Иметь и не потерять
Шрифт:
Он не заметил, как сзади подошел Иван, остановился в трех шагах от него и некоторое время глядел, как Митька с воодушевлением лопатит снег.
– А мы тут страдаем без бульдозера, – произнес шутливо Иван.
Митька выпрямился и, увидев брата, воткнул лопату в снег.
– Здорово, старшой! Заработался и не слышал, как ты подкрался.
– Да уж вижу – выше головы кидаешь.
– Затравился. Свежий воздух, талой водой от снега потягивает, думки всякие лезут.
– Ну, раз думки лезут, значит, еще не все потеряно – еще, может, и одумаешься. – Иван крепко пожал протянутую руку брата.
Митька
– Мне и так неплохо.
– Еще бы. Со всех сторон барахлом заслонился.
– Ну и что из этого? – «Не с того бы конца начал разговаривать с братом, – с горечью подумалось Митьке. – Дался ему этот мой левый прибыток».
– Переживаю, что придется тебе передачи носить, как загремишь под фанфары, – гнул свое Иван. – Некая неприязнь к среднему брату появилась у него сразу, как только Митька разошелся с Машей, кинул и ее, и тем более сосунка-сына на произвол судьбы. Да так и не сгладилась со временем. А тут еще Нюра нет-нет да и нагнетает ту отчужденность – не раз укоряя его в нерасторопности и ставя в пример Митькину ловкость по жизни.
– Не бойся, не загремлю. Я вот этими руками все делаю. – Митька показал широкие и шершавые ладони. – И в кооперативе теперь – все чин чинарем.
– А материалы где берешь? – Иван, щурясь, глядел на брата.
– Выписывают мне из брака и отходов, и за деньги, между прочим.
– Знаем мы эти отходы, и что под ними кроется.
– А я не лезу куда не надо. Не моя там головная боль – начальство правит дело.
– Ну давай, давай гони стружку под чужой карман.
– Я и свой не забываю. – Митька хмурился. Навал брата на его доходное хобби был ему не по нутру. Тем более, что подобное повторялось едва ли ни каждый раз при их очередных встречах.
– Ты из-за этой мебели людей перестал видеть, и меня с матерью в том числе, – не отступал от своих мнений Иван.
– Говори, да не заговаривайся. – Митька почти физически ощутил, как в душу стала натекать некая горечь, и добавил: – Нет бы помочь в деле, посоветовать да поддержать – только соли всякий раз на болячку сыплешь.
– Я тебе советовал – ты много слушал?
– Тогда нет, а теперь, может быть, и послушал бы, да ты сразу вздыбился, как тот скакун в намете.
В голосе брата Иван уловил истинную жалобу и, чтобы не обострять разговор – день у них был особенный – сказал примирительно:
– Ладно, проехали. Давай лучше покурим да помыслим о вечере.
– Чего о нем мыслить – там все готово. – Поняв, что неприятный для него спор кончился, Митька притулился к палисаднику, прикрыл глаза, пряча их от солнца, и, как бы между прочим, спросил:
– А ты чего не заходишь ко мне, когда бываешь в городе?
Иван покосился на Митькину «Волгу», стоявшую у ограды, и полез в карман за пачкой сигарет.
– Я в нем бываю раз в год, и то день-два от силы. Пока туда-сюда крутнешься – и назад надо. Да, честно сказать, и не тянет меня в твои хоромы. К тому же мы всем кагалом туда приезжаем, не хочется от своих отрываться.
– Ну и на том спасибо. – Митька потянулся к лопате. – А я-то думал, что тебе хоть иногда хочется повидать брата.
– Иногда хочется. – Иван поглядел, как Митька снова начал ворочать снег, и сердце у него
Митька уловил перемену в настроении брата и кивнул:
– Иди, я до конца откопаю ворота – машину надо загнать в ограду…
Мужики гуртились на крыльце, дымили сигаретами, вглядываясь в серые сумерки, наплывающие со стороны леса. Говорили мало и рассеянно. Женщины, наоборот, вели бойкую беседу в избе, рассматривая Галинины наряды. Их голоса хорошо были слышны из-за дверей.
– Не останови, так до утра просудачат о тряпках, – сказал Митька и щелчком забросил окурок далеко в снег. – Вот натура, только бы им наряды.
– Затоковали, – отозвался и Паша Демин. – Еще мужикам косточки не перебирают, стесняются, знают, что слышим их, а то бы вовсе про все забыли.
– Чего вы хотите: бабы. Хлебом не корми, а дай им лясы поточить, – вставил свое дед Кузьма.
Иван промолчал, а Андрей Кузин не осудил женщин:
– Пусть потешат душу. Они работают больше нашего. Им и поговорить как следует некогда.
– Это у кого как, – не согласился Митька.
– Я про деревенских говорю…
Дверь приоткрылась, и Дарья крикнула:
– Давайте, мужики, к столу.
Сразу все оживились, заговорили вперебой, задвигались.
– Ты, Володя, садись в угол святой, под икону, – распоряжалась Дарья. – И Юрика с собой бери. Митя да Иван со своими женами тоже к ним…
Пили неторопливо, степенно…
– Ну и нажарила ты, теть Даша, – напарила, пальчики оближешь, – похвалил закуску Паша Демин, – где только такое мясо сохранила.
– Не домашнее это – Митя из города привез. – Дарья моталась от кути к столу, стараясь угодить гостям, присаживалась на краешек скамейки, выпивала чуток.
– С рынка? – спросил Паша у Митьки.
– Ешь, Паша, ешь, не отравишься. – Митька смеялся и чаще других прикладывался к стакану. – На рынке теперь шаром покати, а про магазины и говорить не стоит – пусто. Достукались в долбаной перестройке до ручки, загнали народ в продуктовый тупик…
Все внимательно слушали Митьку, не перебивая. Это потом, после третьей или четвертой чарки, разговоры покатятся, зашумят за столом, выплеснут накипевшее, а пока слушали.
Водка стояла на столе вольно, но, по обычаю, ее разливал по стаканам Иван как старший в доме, хотя не было ничего зазорного, если кто-нибудь и сам тянулся к бутылке.
– Ну и красивый у тебя Володька, – шептала Дарье Тася Кузина, жена Андрея, – вылитый артист. Повезет же кому-то. – Она вздохнула, перевела взгляд на Андрея. Маленький крепыш Андрей внешностью не мог похвастаться, и белотелая, стройная Таисья не один раз выговаривала ему, что они не пара. Вышла за него Тася не по любви и не по расчету. Просто в деревне не густо было с женихами, а возраст подпирал. Но Андрей был человеком смирным, работал за троих, жил по-крестьянски крепко и расчетливо. Троих детей настрогал, а сам, как сел за рычаги трактора после службы в армии, так и не уходил. И каждый год, в посевную или в осеннюю страду, Андрей был среди лучших в совхозе. Его хвалило начальство, уважали сельчане, а с Иваном он дружил едва ли ни с детства…