Императорский Китай в начале XV века

Бокщанин Алексей Анатольевич

Если говорить об истоках данной противоречивости, то здесь заслуживает внимания предположение Л. А. Боровковой, которая считает, что и насаждение мелкого крестьянского хозяйства, и ограничения крупного частного землевладения свидетельствуют о намерении Чжу Юань-чжана осуществить некий социальный идеал государства. Такой идеал сводился к обеспечению государственных доходов за счет податного крестьянства, к управлению страной чиновниками, чье благосостояние целиком зависело бы от жалованья, и к сохранению ничем не ограниченной, сильной императорской власти [55, 167]. Подобный образец, отвечающий представлениям традиционной, конфуцианской и легистской идеологии, был обращен в прошлое и не мог быть осуществлен в условиях развитого феодального общества в Китае в конце XIV в.

Отсюда не удивительно, что, по единодушному мнению исследователей, тенденция к расширению крупной частнофеодальной земельной собственности в конце XIV в. продолжала пробивать

себе дорогу, а насаждение мелкокрестьянского хозяйства не мешало воссозданию при Чжу Юань-чжане системы жесткой феодальной эксплуатации в деревне [39] .

Основная направленность аграрной политики Чжу Ди

Теперь, имея в виду все сказанное выше, обратимся к аграрной политике правительства Чжу Ди. Первое и основное, что бросается в глаза при ее рассмотрении, — это отсутствие каких-либо существенных попыток изменить сложившуюся к началу XV в. систему землепользования, земельной собственности, налогообложения и всей структуры китайской деревни. На передний план выдвигается намерение поддерживать в аграрных отношениях полнейший статус-кво, что официально мотивировалось всеобъемлющим лозунгом придерживаться образцов, установленных Чжу Юань-чжаном.

39

В этой связи Л. А. Боровкова говорит о полном провале политики Чжу Юань-чжана, направленной на возрождение мелкого крестьянского землевладения, в ее исторической перспективе [55, 170].

Действительно, в начале XV в. в общем и целом юридически сохранялись прежние нормы налогообложения, оставались в силе реестровые списки конца XIV в. (с учетом проводимых время от времени поправок), продолжала функционировать система фискальных общин и налоговых старост, при регулировании отношений в деревне действовали, как и прежде, установления, записанные в кодексе «Да Мин люй» (1374–1397). В этих условиях аграрная политика правительства Чжу Ди представляется лишенной четкой направленности, определенной ориентации. Говоря современным языком, может показаться, что в ней не было самостоятельной аграрной программы. Однако такая аморфность весьма обманчива.

За отказом от активного вмешательства в аграрные отношения в сложившейся ситуации можно проследить вполне реальные шаги навстречу интересам феодалов. Во-первых, провозглашая незыблемость порядков времен Чжу Юань-чжана, новые власти отвергали те попытки преобразований земельной системы, которые наметились при Чжу Юнь-вэне. Подобные попытки, как отмечалось в первой главе, не могли не тревожить имущие слои, и поэтому возвращение к прежнему положению имело для них вполне конкретное содержание.

Во-вторых, поддержание статус-кво в деревне в самом широком смысле этого слова всецело отвечало интересам феодального класса. Сохранение здесь статус-кво означало консервацию закрепленной в конце XIV в. системы феодальной эксплуатации крестьянства. Богатые землевладельцы, шэньши, тесно связанные с администрацией на местах, обладали всем необходимым для того, чтобы при относительном спокойствии народных масс закрепить свои господствующие позиции в деревне без дальнейшего активного вмешательства со стороны Центральных властей.

Наконец, в-третьих, в условиях «невмешательства сверху» могла получить наилучший стимул для развития наметившаяся уже в конце XIV в. основная тенденция к расширению крупной земельной собственности. Правительство Чжу Ди, прикрываясь общим лозунгом следования предшествующим порядкам, в отличие от Чжу Юань-чжана отошло от политики сколько-нибудь заметного ограничения такой собственности. В первой четверти XV в., хотя и не наблюдается попыток возродить введенную и отмененную Чжу Юань-чжаном систему «должностных земель», равно как и широкой раздачи жалованных земель знати, но вместе с тем не прослеживается ни конфискаций земли и имущества крупных собственников, ни каких-либо других прямых ущемлений интересов этой категории [40] . Правда, правительство Чжу Ди отнюдь не поощряло переход крестьянских держаний в руки феодалов и превращение государственных тяглецов в арендаторов частной земли. Но такая позиция центральной власти была традиционна. Она прослеживается по крайней мере с X в. [114, 138, 148]. Поэтому ее нельзя считать особой, характерной чертой описываемого времени, выходящей за рамки обычного не полного совпадения интересов феодального государства в целом и отдельных землевладельцев.

