Император Николай II и заговор генералов
Шрифт:
Несколько позже мы увидим, что значило «возбуждение во всем русском народе необходимого “пафоса”» и «закрепление дарованных политических прав», а сейчас только скажу, что в переводе на ясный язык это означало – государственный переворот.
А вот что пишет В.А. Сухомлинов, которого Николай Николаевич не переносил и всеми силами старался его очернить и в конце концов повлиял на Государя, чтобы Государь не только его уволил с поста военного министра, но и отдал бы его под суд.
«Отношения мои с Великим князем Николаем Николаевичем были всегда весьма холодные, инстинктивно я не выносил его черствого, злобного, бесчеловечного отношения ко всему его окружавшему. А когда его матушка, Великая княгиня Александра Петровна, по болезни поселилась в Киеве, где стала во главе лазарета в Покровском монастыре, я как командующий тогда войсками Киевского военного округа, навещал ее, конечно. Великий князь Петр Николаевич относился к ней трогательно сердечно и ласково, что она очень ценила и высказывая это мне, присоединяла: “А Николаша совсем другой, черствый и не добрый”… Когда доктор Соломко, после сделанной Великой княгине операции, заявил, что дни ее сочтены, дано было знать об этом ее сыновьям.
Дальше Сухомлинов пишет о деятельности Николая Николаевича, как председателя Совета Государственной Обороны: «Как председатель избирательного им же самим Совета Государственной Обороны, деятельность последнего он направлял так преступно бестолково, что сидевший, однажды, рядом со мной в одном из заседаний этого совета председатель совета министров Столыпин сказал мне: “Да ведь это же настоящий бедлам!” Что там происходило, это действительно похоже было на сумасшедший дом. Достаточно было одного подобного заседания, чтобы убедиться в том, что у Великого князя Николая Николаевича не было решительно никаких данных, чтобы выполнять столь громадной важности обязанности и деятельность по государственной обороне, от которой зависело благополучие и защита страны от врагов внешних. Взялся затем Великий князь за роль полководца в 1914 году и с таким же успехом повел операции наших войск, с каким он до войны вел заседания Совета Государственной Обороны» (там же).
А Поливанов, который был большим недоброжелателем Сухомлинова, пишет, что «Николай Николаевич настолько не был готов для занятия своего ответственного поста, что долго плакал», не зная за что ему взяться, чтобы разобраться с этим делом». Осложнили положение и личные свойства довольно самовластного Великого князя – свойства, которые Великий князь Николай Михайлович в дневнике определил словами: «ordre, contre-ordre et desordre». «Настроен я пессимистически, – записал в сентябре 14 г. бывший на фронте автор дневника, – так как трения и колебания в действиях верховного стали чересчур наглядными. Все делается под впечатлением минуты: твердой воли ни на грош, определенного плана, очевидно, тоже не имеется». «При такой чудовищной войне нашли кому поручить судьбу русских воинов», – восклицает в конце концов Николай Михайлович. Пристрастность мемуарных суждений титулованного историка выступает на каждой странице дневника. Но вот итог, который подвел в заседании Совета Министров 16 июля тогдашний глава военного ведомства достаточно дипломатичный ген. Поливанов, открыто сказавший, что считает «своим гражданским и военным долгом заявить Совету Министров, что отечество в опасности»… «В Ставке наблюдается растущая растерянность. Она охвачена убийственной психологией отступления… В действиях и распоряжениях не видно никакой системы, никакого плана… И вместе с тем Ставка продолжает ревниво охранять свою власть и прерогативы» (С. Мельгунов «Легенда о сепаратном мире»).
Теперь несколько выдержек, касающихся Янушкевича и Данилова (начальника штаба и генерал-квартирмейстера Ставки).
«По своей служебной подготовке Н. Янушкевич был отнюдь не стратег, а администратор. Умный и скромный человек, Н. Янушкевич прекрасно понимал это. Вот почему с самого начала он сам предоставил главную роль во всей стратегии генерал-квартирмейстеру, известному в армии под именем Данилова “черного”. Он последние годы занимал должность генерал-квартирмейстера Генерального штаба… Таким образом генерал-квартирмейстер сразу занял в нашем Штабе более возвышенное положение, чем ему полагалось. Этому в значительной степени способствовали и свойства характера Ю.Н. Данилова, человека крайне властного, самолюбивого, с очень большим о себе мнением. Я считал его безусловно умным человеком, но иногда, в дни успехов на фронте, он изображал из себя чуть ли не гения, великого полководца, и это было уже слишком… Когда я пришел к Янушкевичу, мы поговорили, что называется, по душе, и он рассказал мне, что Великий князь, так же как и он, тяготился присутствием Данилова и не любил его, но они не считали возможным его сменить, ввиду того, что Данилов в течение нескольких лет был генерал-квартирмейстером Главного управления Генерального Штаба… Тем не менее, оказывается, смена Данилова была недавно решена и заместителем ему был выбран Н.Н. Головин… На несчастье с этим вопросом о необходимости смены генерал-квартирмейстера сунулся председатель Государственной Думы М. Родзянко; этого было довольно, чтобы Янушкевич, рассердившись, что вторгаются в его права, уперся, и уход Данилова задержался. Тем не менее это должно было случиться в самом скором времени. Но теперь уже поздно» (Ген. – лейт. П.К. Кондзеровский «В Ставке Верховного»).
О тех же лицах говорит о. Г. Шавельский: «Я имею достаточно оснований утверждать, что И.Н. Янушкевич как честный и умный человек, сознавал свое несоответствие посту, на который его ставили, пытался отказаться от назначения, но по настойчивому требованию свыше принял назначение со страхом и проходил новую службу с трепетом и немалыми страданиями. Генерал Данилов до войны был генерал-квартирмейстером Генерального штаба. Честный, усидчивый, чрезвычайно трудолюбивый, он, однако, – думается мне, – был лишен того “огонька”, который знаменует печать особого Божьего избрания. Это был весьма серьезный работник, но могущий быть полезным и, может быть, даже трудно заменимым на вторых ролях, где требуется собирание подготовленного материала, разработка уже готовой, данной идеи. Но вести огромную армию он не мог, итти за ним
На фронте между тем дела ухудшались из-за недостатка снарядов. Русский фронт между Вислой и Карпатами был прорван. Русские войска поспешно отступали. Много частей попало в плен в том числе и ген. Л. Корнилов. Постепенно оставлялись – Перемышль, затем Львов. На севере положение было не лучше. Недостаток снарядов вызвал всеобщие толки об измене. Говорили, что изменники – генералы, что изменники – министры. Русское общество, в корне своем всегда бывшее оппозиционным, стало во всем обвинять власть. В Москве в конце мая разразились беспорядки, в которых патриотические настроения опасно сочетались с революционными. Стали уничтожать имущество германских подданных. Все это перешло в массовый грабеж. Этими настроениями, конечно, воспользовалась наша общественность. Промышленные круги требовали перемен во власти. Тут же был учрежден военно-промышленный комитет, который заявил, что будет ведать добровольной «мобилизацией промышленности». Во главе комитета стал Гучков, который, не скрывая, заявил, что основная задача комитета – политические перемены.
Состоявшаяся вскоре конференция к. д. выдвинула требование «министерства общественного доверия», причем лидер партии Милюков заявил, что «министры, заслуживающие доверия Думы, могут оставаться, а остальные должны уйти». Понятно, что такое правительство было бы для левых кругов еще удобнее, чем «ответственное», которое еще «не созрело», а между тем правительство «общественного доверия» всецело зависело бы от партий и «общественности».
