Император Траян
Шрифт:
Metus Gallicus прошёл у римлян с завоеванием Цезарем Галлии, где погибли сотни тысяч варваров, но геноцида всё же не было.
Злопамятность римлян проявилась и в Эпире после III Македонской войны (171–168 гг. до Р.Х.), в которой эпироты поддержали несчастного царя Персея. 150 тысяч жителей Эпира было продано в рабство. Не трудно догадаться, что не только поддержка македонского царя тому виной, но и память римлян о подвигах царя Пирра в Италии.
Превеликий страх испытали в Риме во время грандиозного восстания в Паннонии, Иллирии и Далмации в 6–9 гг. Сам Август тогда, напомним, опасался появления мятежных варваров у стен Рима. Но, когда усилиями Тиберия восстание было подавлено, римляне не проявили к побеждённым особой жестокости. Предводитель восставших Батон удостоился почётного плена и закончил свою жизнь в Равенне, где прожил ещё немало лет на покое.
Обиды, нанесённые Риму даками, были, конечно же, немалыми. Набег на Мёзию и убийство римского наместника, разгром армии Корнелия Фуска, гибель целого легиона и самого римского полководца — всё это по римской логике требовало отмщения. Но ведь не геноцида! Скорее всего, дерзость Децебала, его лживость, коварство, подсылка убийц, гибель Лонгина — всё это справедливо заставило Траяна просто возненавидеть дакийского царя. Он не мог быть в глазах императора врагом, достойным уважения, но лишь подлым варваром, пощады не заслуживающим. Потому речь пошла не просто об отмщении за дела времён Домициана — для этого хватило бы и первой кампании 101–102 гг.
Думается, главная причина здесь — непримиримость к Риму Децебала и верной ему дакийской элиты, что усугублялось прочностью самого царства. Таким образом, в глазах Траяна недобитая Дакия оставалась постоянной угрозой Риму на его дунайских рубежах. С этой точки зрения даки были опаснее зарейнских германцев. Те никогда не могли создать сколь-либо прочного объединения государственного типа. Более того, вражда германских племён между собой всегда была на руку римлянам. Они видели, как рухнуло царство Маробода, лишь на время объединившее свевов и маркоманов, как погиб в междуусобной борьбе славный Арминий, истребивший три римских легиона в Тевтобургском лесу. Дакия же выглядела царством стабильным, и даже смена царя не обещала римлянам какого-либо добрососедства. Наконец, не забудем о «завещании Цезаря». Траян держал в голове грядущий восточный поход во исполнение плана-мечты божественного Юлия. А таковой был бы делом рискованным, сохрани Дакия хоть малейшую способность к государственному и, значит, и военному возрождению.
Что ж, с римской точки зрения, беспощадные действия Траяна в Дакии были совершенно логичны и интересами Империи полностью обоснованы. А брошенная на лестницу Гемоний голова Децебала представлялась римлянам справедливым концом дерзкого варвара.
Удивительный парадокс истории заключается в том, что, спустя долгие и долгие столетия, имена Траяна и Децебала — смертельных врагов, люто ненавидевших друг друга, оказались равнопочитаемыми, да и остаются таковыми в государстве Румыния, занимающем территорию бывшей римской провинции Дакия и сохранившем римское имя: Romania. В румынской исторической ментальности Траян и Децебал в равной степени «отцы-основатели» нации. Что лежит в основе столь удивительной исторической метаморфозы?
Здесь должно обратиться к временам становления теорий происхождения восточных романцев. Возникновение таковых относится к XVII веку, когда эти теории нашли своё отражение в трудах молдавских и валашских летописцев. [358] Толчком к исследованию этой, безусловно, важнейшей для обоих княжеств — Молдавии и Валахии — проблемы стали записки ватиканского миссионера в Молдавском княжестве Марко Бандини. Представитель римской курии безаппеляционно и столь же бездоказательно написал, что восточные романцы — прямые потомки разбойников и прочих преступных элементов, коих римские императоры, освободив из-под стражи, выслали во вновь завоёванную провинцию к северу от Дуная. [359] Понятное дело, такая оригинальная «концепция» вызвала острую реакцию в обоих княжествах. Но чем объяснить подобную неприязнь ватиканского миссионера к предкам современных ему молдаван и валахов? Скорее всего, совершенным провалом его католической миссии. Надо заметить, что восточные романцы исторически всегда отличались стойкой приверженностью к православию. Даже в Трансильвании, бывшей тысячелетие во власти католиков-венгров, а с конца XVII в. одновременно и католической же Австрии, местные восточные романцы — волохи — сохранили свою веру, не поддавшись настойчивым попыткам окатоличивания. Более того, булла римского папы Григория IХ от 14 ноября 1234 г. свидетельствовала о том, что в области Барца (юго-восток Трансильвании) многие местные католики под воздействием тамошних «схизматических» епископов переходят в православие. [360] Можно потому полагать, что «версия» Бандини своего рода месть упорным «схизматикам».
358
Полевой Л. Л. Формирование основных гипотез происхождения восточнороманских народностей Карпато-Дунайских земель. — Юго-Восточная Европа в Средние века. Кишинёв, 1972, с. 47.
359
Codex Bandinus. Bucuresti, 1895, pp. 131–133.
360
Hurmuzaki-Densusianu. E. Documente privitoare la istoria romanilor. Bucuresti, 1887, vol. I, p. 250.
Естественно, записки Бандини вызвали целую волну опровержений, суть которых заключалась в позиционировании утверждения, что восточные романцы происходят от «благородных римлян Траяна». Об этом писал знаменитый молдавский летописец второй половины XVII в. Мирон Костин. [361] Специальным опровержением измышлений Бандини, попавших и в молдавские летописи, в частности, в труды Григоре Уреке, занимался великий историк Дмитрий Кантемир. Он доказывал, опираясь на источники, что дакийское население было полностью истреблено, а новая провинция заселена римскими колонистами. [362] В дальнейшем происхождение восточных романцев исследовалось молдавскими, валашскими, трансильванскими историками, причём быстро обозначились острые противоречия между восточнороманской и венгерской историографиями, острота которых сохранилась и в наши дни. [363] Здесь основа спора — автохтонность романского населения к северу от Дуная со времён Траяна, или же миграция его с Балкан в Средние века после того, как в 271 г. при Аврелиане (270–275 гг.) римляне очистили Дакию, и всё без исключения римское население покинуло провинцию. Естественно, автохтонизм ближе румынским историкам, миграционизм — венгерским. Предмет спора — Трансильвания и чьё население там более исконно. В то же время серьёзную эволюцию мы наблюдаем и в самой румынской историографии. Если изначально она исходила из постулата происхождения восточных романцев от римских колонистов, то во второй половине XIX в. формируется теория о двух этнических предках: римских колонистах и гето-даках, подвергшихся романизации. Наиболее последовательное обоснование эта теория нашла в трудах румынского учёного А. Д. Ксенопола. [364] С его точки зрения, романизированное население проживало не только в собственно римской провинции Дакия, но и на всей земле гето-даков от Тиссы до Днестра. [365] Взгляды Ксенопола немедленно встретили острую критику другого румынского учёного Дмитрия Ончула, опубликовавшего свой труд в том же 1885 г., когда вышло первое издание исследований Ксенопола. [366]
361
Костин Мирон. Опере алесе. Кишинэу, 1957, р. 30.
362
Cantemir D. Hronicul vecinei a Romano — Moldo — Vlahilor. Bucuresti, 1901, pp. 222–226.
363
Крист Карл. История времён римских императоров, т. I, с. 397–398.
364
Xenopol A. D. Istoria rom^anilor din Dacia Traiana. Iasi, 1926, vol. I, pp. 156–159; 233–235.
365
Xenopol A. D. Istoria rom^anilor din Dacia Traiana. Iasi, 1926, vol. I, p. 235.
366
Onciul D. Teoria lui Roesler. Studii asupra staruintei rom^anilor ^in Dacia Traiana de F. D. Xenopol. Dare de seana critica, «Convorbiri literare», XIX, 1885, №№ 1–7.
367
Onciul D. Teoria lui Roesler. Studii asupra staruintei rom^anilor ^in Dacia Traiana de F. D. Xenopol. Dare de seana critica, «Convorbiri literare», XIX, 1885, № 2, pp. 181–87.
