Императорский Китай в начале XV века
Шрифт:
Наконец, в документах достаточно ясно отразился мотив о боязни народных движений и необходимости в связи с этим уделять внимание его нуждам. Такая откровенность объясняется тем, что распоряжения императора чаще всего адресовались чиновным властям, с которыми он мог быть довольно откровенен. Поэтому в официальных бумагах можно найти следующие красноречивые признания: «Когда народ голодает, императорский двор не в безопасности… Идти по пути любви к народу — это значит давать ему достаточно одежды и пищи, чтобы он не страдал от голода и холода. Тогда [его] борьба утихнет… [Если] создать благополучие для неисчислимых [народных] масс, то в Поднебесной не может не быть мира… У низкого люда [может] накапливаться недовольство императорским двором… Дав покой военному и гражданскому люду, я и все мы [также] получим покой» [23, цз. 207, 2116, цз. 38, 639, цз. 20 (I), 359; 16,
В описываемом плане весьма характерно одно из высказываний императора, где он подчеркивает постоянную опасность, грозящую правящим верхам со стороны народных масс: «[Если] государство милостиво относится к народу, то (в нем] вряд ли смогут [возникнуть] ежеминутно грозящие особые (мятежные. — А. Б.) замыслы» [23, цз. 40, 664].
В этом своем назначении — служить для предотвращения народных движений — «забота о народе» сливалась с идеей поддержания в стране статус-кво в самом широком, всеобъемлющем масштабе. Отсюда во многих документах мы находим следующую формулировку императором своих основных задач: «В чем [истинный] путь управления народом? В том, чтобы [он] был спокоен и плодился, — только и всего… Мой долг как хозяина Поднебесной — успокаивать народ, и только» [23 г цз. 20 (I), 353, цз. 129, 1602]. Стремление к исполнению этих задач выражалось в проповеди классового мира: «Вечно будьте совершенно спокойным народом… Государь — это отец, народ — это дети. Дети должны питать сыновнюю почтительность, государь же — любить нижестоящих. И каждый [из нас обязан] до конца идти своим путем [в исполнении своего] долга… Каждая семья, [где будут процветать] безропотность и согласие, получит безграничное богатство… Бедные и богатые, любите друг друга, соседи по общине, помогайте друг другу! [Не нужно] бороться и конкурировать… [и тогда будет] общий покой, общая радость и безграничное богатство» [23, цз. 89, 1183, цз. 32, 573 г цз. 92, 1199–1200].
Таким образом, «забота о народе», как можно видеть, органически отвечала основной направленности аграрной политики правительства Чжу Ди, а именно консервации и закреплению сложившихся в стране норм феодальной эксплуатации.
Конкретные мероприятия, которые в общей сложности согласовались с общей теорией «заботы о народе», были весьма различны по своему содержанию. Одни из них были более идеалистичны, чем действенны, другие — приносили вполне реальные плоды. В этой связи заслуживает внимания следующее положение, высказанное Л. С. Васильевым: «Суть взаимоотношений государства и народа… никогда не находила своего адекватного отражения! в реальной действительности, но тем не менее всегда была нормой, ориентиром, желанием и даже необходимым оптимумом существования сложившегося в Китае социального строя» [63, 40]. Однако вопрос о том, насколько те или иные из этих мероприятий могли способствовать достижению искомого идеала в аграрных отношениях, будет удобнее разрешать после непосредственного рассмотрения всего комплекса данных мероприятий.
Прежде всего правительство Чжу Ди было вынуждено считаться с тем ущербом, который нанесла сельскому хозяйству многих районов страны трехлетняя междоусобная война. Сразу же после ее окончания прослеживается определенная забота центральной власти о ликвидации ее разрушительных последствий. Надо сказать, что разорение, причиненное войной, было весьма значительным. Недаром цензор Хань Юй еще в 1399 г. писал двору, что военные действия «десятикратной тяжестью горя» ложатся на плечи населения [16, цз 11, 808]. О лишениях, которые терпят крестьянские хозяйства, говорилось и в поданном во время войны «Цзиннань» докладе Го Жэня [16, цз. 11, 799]. Особенно пострадали районы между реками Хуанхэ и Хуайхэ, а также провинция Шаньдун [130, 34]. Немалые тяготы вынесло и население провинции Бэйпин.
Понимание, сколь опасно такое положение для прочности императорского трона, отразилось в письме Чжу Ди к Чжоу-вану в мае 1403 г. Император писал: «Поднебесная только что усмирена [войной]. Сердца людей еще не спокойны. [Они] еще не воспряли от усталости. [К тому же] постоянно повторяются засухи и [налеты] саранчи. Люди по-прежнему страдают от голода и холода. Сейчас самое время [дать им возможность] отдохнуть и спокойно плодиться» [23, цз. 19, 344].