Вокруг этого лозунга стала развиваться пропаганда по всей стране. Пока эта самая «общественность» решила действовать «тихой сапой», имея в дальнейшем, конечно, «ответственное министерство», что являлось не чем иным, как государственным переворотом, ломкой существующего строя и превращения Верховной Власти, т. е. Государя Императора, в послушную марионетку «представителей народа», как это уже имело место на Западе, где монархи играют жалкую роль «статистов от политики». Думаю, что говорить о том, что эти «представители народа» ничего общего с народом не имели, не приходится. Это были послушные исполнители международного Заговора, люди, которые, говоря в Думе, комитетах, на банкетах, съездах и всевозможных собраниях красивые слова о патриотизме, благе страны и народа и обличая «темные силы» у Трона, на самом деле, как раз и были теми темными силами, которые медленно, но верно уничтожали все устои нашей государственности и в конце концов дружными усилиями погубили нашу Родину.
Но я забежал вперед. Вернемся к последовательному изложению событий. Государь, поручив командование армией Вел. кн. Николаю Николаевичу, не вмешивался в ход военных действий, ограничиваясь поездками в Ставку для ознакомления на месте. Посещал и фронт. Но все управление боевыми операциями оставалось в руках Великого князя. И несмотря на неудачи на фронте, популярность Николая Николаевича росла именно в оппозиционных кругах, которые видели в двоевластии Ставки и Правительства умаление прерогатив Верховной Власти, что являлось главной и неизменной целью этой «общественности». Великий же князь, ободренный таким успехом, стал принимать тон, приличествующий только монарху. В частности, на совести Николая Николаевича несмываемым пятном останется так называемое дело Мясоедова. Как было уже сказано раньше, неуспехи на фронте вызвали повсеместно разговоры об «измене» и шпионах. Ставке нужно было во что бы то ни стало найти объяснение этих неудач на фронте. И вот появилась эта возможность. Генерал Спиридович пишет об этом «деле».
«На второй день Пасхи, 21 марта, появилось в газетах официальное сообщение о раскрытом предательстве подполковника запаса армии Мясоедова и его казни. Снова заговорили об измене повсюду. Все военные неудачи сваливались теперь на предательство. Неясно, подло намекали на причастность к измене военного министра Сухомлинова. У него были общие знакомые с Мясоедовым. Кто знал интриги Петрограда, понимали, что Мясоедовым валят Сухомлинова, а Сухомлиновым бьют по трону… История с Мясоедовым, во всем ее развитии и разветвлении, во время войны, была, пожалуй, главным фактором (после Распутина), подготовившим атмосферу для революции. Испытанный на политической интриге, Гучков не ошибся, раздувая грязную легенду с целью внести яд в ряды офицерства. Время уже и теперь рассеяло много клеветы, возведенной на представителей царского времени, и чем больше будет время работать, тем рельефнее будет выступать вся моральная грязь величайшего из политических интриганов, господина Гучкова. Совершилась одна из ужасных судебных ошибок, объясняющаяся отчасти обстоятельствами военного времени, а главным образом политической интригой. Никаких данных, уличающих Мясоедова в измене, кроме вздорного оговора подпоручиком Колаковским, поступившим к немцам на службу по шпионажу – не было. С Мясоедовым расправились в угоду общественному мнению. Он явился искупительной жертвой за военные неудачи Ставки в Восточной Пруссии. Об его невиновности говорили уже тогда. Но те, кто создали дело Мясоедова, и, главным образом Гучков, те были довольны. В революционной игре против Самодержавия они выиграли первую и очень большую карту. На трупе повешенного они создали большой процесс с многими невинно наказанными и, главное, процесс генерала Сухомлинова, сыгравший в его подготовительной стадии едва ли не самую главную роль по разложению тыла и по возбуждению ненависти к Государю.
Но что же делала Ставка, раздувая дело Мясоедова? Ставка, слабая по особам ее представлявшим, шла навстречу общественному мнению. Слепая толпа требовала жертв. Слабая Ставка Великого князя их выбрасывала, не думая о том, какой вред она наносит Родине» (Ген. А. Спиридович «Великая Война и Февральская революция 1914–1917 гг.»). Вел. кн. Николай Николаевич, этот человек с «открытым и благородным лицом» (Данилов) несет ответственность не только за смерть совершенно невиновного человека, но и за многие тяжкие грехи, совершенные им. Все это мы увидим в дальнейшем изложении.