С того времени спор двух позиций продолжается и едва ли прекратится в обозримом будущем. Его перманетность, как справедливо отметил А. Голдсуорти, связана с поворотами политической ситуации. [368] И здесь, надо сказать, что линия Ксенопола намного представительнее линии Ончула. Наиболее полное воплощение первой мы видим в трудах классика румынской исторической науки Николае Йорги. [369] Линия вторая полнее всего представлена исследованием А. Филиппиде. [370]
368
Голдсуорти А. Во имя Рима, с. 429.
369
Iorga N. Istoria Rom^anilor. Vol. I. Bucuresti, 1936.
370
Philippide A. Origenea rom^anilor, vol. I, Iasi, 1925.
Окончательно, можно сказать, завершил формирование теории происхождения румынского народа от двух этнических компонентов и на всей территории не только исторического, но и современного проживания восточных романцев Г. И. Братиану. Его перу принадлежат труды, обосновавшие то, что принято называть «крайним автохтонизмом» и «континуитетом». [371] Суть этого направления — непрерывное развитие одного и того же этнического субстрата на одной и той же территории на протяжении более, чем двух с половиной тысячелетий, начиная с эпохи проживания в Карпато-Дунайских землях от Тиссы до Днестра северных фракийцев. Субстрат этот являл собой своеобразный этнический монолит, о каковой разбивались все иноплеменные вторжения. Переломный момент — романизация Дакии в эпоху римского господства (106–171 гг.), когда и начинается, собственно, история уже восточных романцев. [372] Тот факт, что реальных доказательств ни такого автохтонизма, ни того же континуитета нет, представителей направления, именуемого ныне «национально-патриотическим», не смущал ещё с XIX века. [373]
371
Bratianu G. I. Une enigme et un miracle historique: le people romain. Bucarest, 1937; Le problem de la continuite’ daco-romaine. Bucurest, 1944.
372
Князький И. О. Славяне и Русь на Днестре и в Прикарпатье (от великого переселения народов до нашествия монголо-татар). М., 2007, с. 24–25.
373
Полевой Л. Л. Формирование основных гипотез происхождения восточно-романских народностей Карпато-Дунайских земель, с. 70–73.
Второе направление, условно называемое «социально-критическим» продолжает существовать в современной Румынии. Оно группируется вокруг «Института социальной теории» в Бухаресте и журнала «Societate si cultura». [374] Однако влияние и общественное значение этого направления резко уступает национально-патриотическому. [375] Траян и Децебал в сознании большинства румын — два «отца-основателя» нации.
Разумеется, это классический случай исторической мифологии, каковая, кстати, присуща в той или иной мере всем народам мира. Вопрос лишь в соотношении между ней и чисто научным подходом. Таковой, разумеется, во всех странах разный. [376]
374
Мадиевский С. А. Румынское общество от буржуазных преобразований 60 гг. XIX в. до 1918 г. Кишинёв, 1996, с. 9.
375
Мадиевский С. А. Румынское общество от буржуазных преобразований 60 гг. XIX в. до 1918 г. Кишинёв, 1996, с. 9.
376
Ferro M. L’histoire sous surveillance. Paris, 1985, p. 11.
В конкретном румынском варианте прочность мифологии уходит корнями в многовековые трагические страницы истории восточных романцев. Здесь и полутысячелетнее османское иго, и тысячелетнее господство венгров, затем и австрийцев в Трансильвании, исторически позднее (с XIV в.) формирование восточнороманских княжеств Молдавии и Валахии, а далее и непростое их объединение в 1859 г. Сказывается также сложность существования молодого, относительно небольшого государства в окружении трёх империй — Османской (до 1879 г.), Российской и Австро-Венгерской (до 1918 г.). Оторванность от румынской государственности ряда восточнороманских земель (занятие Австрией Буковины в 1775 г., присоединение Бессарабии к России по Бухарестскому миру с Турцией в 1812 г.), [377] что также болезненно воспринималось в княжествах, — всё это вполне благодатная почва для появления, развития и долговременной жизни исторических мифов. С этой точки зрения — отказаться от северных фракийцев как прямых предков нации невозможно. Ведь они уже во времена Геродота занимали земли между Тиссой и Днестром, то, что ныне — территория Румынии и Молдавии.
377
Лависс и Рамбо. История XIX в. Западная Европа и внеевропейские государства. М., 1906, с. 127; Iorga N. Bessarabia Nostra, Bucuresti, 1912, p. 5.