Император Мэйдзи и его Япония
Шрифт:
Очень многие американские газеты восторгались победами японской армии. Даже не столько победами японской, сколько поражениями русской. Временами казалось, что союзником Японии является не только Англия, но и Америка. Такой тон значительной части американской прессы приписывали действиям еврейской общины – ввиду того, что российские власти попустительствовали внутри страны антисемитизму. Японский же истеблишмент, казалось, позабыл про обиду, которую нанес ей коммодор Перри, было проведено торжественное заседание по случаю пятидесятилетия со дня подписания «Договора о дружбе». На нем, в частности, предложили учредить фонд Перри для помощи малоимущим японским семьям и тут же, на заседании, было собрано более 63 тысяч иен. Во всех выступлениях японской стороны отмечалась неизменная дружественность Америки [307] .
307
Бэруцу-но никки. Т. 2. С. 46–47.
Из
В течение трех десятилетий борьба против неравноправных договоров была стержнем внешней и внутренней политики Японии, но теперь времена изменились. Впрочем, если бы не эскадры Перри и других «дружественных» государств, с сёгунатом ничего бы не случилось и подавляющее большинство нынешних сильных мира сего не имели бы никаких шансов на возвышение.
Для того чтобы поддержать впечатление о своей религиозной терпимости, японские власти старательно оберегали русскую православную миссию в Токио, а также православных японцев от посягательств ультранационалистов. Количество полицейских, охранявших миссию, производило на зевак такое впечатление, что они стали считать: раньше эта земля принадлежала русской миссии, а теперь она перешла к японскому правительству [308] . Тем не менее «простые люди» почти повсюду воспринимали православных японцев как русских секретных агентов, шептали и кричали о том, что на оборотной стороне икон имеется изображение Николая II, которому и поклоняются в действительности верующие [309] . Оскорбления и избиения православных были довольно часты. Случалось даже осквернение могил. Колокольный звон, столь полюбившийся многим обитателям токийского района Суругадай, где располагался Воскресенский собор, пришлось отменить. В Японии православие воспринимали не столько как «мировую» или же «греческую» религию, сколько как официальную идеологию Российской империи.
308
Дневники святого Николая Японского. Т. 5. С. 93.
309
Там же. С. 52.
И это несмотря на то, что повсюду стало широко известно обращение отца Николая, поощрявшее свою паству молиться за победу японского оружия. При этом сам Николай молился за русское оружие. Но только в душе, а не на японских людях. Такое было время: считалось, что заключающийся в человекоубийстве патриотизм – наивысшая человеческая ценность.
Несмотря на националистический прессинг, православные японцы держались крепко, выходов из православия было мало. Они действовали в соответствии с национальными установками: раз начатое оставлять нельзя. Но новых крещений стало, конечно, меньше.
Когда пронесся слух о возможном появлении в районе Токио русской эскадры, в столице немедленно взлетели цены на рыбу – рыбаки стали бояться выходить в море. Раньше, до войны, торговцы с нетерпением ждали, когда русские моряки сойдут на берег, но теперь все обстояло иначе.
Шпиономания захлестнула Японию. Некая женщина обратилась в полицию с требованием арестовать ее мужа на том основании, что он является российским агентом. При допросе выяснилось: он сбежал из дому, захватив с собой какие-то пожитки. Она же решила, что если полиция поверит в ее шпионскую версию, то мужем займутся серьезно и схватят быстро. Газета «Ямато симбун» опубликовала список иностранных шпионов, в который попал даже доктор Бёльц, пользовавший наследного принца Ёсихито и награжденный японским орденом. Бёльц пожаловался в Министерство двора, ему предложили охрану, а редактора отчитали, и он без промедления опубликовал опровержение. В другой газете появилась статья, превозносящая заслуги немецкого доктора [310] . Журналисты, бывало, бежали впереди паровоза, но стоило сделать им намек, как их мысль – пока что! – начинала работать в правильном направлении.
310
Бэруцу-но никки. Т. 2. С. 29, 32–35.
Желание воевать с Россией объяснялось не только экономическими и геополитическими соображениями. Ввязавшись в войну, японцы выживали из себя комплекс неполноценности. Они прилагали титанические усилия, чтобы вообразить себя «настоящими» европейцами. Стали звучать заявления, что у японцев белое сердце под желтой кожей, а вот у русских – желтое сердце под белой кожей [311] . То есть это война цивилизации с дикарством, война конституционной монархии с монархией абсолютной. Десять лет назад Фукудзава Юкити тоже говорил о том, что японско-китайская война есть сражение культуры с варварством. Фукудзава умер, но наработки его пригодились.
311
Дневники святого Николая Японского. Т. 5. С. 80.
Но покров «цивилизации» оказался тонок. Как это всегда бывает, война обнажила первобытные пласты сознания. Уходившим на фронт солдатам женщины дарили куски одежды в качестве оберега. Той одежды, которую они носили сами.
312
Бэруцу-но никки. Т. 2. С. 89.
Ватанабэ Нобукадзу. Сражение с казаками у реки Ялу (1904 г.)
На этой гравюре японцы и русские отличаются друг от друга не лицом, а формой. В глубине души многие японцы того времени все еще желали, чтобы их лица приобрели европеоидные черты.
Война требовала денег, подданных обложили целевым военным налогом. С началом войны в Японии ввели государственную табачную монополию. Качество табака немедленно упало. Зато, как и во время прошлой японско-китайской войны, в магазинах появились новые сорта патриотических сигарет – «Сикисима» (одно из древних названий архипелага), «Ямато» (древнее название Японии), «Асахи» («Утреннее солнце» – символ «Страны восходящего солнца»), «Ямадзакура» («Горная сакура»). На ум курильщику немедленно приходили стихи идеолога всего «чисто» японского Мотоори Норинага (1730–1801):
Если спросят тебя О сердце Ямато-страны На островах Сикисима, Ответь: запах сакуры Под утренним солнцем.Страна дымила трубами военных заводов и раскуривала папиросы. Курили все – и мужчины, и женщины. «Некурящая женщина и постящийся монах – большая редкость», – повторяли остряки.
Каждый курильщик был когда-то школьником. Каждый школьник был обязан помнить, что между сакурой, патриотизмом и верноподданничеством существует прямая связь, на которую указывал учебник: «Прекрасные и изящные цветы нашей сакуры не имеют себе в мире равных. В своем желании следовать путем верноподданничества наши предки были смелыми, сострадательными, честными, верными и настойчивыми; другие страны не знают ничего подобного».
Сакура к этому времени стала настоящим символом Японии. Журнал «Нихондзин» считался когда-то оппозиционным, но Сига Сигэтака с его идеями относительно «неповторимой» природы Японии пришелся теперь ко двору. Школьные учебники противопоставляли сакуру «королю китайских цветов» – пиону (символ процветания и знатности) и «королеве цветочной Европы» – пышной и пахучей розе. Сакура ассоциировалась с чистотой – чистотой помыслов и дел [313] . Японцы вспоминали слова Нитобэ Инадзо из его книги «Бусидо», где он пропел настоящий гимн цветку сакуры: «Утонченность и изящество его красоты взывает именно к нашему эстетическому вкусу сильнее, чем какой-нибудь иной цветок. Мы не способны разделить с европейцами их любовь к розам, которым недостает простоты нашего цветка. Кроме того, шипы, скрытые за сладостным ароматом розы; та стойкость, с которой она цепляется за жизнь, как если бы она не желала или боялась умирать, предпочитая увядать на корню вместо того, чтобы заблаговременно опасть со стебля; ее эффектные цвета и насыщенный запах – все эти черты столь отличны от нашего цветка, который не несет в своей красоте ни острия, ни яда; он готов в любую минуту расстаться с жизнью по призыву природы; его окраска никогда не бывает пышной, а легкий аромат не отягощает обоняния» [314] .
313
Narasimbha Murthy P. A. The Rise of Modern Nationalism in Japan. P. 439–440.
314
Инадзо Нитобэ. Бусидо: душа Японии. М.: София, 2004. С. 183–184.
Лишенный любви к сакуре не мог носить звание настоящего японца. Цветом японца был объявлен белый. Крестьяне полагали, что бурное цветение сакуры – предвестник богатого урожая. Хэйанские аристократы считали, что ее цветы символизируют буддийское положение о непрочности и иллюзорности жизни. Теперь быстротечность цветения сакуры ассоциировалась с готовностью к самопожертвованию во имя императора и его Японии. Нашей Японии. Газеты времен японско-русской войны помещали на первых страницах своих экстренных выпусков рисованные портреты героев в обрамлении из цветов сакуры [315] . На вышитых золотой нитью погонах адмиралов красовалось три цветка сакуры (в сухопутных войсках знаком различия служили пятиконечные звезды). В отличие от Запада, где державность обычно рядилась в перья и шкуры хищников (орел, лев, тигр), в Японии господствовал растительный код национализма.
315
Комори Ёити. Нитиро сэнсо-но киоку, киоку-но нака-но нитиро сэнсо // Нитиро сэнсо сутадидзу / Под ред. Комори Ёити и Тацута Рюити. Токио: Кинокуния сётэн, 2004. С. 203–204.