Императрица
Шрифт:
Следующую остановку сделали у Желтой реки. Осеннее небо было темно-лиловым и безоблачным, а сухой воздух был теплым в дневное время и прохладным ночами.
— Я совершу жертвоприношения богу Реки, — заявила императрица, — совершу омовение и вознесу благодарность.
Ритуал прошел с большой пышностью и великолепием. Сияющее полуденное солнце блестело на роскошных цветах ее парадного халата и на одеждах, которыми блистал двор. Совершая обряд, императрица была приятно удивлена, увидев среди толпы на берегу реки белокожих людей. Из какой они были страны, она не знала, но теперь, когда она решила быть милостивой и любезной к своим врагам, она послала двух евнухов отнести в дар этим людям вина, сушеных фруктов и арбуз и приказала министрам и принцам, чтобы иностранцам разрешили наблюдать, как она будет въезжать в столицу страны. Завершив обряд,
Еще одним доказательством ее решимости быть вежливой к бывшим врагам было то, что в условленном месте она сошла с паланкина на землю и села в поезд. Поезд покатился по железным рельсам. Железная дорога, как известно, была забавой императора, которую она всегда ему запрещала. Теперь, однако, она сама прибегнула к этой забаве, чтобы показать иностранцам, что она изменилась, стала современной и принимает теперь их обычаи. Тем не менее она не захотела въезжать в священный город в чреве железного чудовища. Из уважения к императорским Предкам она приказала, чтобы поезд остановился перед городом и чтобы ее пронесли через императорские ворота в ее паланкине. В связи с этим за пределами города была построена временная станция, и возле нее были возведены просторные павильоны для отдыха. Здесь императрицу должны были приветствовать чиновники и иностранцы. Павильоны были убраны чудесными коврами, изящными фарфоровыми вазами, деревьями в горшках и хризантемами и орхидеями позднего цветения. В центральном павильоне были установлены троны, один для императрицы, покрытый золотой эмалью, и меньший для императора, сделанный из твердой древесины, покрашенной в красный и золотой цвет.
Для имущества двора потребовалось тридцать железных вагонов. Длинный поезд, извиваясь, миновал скалистые горы и прибыл на станцию. Императрица выглянула из окна, и сердце ее наполнилось радостью, когда она увидела огромную толпу своих подданных, которые ожидали ее. Принцы, генералы и городские чиновники стояли впереди, облаченные в торжественные одежды. Она увидела также иностранных послов в странных темных пальто и уставилась на их хмурые лица, испытывая отвращение к их бледности и крупным чертам, но затем заставила себя любезно улыбнуться.
Встреча прошла с должными почестями. Когда принцы и генералы, маньчжуры и китайцы увидели в окне лицо императрицы, то все упали на колени, а главный распорядитель закричал, чтобы иностранцы сняли шляпы, хотя они уже сделали это. Первым сошел с поезда — с большой гордостью и торжественностью — главный евнух, Ли Ляньинь. Он ни на кого не обратил внимания, а сразу же занялся проверкой и изучением многочисленных ящиков с дарами, которые выгружали носильщики из товарных вагонов. Затем с поезда сошел император, но императрица подала знак, и он поспешил к паланкину, ожидавшему его, и ему не было отдано никаких почестей. Наконец, пришло время, и с поезда сошла сама императрица. Поддерживаемая принцами, она сошла по ступенькам и остановилась в лучах сияющего солнца, чтобы осмотреть сцену этого пышного действа и быть увиденной самой. Ее подданные, стоя на коленях, склонились к чисто выметенной земле.
Иностранцы держались вместе, стоя по левую сторону, их головы были обнажены, но не склонены. Императрица была поражена числом иностранных гостей.
— Сколько же здесь иностранцев? — произнесла она отчетливым голосом, который разнесся по безветренному воздуху, донося ее слова до ушей самих иностранцев. Когда они, казалось, поняли, что она сказала, она милостиво улыбнулась в их сторону. Все восхваляли императрицу, отмечая, что она в добром здравии и выглядит молодо для ее преклонных лет. Действительно, ее кожа была безупречной даже под безжалостным солнцем, а ее волосы все еще были пышными и черными. Когда Ли Ляньинь закончил свои хлопоты, он принес ей список подарков. Императрица взяла список и, тщательно его изучив, отдала обратно, кивнув в знак одобрения.
Затем Юань Шикай попросил разрешения представить ей иностранного управляющего дорогой и машиниста поезда, и она великодушно согласилась принять их. Когда два высоких белых человека предстали перед ней с обнаженными головами, она поблагодарила их за любезность в исполнении ее приказания, по которому поезд не должен был ехать быстрее, чем пятнадцать миль в час, чтобы она могла чувствовать себя в безопасности.
Каким прекрасным показался ей этот дворец Предков, неоскверненный врагом, потому что она поступилась своей гордостью. Она переходила из комнаты в комнату и дошла до огромного Тронного зала, который построил Цяньлун.
«Я использую этот Тронный зал как свой, — подумала она, — и буду теперь править отсюда… Здесь, как это сделал мой священный Предок, я и умру, умру в покое…»
Но слишком рано было думать о спокойной смерти. Ее первой заботой, когда она отдохнула, было узнать, в сохранности ли ее сокровища. Сопровождаемая евнухом, она отправилась осмотреть стену, за которой спрятали сокровища.
— Ни один кирпич не сдвинут, — сказала императрица, довольная. Она засмеялась, и смех ее зазвучал так же весело и озорно, как и всегда. — Полагаю, что иностранные дьяволы проходили мимо этого места, но у них не хватило ума, чтобы догадаться, что здесь лежит.
Она приказала, чтобы Ли Ляньинь извлек сокровища и проверил каждый сверток.
Ах, здешний покой, радость возвращения! Цена была высокой, всю жизнь она будет оплачивать этот долг, так как, пока живет, должна быть любезной со своими врагами и притворяться, что любит их. Нужно было действовать. Поэтому в этот же день она объявила, что приглашает жен иностранных посланников снова ее посетить, и сама написала приглашения, подчеркнув, что с приятными воспоминаниями она возобновляет знакомство. Затем, чтобы снять с себя пятно, она приказала воздать почести Жемчужной наложнице и издала эдикт, где говорилось, что наложница слишком долго задержалась, прежде чем присоединиться к императору в изгнании, а поскольку она не в силах была наблюдать, как иностранные варвары оскверняют императорские гробницы и дворцы, то прыгнула в глубокий колодец.
Опустилась ночь, и императрица спросила у Ли Ляньиня, прибыл ли уже Жун Лу.
Евнух сообщил, что Жун Лу приехал в Императорский город короткое время назад и как раз сейчас направляется к ней.
Вскоре появился Жун Лу. Он тяжело опирался на двух высоких молодых евнухов и между двумя юнцами выглядел таким старым и немощным, что радость возвращения отхлынула от сердца императрицы.
— Входи, родич! — сказала она, а евнухам приказала: — Посадите его на мягкий стул. Ему не следует кланяться и утруждать себя. А ты, Ли Ляньинь, принеси чашку крепкого горячего бульона и кувшин горячего вина и немного хлеба. Мой родич слишком устал на моей службе.
Евнухи побежали выполнять приказание, и когда они остались одни, императрица поднялась, подошла к Жун Лу и встала рядом с ним. Она пощупала его лоб и погладила его руки. Ох, как тонки были его руки, как исхудали щеки, а кожа была такой горячей на ощупь!
— