Имею право сходить налево
Шрифт:
– Бей по потолку! – приказал Антоныч – и Гера одним стремительным ударом снес хрустальную люстру. Ее прощальный звон был последним, чем закончилась борьба со стихией.
– Обошлось, – выдохнул Гриша. – Я так перепугался…
Пока я растирал на полу конечность, моля всевышнего, чтобы он мне ее сохранил, пока мысленно клялся, что в жизни никогда не буду вскрывать чужих сейфов, лишь бы не перелом и не трещина, подельники стали выгребать содержимое сейфа.
– Фотографии, фотографии и еще раз фотографии! – хрипел в запале Антоныч.
– Фотографии, зачем в сейфе хранить фото в рамках, Слава?! – возмущался, помогая Антонычу опустошать сейф, Гриша.
Решив
Виски стекал все ниже, ниже, достиг желудка, и я, не желая мешать этому процессу – боль действительно отступила, стал читать:
Дорогому Гюнтеру Алексеевичу в честь 60-летия с наилучшими пожеланиями…
Что-что?..
Проверяя себя, я прочел это еще раз.
А потом, холодея спиной, животом, больной ногой и затылком, и в третий.
Голова попробовала включиться в работу сразу, но у нее ничего не вышло. Бессонная ночь, спиртное, утреннее пиво, теперь вот виски на старые дрожжи…
Как так? Ничего не понимаю.
– Эй, медвежатники… – слабо позвал я.
– Здесь нет картин, Слава! – взрычал Антоныч.
– Я знаю…
– Откуда ты можешь это знать?!
– Иди сюда…
В Герином кармане раздалась мелодия. Кто-то звонил Гере. Очень вовремя.
– Да? – спросил он, замирая на мгновение.
– Антоныч, – сказал я, – посмотри на это…
Антоныч вчитался.
– Да-да, Гюнтер Алексеевич, слушаю вас…
Я переключился с Антоныча на Геру.
– Где мы? – переспросил последний и обвел нас глазами. – Мы – в квартире на…
Я бросился к нему, хромая, и выбил из руки трубку. Закрыл рот и прижал к стене.
– Мы – у Гриши дома. Ты понял?! Ты понял?!
Он отрицательно покрутил головой.
– Говори, что велю!.. – свистящим шепотом приказал я.
– Пресвятая богородица… – раздался за спиной скорбящий голос Антоныча. Даю сто к одному, что он еще не понял всей цепочки моих рассуждений, но, пропустив мелочи, догадался о главном.
Гера между тем поднял трубку и заговорил быстро, как человек, по вине которого разговор прервался.
– Простите, трубку уронил. Мы дома у Гриши. А что?
Я схватил с пола одну из фоторамок. На ней фарфорово улыбающийся Гюнтер приобнимал Миронова, которого знает вся Россия. Не Андрея и не Евгения, третьего.
– Антоныч, валим отсюда! Посмотри в глазок!
Я схватил Гришу и Геру за воротники и поволок к выходу.
– Когда на Кутузовском будем? – продолжал разговор Гера. – Так я думаю, что через пару часов… А что?
– Чисто! – оторвавшись от глазка, сообщил Антоныч.
Я бесшумно отодвинул задвижку и толкнул вперед дверь. А следом и Геру. Гриша успел проскочить вперед без моей помощи.
– Ладно, хорошо, – говорил Гера. – Как только подъедем, сразу звякну! Да, до скорого!..
Охранник проводил нас, спускающихся, ленивым взглядом. Жизнь этого дома не терпела суеты. На последней ступеньке Антоныч даже отбил чечетку. Не знаю, зачем он это сделал. Наверное, чтобы охранник не заметил, что от лишнего вопроса в нашу
– Быс-стро, быс-стро, быстро! – зашипел он, едва мы оказались на улице. – В машинку – и рвем когти!
– Да что случилось-то? – Гришу прорвало первого.
– Вы почему ничего не объясняете, а только требуете? – возмутился интеллигентный Гриша, который не далее как два часа назад жалил человека штыком карабина. – Что за насилие?
– Вы сейчас все равно ничего не поймете! – прыгая и волоча за собой ногу, ответил я.
– Что, мы с Гришей тупые, да?!
– Эта квартира – Гюнтера!
– Не понял, как это? – и Гера остановился, распустив губы.
– Я же говорил.
Как только последний из нас забрался в машину, Антоныч врубил передачу и джип с визгом развернулся на месте. Через мгновение мы уже потерялись в бесконечной веренице слонов, верблюдов и лошадей… «Глядя на этот бесконечный людской поток, необозримый человеческим взглядом табун мчащихся лошадей, в этом грохоте сабель и треске копий, я все время думаю – где там я?..» – последние слова Чингисхана перед смертью вспомнились мне, видно, не напрасно. Где тут я? – а нет меня! И Антоныча нет, и Геры, и Гриши.
Но до какой поры будет так хорошо?
Что же случилось на самом-то деле? Отчего я до сих пор не могу прийти в себя и спиртное лишь усугубляет мое пугливое состояние?
Во всем виноват, конечно, Антоныч. Но это так, крайнего чтобы найти. Кто-кто, а крайний всегда должен быть. Итак: Антоныч. Идем дальше. Провинился он не перед кем-то, а перед самой отъявленной сволочью Москвы. Это я тоже чисто формально. В Москве есть сволочи куда выше рангом. Но на нас и этой предостаточно. И этому Сказкину понадобились картины Уорхола. Некто, не менее отвратительный мерзавец, заказал их похищение для дальнейшего сбыта. Ну, обыденное дело. Я бы и не заметил на страницах мировой истории этого события, если бы Сказкин не попросил эти картины выкрасть. Мы не откажемся – это понятно. После бифштекса из менеджера очень не хочется занять место на плите. Да и силы утраиваются, когда видишь бифштекс из менеджера и открываешь способности к тем занятиям, которыми отродясь не занимался. И вот мы находим советника, который, по совету добрых друзей, должен нам помочь. Да вот беда – Сказкин-то не знал, к кому мы за советом отправимся. Так бы другое какое задание придумал.
А Гюнтер тоже молодец… Нет, правда, молодец! Да что там – красавчик!.. Я, когда бежал к машине, анекдот вспомнил о Царевиче и Бабе-яге. Если коротко: женился Царевич на Василисе Прекрасной, а как трахнуть ее – не знает. Неудобно, человек же она все-таки. И пошел к Змею Горынычу за советом… А тот возьми, да скажи: «А ты шарахни ее колом по башке и трахай сколько хочешь!» Но Царевичу такой подход не понравился и отправился он за советом, как мы к Гюнтеру, к Бабе-яге. Та сказала, что трава ей нужна особая, в Африке растет. И отправился туда Царевич, и уже собрался было траву рвать, да поймали бушмены. Привези нам, говорят, льду из Антарктиды, так мы тебе траву-то и дадим. Делать нечего, поехал Царевич в Антарктиду… А там полярники… И поехал он на Украину за яблоками… а там хохлы… И поехал за бизоном в Америку… а там индейцы… В общем, разобрался с делами Царевич, вернулся к Бабе-яге и еще полтора месяца ждал, пока та ему настойку приготовит. А потом та сволочь старая и консультирует: «Ты поставь горшок с этой настойкой под кровать, а Василису огурцами солеными на ночь накорми. А как Василиса пить захочет, скажи: а вон, стоит! А как наклонится – так ты не теряйся! Хватай кол, бей ей по башке – и трахай сколько хочешь!»