Император
Шрифт:
– Уж если решил, так с вами, – смело ответил Панин. – К славе, так к славе, на эшафот, так на эшафот.
Смерть Императрицы.
Холодный ветер кидал в лицо мокрый снег. Я кутался в плащ, оставляя лишь щель для глаз. Шнурки, держащие шляпу, натёрли подбородок. Сильный, высокий конь Панина шёл быстро, уверенно. Пена летела из ноздрей вместе с клубами пара. Ноги от напряжения сначала болели, но вскоре я их уже не чувствовал, как и не чувствовал рук, сжимавших узду.
Верста за верстой
– Где Его Высочество? – еле выдавил я из себя, казалось, вместе с лёгкими. – Срочное донесение.
– Добров, у вас вид, как у всадника апокалипсиса, – неуместно пошутил брадобрей.
Собачонка визгливо залаяла, прячась у Кутайсова в ногах.
– Возможно, вы недалёки от истины. Дело очень важное.
– Ого! – по-дурацки подпрыгнул он, выделывая ножками изящные движения. – Его Величество в Мельнице, обедает с друзьями. А что за дело?
Но я уже повернул упиравшегося коня, воткнул шпоры в бока. Бедное животное тяжело двинулось вперёд, храпя и задыхаясь.
Мельница – небольшое поселение, находившееся в пяти верстах от замка. Павел и его супруга, Мария Фёдоровна только что вышли из харчевни в окружении вельмож и офицеров. Подкатила карета наследника. Павел Петрович хотел было подняться в карету вслед за супругой, но заметил всадника, погонявшего взмыленного коня и остановился. Ветер стих. Выглянуло солнце. Я услышал, как Павел Петрович тревожно воскликнул:
– Кто это? – И замер, будто предчувствую что-то недоброе.
– Так это же Добров! – узнал меня Аракчеев и быстро зашагал навстречу. Издалека крикнув: – Добров, вы зачем коня загнали. Он же издохнет сейчас.
Я подъехал к Аракчееву, наклонился и передал ему все, что велел фон Пален. Аракчеев тут же побледнел и бросился обратно к наследнику.
– В чем дело? – отшатнулся от него Павел.
– Императрица! – промычал Аракчеев.
– Что? – не понял Павел.
– При смерти.
Павел Петрович уставился на него, как будто впервые видел этого человека. Потом, как-то моментально собрался, выпрямился и громко сказал:
– Что ж! Я готов к любой ситуации. Скорее в замок. Мне нужно пятнадцать минут на сборы.
Он запрыгнул в карету, крикнув кучеру:
– Гони!
Следом поспешили коляски и кареты с придворными.
– Давайте с нами, – предложил мне Аракчеев. Он сидел с тремя офицерами в открытой четырёхместной коляске.
– А как же конь? – не решался я. – Я не могу его бросить.
– Загнали вы его. Оставьте. Коль не подохнет, сам к конюшням придёт.
Животное громко, резко всхрапнуло, содрогаясь всем телом, и повалилось набок. Я еле успел высвободить ноги из стремян. Совершив кувырок через голову, без сил растянулся на земле. Офицеры
– Пристрелить бы надо, – сказал Аракчеев, указывая на сдыхавшую лошадь.
– Я не смогу. – Слезы катились у меня из глаз.
– Ну, так садитесь в коляску, – сказал Аракчеев и приказал одному из офицеров прикончить животное, чтобы не мучилось.
В замке царила суета. Адъютанты в парадных мундирах, при шпагах строились перед покоями Его Высочества. Слуги носились с какой-то одеждой и сундучками. Двери покоев распахнулись. На пороге появился Павел Петрович в скромном мундире прусского покроя. Напудренный парик с косичкой. Башмаки с огромными медными пряжками. Без лент, без орденов. Лицо бледное, с нездоровым румянцем.
– Его Высочество! – гаркнул Аракчеев, и все адъютанты застыли по стойке смирно.
– Господа! – срывающимся голосом произнёс Павел. – Я еду в Петербург. Неизвестно, что меня там ждёт…. Возможно, ещё по пути подвергнусь аресту и буду заключён в Петропавловскую крепость.
– Ну, нет! – Вперёд выступил Аракчеев, багровея от злости. – Прошу меня простить, но я этого не допущу.
– Не вмешивайтесь. Я вам приказываю! – потребовал Павел Петрович.
– В первый раз осмеюсь нарушить ваш приказ, – не сдавался полковник. – Я подниму по тревоге Гатчинский и Павловский полки. К вечеру мы будем в Петербурге.
– Вы сошли с ума! – закричал Павел. – Хотите смуты? Не смейте этого делать!
– Посмею! Пусть потом меня ждёт эшафот, но я не позволю загубить Россию. Если вас посадят в Петропавловскую крепость, я её разрушу до основания, но вытащу вас оттуда.
– Во главе порядка должен быть закон, а не сила! – спокойно возразил Павел. – Никто не смеет идти против воли царственного указа. Только царь определяет судьбу своих подданных, не по своему велению, а по божьему. Коль такова воля матушки моей, императрицы, я должен покориться судьбе.
– А как же Россия? – немного остыв, спросил Аракчеев.
– Россия ещё не такое терпела. И это стерпит.
В двери влетел капитан из караула.
– Что там ещё? – недовольно спросил Павел.
– С важной вестью прибыл из Петербурга Николай Зубов. Просит аудиенции.
– Ну, вот! – обречённо вздохнул Павел. – За мной… – Зубов один? – громко спросил у капитана Аракчеев.
– Один, – рассеяно ответил тот.
– Ну, с одним-то я сам справлюсь, – прорычал Аракчеев, хватаясь за палаш.
– Не смейте! – закричал Павел и весь затрясся. Лицо его исказилось гневом. – Никакой крови! Нельзя! Нельзя! – Он чуть отдышался и уже спокойно сказал: – Я приму его. – И удалился обратно в покои.
Туда же, в покои прошествовал высокий статный офицер в забрызганном грязью, плаще. Аракчеев провожал его злобным взглядом. На миг их глаза встретились, офицер тут же опустил голову и зашагал быстрее. Вскоре он вышел уже с просветлённым лицом, озабоченный чем-то важным. Быстро пересёк холл, вприпрыжку сбежал с крыльца, сел на поданную лошадь и умчался.