Именем закона. Сборник № 1
Шрифт:
— Я вас слушаю, — сказал Корнилов, стараясь показать свою заинтересованность, но маленькая фальшь не укрылась от внимания больной.
— Нет, правда, дело серьезное, — в ее голосе проскользнула нотка обиды и тут же угасла. — У нас с Димитрием нет секретов. Сестра совсем старая, ей не все расскажешь. Ее мы бережем. А мне все равно помирать скоро. Все Митькины тайны на тот свет унесу. — Она засмеялась резким заразительным смехом, и Корнилов подумал о том, что в ее смехе, в ее словах о смерти нет ни тени бравады. Но от этой естественности холодок бежал по коже. — У меня ведь канцер, — она развела худющими руками. —
— А какие же у вас с Дмитрием Алексеевичем тайны?
— Это дело чрез-вы-чайное! И лучше бы вы Дмитрия у себя подольше подержали. Подольше, подольше! Не то его могут убить. Только не торопитесь зачислить меня в психи. У них на службе не все в порядке. Жуликов много. Воруют…
— Да что же воровать? — удивился Корнилов.
— А вот представьте себе — приезжает группа в Москву. Экскурсантов человек сорок. Из этих сорока — человек пять-шесть имеют в Москве друзей или родственников. То на обед в гостиницу не придут, то на ужин. То сутки отсутствуют и даже ночевать не являются. А групповод и покормить кого-нибудь может, и на сутки поселить в гостинице. За денежки, конечно. — Она говорила быстро, воодушевленно. Большие глаза блестели. — А иногда бывает и такое: в путевке сказано, что проживание в гостинице «люкс», а селят при колхозном рынке. Разницу куда? Туристу? Нетушки! Себе в карман. Вот Митя и написал директору большое письмо о безобразиях. Сказал, что если меры не примут, выступит на собрании. От директора пока ни слуху ни духу, а Дмитрию пригрозили. Сказали: «Найдем на тебя управу». Вот и нашли.
— Что вы имеете в виду?
— Деньги! Как вы не понимаете! Это же они подсунули.
— Девяносто три тысячи?!
— Что для них эти тысячи! — она посмотрела на Корнилова с каким-то веселым задором.
— Я должен вас сразу же разочаровать — мы знаем, кому принадлежат деньги. Но я поговорю с Дмитрием Алексеевичем.
— Дмитрий вам не сказал про свою контору?! — Казалось, она не желает и слышать о том, чьи деньги на самом деле. — Это вполне в его духе. Молчун. Вы знаете, что его отец погиб в блокаду?
— Знаю.
— Безвинно погиб. По ложному доносу. — Корнилов насторожился. — Димитрий уже несколько лет хлопочет, чтобы отца реабилитировали, а матери и словом не обмолвился. Я у него признание клещами вытащила. Чувствовала: носит что-то в себе, скрывает. А у меня интуиция знаете как развита?!
— И ваш племянник знает, кто писал ложный донос?
— Ну откуда ему это знать! В прокуратуре сказали: «сигнал» о фальшивых талонах поступил анонимный, но факты подтвердились. И оснований для пересмотра дела нет. Но мы-то все знаем, что Алексей с голоду бы умер, а бесчестный поступок не совершил.
Она откинула голову на подушку и замолчала, разглядывая Корнилова. Совсем как ее сестра. Только взгляд у нее был пронзительный до жути. И на лице Елизаветы Станиславовны появились бисеринки пота — чувствовалось, что разговор ее утомил.
Один вопрос не давал Корнилову покоя с момента прихода в этот дом, и он наконец решился его задать:
— Елизавета Станиславовна, а почему у вашего племянника
— Да потому что две старухи сидят у него на шее. Какой третьей женщине захочется въехать в наш дом! — Она засмеялась, но тут же остановила себя. — Да нет, я шучу. Такая женщина у него есть. И милая, и добрая, и образованная, и Дмитрия любит, да у нее у самой папа восьмидесятилетний к постели прикован. Вроде меня — никак умереть не может. А годы идут, идут… Да вы не огорчайтесь.
Корнилов поднялся.
— И прошу вас — поосторожнее с ворами из экскурсионного бюро. Как бы они Димитрию не навредили.
— К сожалению, у Бабушкина полное алиби, — доложил утром оперуполномоченный Филин. В серой, красиво выстроченной рубашке и в вельветовых джинсах он напоминал полковнику десятиклассника. Впрочем, Филин всегда был похож на мальчишку из-за ярко-рыжей копны непокорных волос.
— И глубокое у тебя сожаление? — поинтересовался Корнилов, который никак не мог простить себе, что, поддавшись внезапному порыву, подал вчера Наталье Станиславовне надежду на скорую встречу с сыном.
— Легкое, товарищ полковник. Еще вчера думал: здорово мы дело раскрутили! А сегодня…
— Что же это за алиби?
— Ездил Дмитрий Алексеевич «на природу». Не соврал. Пять свидетелей подтвердили, что все время — с вечера субботы до утра понедельника — был он с ними. Не отлучался ни на час.
Корнилов почему-то подумал о больной тетке Бабушкина из нелепой треугольной комнаты.
— У меня сейчас в гостях одна женщина, — сказал Филин. — Может быть, вы захотите поговорить с ней?..
— А я думал, что женщинами у нас только Бугаев интересуется.
— Шикарная блондинка, товарищ полковник! — оперуполномоченный сказал это тоном опытного сердцееда и густо покраснел. — Это женщина Бабушкина.
— Еще одна Бабушкина?
— Да нет Она — Яковлева. Александра Васильевна Яковлева. Любовницей ее не назовешь, обстоятельства у них такие…
— Понятно, понятно! — остановил Игорь Васильевич сотрудника. — Слышал я о ней, можешь не продолжать. Приглашай.
— Мне сказали, что Дмитрия Алексеевича теперь отпустят? — спросила Яковлева, когда полковник усадил ее в кресло и сам сел напротив. Была она миловидна и женственна. Но в годах. «Лет сорок, не меньше, — подумал Корнилов. — И за собой следит».
— Да, сегодня же, принесем извинения и отпустим.
— Никакими извинениями не залечишь обиду. Когда арестовывают невинного человека — это трагедия.
— Бабушкина не арестовали, а задержали.
— Какая разница! Эти юридические тонкости понятны только юристам. А люди говорят: «арестовали», «упекли».
— Александра Васильевна, поставьте себя на наше место: рядом с квартирой Бабушкина находят труп, в квартире — почти сто тысяч рублей, принадлежащих убитому. И нам становится известно, что у Дмитрия Алексеевича были причины ненавидеть убитого!
— Какие?
— Вам ничего не рассказал капитан Филин?
— Капитан? — Она улыбнулась. — Этот рыжий юноша капитан? Он ничего не сказал. Значит, Дима знал убитого?
— Да. — Корнилов рассказал ей о Романычеве. Он и пригласил Яковлеву к себе ради этого. Надеялся, что от Александры Васильевны узнает какие-нибудь подробности о судьбе Бабушкина-старшего.