во главе с князем Борисом отправились вызволять Дуная вместе с его богатырями из плена, хотя всем было понятно, что цель у этой войны совсем другая. Чуть позже новгородские богатыри отправились в Новгород, перед этим они со слезами на глазах обнимали Илью и пытались его как-то подбодрить. Участь его была незавидна, его сделали воеводой на проклятой заставе, в крепости смертников, которую называли - Глухово. На этой заставе никогда не было богатырей, туда отправлялись только самые отбросы общества, которые хотели легко подзаработать. Часто они потом уходили в разбойники или быстро умирали. Платили за такую службу щедро, потому что иначе как деньгами привлечь сюда людей было нечем. Отец Иоанн не сразу узнал имя воеводы Глуховой заставы. Там они менялись каждые полгода, так как обычно бывали убиты или уходили в разбойники. Вроде кто-то назвал имя Григория Косого, якобы он был воеводой, и именно его теперь должен был сменить на этом посту Илья. И всё же, на какое-то время это должно было его спасти. Был бы он простым богатырём, с ним бы не церемонились, нашли бы повод осудить и прикончить за какой-нибудь проступок, отправить на невыполнимое задание на верную смерть. В Глуховом у Ильи был шанс пожить ещё немного.
– Держись, главное, Илюша, - твердил ему протопоп Иоанн, - а я здесь всё это время буду умолять за тебя нашего князя и у Бориса вымаливать прощение. Только продержись хотя бы полгода.
Новгородские богатыри в свой черёд ни о чём не просили, они лишь восхищались человеком, который отдал жизнь за их свободу.
– Ты - великий богатырь, - обнимал его Микула Селянинович, сдерживая слёзы, - и пусть все знают, что Илья Муромец лучший из русских богатырей!
Илья стеснялся, улыбался и на мгновение забывал о страшной участи, которая ждала его впереди. Разбойники всегда кишели вокруг Глухова вместе с маленькими шайками упырей, печенегов и прочего сброда. Сёла здесь воевали друг против друга, и никто уже не помнил, из-за чего и когда всё это началось. А началось всё со стали, которую в этой местности никогда не знали и пользоваться ей не умели. Здесь не было стальных плугов и серпов, не было стальных лопат, зато из внешнего мира сюда попали во время крещения Руси мечи, копья, топоры и булавы. Оружие было, а доспехов не было, и потому первые же, кто применили
– Что ж, воевода, этот день мы выиграли у смерти, - молвил Михаил Игнатьевич, - но когда придёт Идолище, это нам не поможет.
– Можно подумать, это не по твоей милости за нами теперь гоняется этот упырь, - отвечал на это Брон, - если бы ты ту ведьму не щекотал своим отростком, она бы не натравила на нас Идолища.
– И тогда мы навсегда остались бы в её доме, - возражал Михаил, - стали бы рабами фей, а старшина наш и вовсе бы на ней женился. А может лучше бы нам сразу всем упырями стать?
– А, так это был хитрый план?
– Именно.
– Хитрая у тебя голова, Миша, - смеялся Брон, - а головка, видимо, ещё хитрее.
Бронислав вообще старался быть весел и подбадривал своих спутников в дороге. Казалось, он больше всех верил в удачу своего старшины - Ильи Муромца. Из простого крестьянина он вырос до воеводы заставы под Киевом. Его карьера была очень стремительной, даже невозможной, все говорили о том, что в нём благодать Божья. Пожалуй, Брон был уверен в Илье больше, чем сам Илья был уверен в себе. Остальной путь богатыри проделали без приключений и благополучно добрались до крепких на вид деревянных стен Глухова. Всадников впустили на территорию заставы, у ворот их встретил чернобородый мужик в овчинном тулупе с тяжёлой булавой в руке.
– Кто такие?
– спросил он, - и как добрались сюда целыми?
– А чего бы на нам не добраться?
– молвил Брон, - мы ведь богатыри, с нам Бог. Попытались тут на нас напасть какие-то, налетели, хвосты нашим коням подожгли, да разбежались полуживые.
– Вот как? - удивился мужик, - лихо. Богатыри, значит, говоришь. А сюда по какой нужде?
– Ты Григорий Косой?
– спешился Илья перед незнакомцем.
– Нет, я, как видишь, не косой, - отвечал с усмешкой мужик, - а с косого тут ещё месяц назад шкуру содрали живьём разбойники. А я - Василий Касимеров, меня теперь народ воеводой поставил.
– Что ж, Василий Касимеров, а меня здесь поставил князь Владимир, тоже воеводой.
– За что же такая немилость?
– Не покорился воле князя.
– Шибко, видимо, разозлил ты князя, богатырь. Ну что, милости просим, воевода.
И Василий Касимеров отвернулся и побрёл прочь. Не спросил никакой бумаги с печатью, никакого подтверждения. А Илья со своими 12-ю верными товарищами сам стал искать место, чтобы расположиться. На заставе было несколько деревянных бараков, в которых ночевали воины. О том, чтобы обустроить свой быть, здесь никто не думал. Все здесь жили одним днём, а потому повсюду царил беспорядок. Хлев был открыт на распашку, и кони, свободно гуляющие на заставе, сами заходили туда, ели, сколько хотели овса и уходили. Все беспробудно пили, и не какое-нибудь вино, а самую противную брагу, от которой выворачивало после пятой кружки. Пили даже женщины, коих здесь было немало, в том числе и беременные. Повсюду бегали голые дети, словно собаки или иные домашние зверки. Богатыри поначалу пытались навести порядок, загнать коней в стойла.