Именем Анны. Возврата не будет
Шрифт:
– Айа, ты это… выйди. Нам с лесничим поговорить нужно.
Нужно-то нужно, но поди подбери слова.
– Тут такое дело, Егор, – смотреть в озадаченные глаза лесничего у Лента не получалось. И зачем он выгнал Айу? Лучше бы попросил у неё парламентёрской помощи. Женщины в таких делах деликатнее. Нет, он должен сам.
– Помнишь ты говорил, что чувствуешь с моей стороны особое отношение к твоей дочери?
– Ага. И к Татьяне тоже.
Лент поперхнулся: – Это не одно и то же!
– Ты о чём, не пойму?
– Супруга твоя, Егор, очень яркая
– А… Слыхал я, что ты однолюб.
Лент снова поперхнулся: – Н-не делай поспешных выводов.
Он поискал глазами барную стойку, ему бы сейчас не помешали пятьдесят грамм для храбрости, но той и след простыл.
– Дело не в оттенках, – голос лешего прозвучал приглушённо и даже виновато. – Я не хотел тебе говорить, хотел подождать Татьяну, но раз такое дело, скажу…
Брови Лента взлетели вверх. Неужели Егор списал его замешательство на старый вопрос о том, каким чудом Анна появилась на свет?
– Погоди!
Теперь удивился Егор: – В каком смысле «погоди»? Уже не интересно?
– Да чёрт тебя подери, лесничий! Дай хоть слово вставить! Я ему про любовь, а он мне про яичницу!
– Какую яичницу?!
– Глазунью! Руки прошу! Дочери твоей Анны! А ты мне голову морочишь!
Лешего хотелось встряхнуть, и не чуток, а так чтоб понял… но Лент прекрасно знал, что злился не на него, а на себя. За собственную нерешительность, за косноязычие, за то, что дожил до ста лет, посинел, а мысли формулировать не научился. Хотя какое там «посинел», сейчас он был совершенно зелёным, тут уж, что называется, и к гадалке не ходи. Пламя поджаривало изнутри не на шутку, и когда только успела накопиться силушка?
Он подумал про биржевые котировки и не смог вспомнить ни одной. Вот это номер! А ведь должен был сразу же сменить цвет!
– Тихо… тихо… – осторожно заговорил леший. – Не дури, Лент! Выключай светомузыку!
Лент бы с радостью, но приступ нерешительности спровоцировал прилив полной беспомощности.
– Не могу, Егор! Заклинило, – и добавил обречённо: – А если она выберет Вика? Меня разорвёт.
А ведь разорвёт. И к лучшему, пожалуй. Нерешительность для ведьмака – смерть. Лучше самому взорваться. Э-ка мысли закрутило!
– Тебя выберет, – покачал головой Егор.
– Откуда знаешь?
Игнорируя вопрос, леший сделал несколько пассов руками, пробубнил что-то под нос и развернул Лента к двери: – Пойдём пройдёмся, что ли.
Идти Ленту никуда не хотелось, хотелось требовать ответа, ведь Егор не просто так говорил, что выберут его. Чуял что-то своим коричневым носом.
Они вышли за калитку, прошли вдоль ряда аккуратно припаркованных машин, и остановились за чужим сараем.
– У Айи уши, – объяснил леший, – а ей ни к чему. В общем, я сюда прибежал не её спасать, а тебя. Всё удивлялся, что это, думаю, на Анюту нашло? Почему она так сказала?
– Что сказала, Егор?! Когда сказала?
– Когда через прослойку меня позвала, тогда и сказала. Торопись, говорит, к Айгуль.
Закружились облака, Егоры, котировки… Небо стало синим-синим, но как ни хотелось Ленту запеть и станцевать от радости, делать этого не стоило, об этом подсказывала вернувшаяся в мысли вместе с синевой логика.
– Это значит только то, Егор, что я нужен ей живым. Ей не жить, если она не доставит чёрному ведьмака. Самое время вернуться к вопросу её рождения. Вы заключили сделку, так? Что вы пообещали взамен на ребёнка?
Глаза лешего округлились: – Ты бы отдохнул, Лент. Принял бы чего успокоительного, не знаю… Пойдём обратно, пусть Айа тебя посмотрит.
– Не крути! Я говорил с Анной, она помогает чёрному добровольно. Почему?
– А я откуда знаю?! Никаких сделок я ни с кем не заключал! Не моя она дочь! Приёмная! …Ну, вот и сказал.
Облака снова закружились вокруг Лента, но уже в другую сторону. Егор опустил плечи и развёл руками: – Тебе Айа про Зинаиду уже нашептала? Ну, про детишек, туда-сюда… Айа здесь человек новый, она в девяносто восьмом приехала, по распределению, когда район остался без ведьмы. А Зинаида здесь давно. Говорить можно много, мнения высказывать, но я её не осуждаю, она людям помогает.
Поток информации изменил угол подачи, и это хорошо отразилось на цветовой гамме Лента, эмоции отошли на задний план и уступили место основной работе его мозга – аналитической.
– Помогает, говоришь? Помощь разная бывает, Егор. Если ты про то, как от ребёнка избавиться, то это не помощь, ты сам как тёмный должен это понимать.
– А вот и помощь. Если не убить, а в семью пристроить. К тем, у кого своих нет.
Э-во как! Лент задумался, и задал первый пришедший в голову вопрос:
– А почему в обход закона? Что плохого в официальном усыновлении?
– Ничего, кроме волокиты и людской молвы. А у Зинаиды всё продумано, и люди нужные прикормлены. В Питере. В роддомах, в ЗАГСах... И отчаявшихся родителей к ней подошлют, и дуру молодую, что надумала от лишней ноши избавляться, а срок пересидела. Вот Зинаида и парует. Детей с родителями. Разве не благородное дело?
– И почём нынче благородство? Оно ведь у неё не бесплатное, надо полагать?
– Бесплатное – значит несерьёзное, Лент. Не только платное, но и дорогое.
– Сам-то чем расплатился?
Егор покачал головой: – Зачем тебе? Я на твой вопрос ответил. Анна приёмная. Мы долго ждали. Зинаида – не дура, про тёмный мир всё знает, ауру видит. Нас с Татьяной сразу вычислила, а когда жена пошла к ней за помощью, первым делом ей объяснила, что простому ребёнку у нас будет тяжело, нужно ждать светлого. Вот так в девяносто пятом у нас «родилась» Анна.
– В Питере?
– Ага. В первом роддоме. По документам. И не вздумай разыскивать её мать, её мать – Татьяна! Тебе должно быть достаточно и того, что Анна – самая обычная светлая, а у светлых не бывает тёмных родителей, значит, и «договоров» никаких быть не может.