В связи со всем сказанным выше, уже в указе об амнистии от 30 июля 1402 г. декларировалось освобождение от налогов на три года хозяйств, пострадавших от военных действий в провинциях Шаньдун, Бэйпин и Хэнань [23, цз. 10 (I), 146].
В порядке возмещения урона, понесенного во время войны, в сентябре 1402 г. население областей вокруг Нанкина, Тайпина, Чжэньцзина, Нинго и Гуандэ было освобождено от принудительных работ в столице, которые ежегодно исполнялись им вместо выплаты определенной части налога [23, цз. 11, 190]. В декабре того же года в провинциях Бэйпин, Шаньдун, Хэнань и в других районах страны, так как «силы народа здесь еще не восстановились», было приказано уменьшить взимание долгов по государственной ссуде населению (хэмай) [23, цз. 15, 269].
Одновременно уже с августа 1402 г. безвозмездно оказывали помощь наиболее пострадавшим районам тягловым скотом и сельскохозяйственным инвентарем [23, цз. 11, 176, цз. 15, 280, цз. 23, 420].
Вместе с тем следует упомянуть и такой шаг, как прекращение «всех не срочных дел» в стране, декларированный вскоре после вступления Чжу Ди на престол и подтвержденный еще раз указом от 19 апреля 1403 г. [23, цз. 18, 333]. Эта формулировка скрывала за собой временное освобождение широких масс населения от несения значительной доли отработочных повинностей. Последние, как известно, служили издавна сложившейся обременительной формой эксплуатации, основную тяжесть которой несло китайское крестьянство.
Мероприятия по восстановлению разрушений, нанесенных хозяйству страны войной, четко прослеживаются во второй половине 1402 и в 1403 г. Однако и позже правительство продолжало уделять внимание этой проблеме. Сведения об этом встречаются вплоть до 1409 г. [23, цз. 89, 1178–1179].
Нет сомнения, что меры по ликвидации разрушительных последствий войны были весьма своевременны и могли принести некоторые положительные результаты. Вместе с тем необходимо учитывать, что, осуществляя их, правительство Чжу Ди исходило из тех основных посылок, которые диктовались общей теорией «заботы о народе». Весьма характерно, например, следующее высказывание императора: «После войны и засух какие же можно собрать налоги!» [23, цз. 31, 560]. Он также отмечал, что одним из путей правильного управления народом является проявление к последнему «милости и заботы в критические моменты» [23, цз. 27, 492]. Положение, создавшееся после войны, не без основания именно так могло расцениваться двором. Поэтому шаги к восстановлению хозяйства, вписываясь в общую схему «заботы о народе», вместе с тем были продиктованы особыми обстоятельствами, спецификой момента.
Если же говорить об основных, непреходящих аспектах политики «заботы» правительства Чжу Ди о народе, то главное место здесь принадлежит стремлению привлечь к сельскохозяйственному труду, к обработке земли как можно большее число тяглецов. Свои побудительные мотивы к подобному стремлению император формулировал предельно ясно: «Каждый человек, привлеченный государством для пахоты, может прокормить [своим трудом] несколько человек, и в этом заключена польза [государству]» [23, цз. 25, 450].
Естественно, что широкое привлечение людей к крестьянскому труду и тем самым увеличение числа налогоплательщиков (а главное — общей суммы налоговых поступлений) не могло осуществляться без наличия определенного фонда свободной, необработанной земли. Такой фонд, как отмечалось выше, существовал еще при Чжу Юань-чжане. Источники подтверждают наличие подобного явления и в начале XV в. Это особенно характерно для северных районов страны. В июне 1403 г. двору сообщалось, например, что в близлежащих к Пекину округах имеется 181 454 цина прежде обрабатываемой, а затем заброшенной пахотной земли [23, цз. 20 (II), 374]. Однако в данном случае понятие «северные районы» отнюдь не ограничивалось лишь широтами Пекина и Юнпина. Много данных о пустующих землях относится к Хэнани и всему бассейну течения р. Хуанхэ [23, цз. 18, 329, цз. 116, 1476, цз. 124, 1557]. Северные районы в широком смысле простирались вплоть до р. Янцзы, т. е. охватывали и центральные районы страны. В указе от 17 января констатировалось: «К северу от р. [Янцзы] земли обширны, а население редкое и занимающихся сельскохозяйственным [трудом] мало» [23, цз. 15, 287]. Фонды необработанной земли имелись также в Фуцзяни и даже в районе столицы [23, цз. 101, 1319, цз. 111, 1419].