40

В этой связи нужно вернуться к вопросу о переселении крестьян, которое практиковалось при Чжу Ди, так же как и при Чжу Юань-чжане, и которое Л. А. Боровкова, как отмечалось

выше, считает одним из действенных средств к ограничению интересов феодалов. Доступные материалы не дают возможности с точностью определить, кого и по какому принципу переселяли. Следовательно, вопрос о влиянии такого переселения на частнофеодальное хозяйство может ставиться лишь теоретически, в гипотетическом плане. Указанное переселение, согласно имеющимся данным источников, шло из районов, где был избыток рабочих рук и нехватка земли. Переселялись безземельные и малоземельные крестьяне. Эти категории не обязательно идентичны крестьянам-арендаторам частных полей. Отсюда поставленный вопрос еще нуждается в исследовании. Кроме того, переселение крестьян при Чжу Ди сопровождалось, как будет показано ниже, и чисто политическими, а не только экономическими мотивами.

Отход от попыток прямого сдерживания самопроизвольного процесса расширения крупной феодальной собственности в начале XV в. определил все дальнейшее развитие аграрных отношений в империи Мин. Он открыл дорогу к полному возобладанию частнофеодальной тенденции.

В точном соответствии с отмеченной позицией правительства Чжу Ди в отношении крупного землевладения находится подтверждение им юридического права расширять земельную собственность за счет обработки нови. «Семьям, у которых есть для этого силы», разрешалось обрабатывать пустующие и заброшенные пахотные поля без ограничения [23, цз. 116, 1476]. При этом, как и прежде, давались определенные налоговые льготы. Указ от 21 мая 1403 г. предписывал местным властям: «Рассматривайте дела и освобождайте от налогов тех, кто обработает и засеет пустующие и покинутые поля, которые никто [еще не занял]» [23, цз. 20 (I), 353–354]. Правда, в данном случае, как явствует из текста того же указа, освобождали от выплаты налогов лишь на один год. Но уже в 1405 г. есть данные о предоставлении освобождения сроком на три года [23, цз. 46, 715].

Заинтересованное главным образом лишь в том, чтобы в стране возделывалось как можно больше посевных площадей, правительство шло на передачу казенной необработанной земли в частную собственность при условии последующей выплаты соответствующих, положенных с частной земли (т. е. пониженных) налогов. Один из первых таких случаев зафиксирован в источниках в октябре 1405 г.: «Из уезда Сян в Хэнани доложили, что [там] более 16 цинов казенной земли уже давно заброшены… [Император] приказал вербовать людей для обработки этой земли [при условии, что] через три года [они] начнут [платить] налоги [с нее], как с частных полей» [23, цз. 46, 713]. В дальнейшем подобные действия получили силу закона. Один из пунктов императорского указа от 28 февраля 1415 г., содержавшего директивные распоряжения, гласил: «В тех случаях, [когда] местные власти освобождают [пустующие земли] от налогов и привлекают людей из других мест, давая им землю для обработки, то тех, кто получает такую казенную землю, рассматривать по тем же категориям и правилам, что [владельцев] частной земли» [23, цз. 160, 1819–1820]. Важно подчеркнуть, что это распоряжение распространялось на всю страну, а не на какой-либо отдельный район, т. е. не имело случайный прецедентный характер. Здесь мы, таким образом, сталкиваемся с целенаправленной передачей государственных земель в частную собственность тому, кто мог ее обработать. Естественно, что наибольшую выгоду от этого получали представители господствующего класса — «сильные дома», а также зажиточные слои крестьянства.

Власти заботились лишь о том, чтобы не практиковалась «тайная запашка» пустующих площадей, которая позволила бы вообще (без всякого срока) избежать выплаты налогов. В данном случае правительство руководствовалось соответствующими статьями из «Да Мин люй» [14, 101]. Иначе говоря, при предоставлении права распахивать пустующие земли, даже на условиях передачи их в частную собственность, подразумевался учет со стороны государства. Расширение земельной собственности разрешалось лишь с ведения властей и обусловливалось (пусть с некоторой отсрочкой) уплатой налогов и несением повинностей. Но тем не менее значение легализации расширения частной земельной собственности, повторенной в начале XV в., трудно недооценить. Тенденция к такому расширению, наметившаяся в конце XIV в., получила, таким образом, своеобразное признание нового правительства.

Предоставляя возможности для увеличения частного землевладения, правительство Чжу Ди одновременно шло на закрепление земельного фонда, сложившегося в результате незаконного с точки зрения действовавших установлений перераспределения. В этом отношении характерны следующие примеры. В сентябре 1402 г. на имя императора поступил доклад, сообщавший, что в стране имеется много «дарственных полей» и «полей, захваченных самовольно», которые не обложены налогами. В ответ на это императорский двор отнюдь не приказал конфисковать эти якобы подаренные или же просто самовольно захваченные земли. Он распорядился лишь приказать чиновникам собирать с них налоги [23, цз. 12 (I), 193]. Тем самым самовольный захват был санкционирован.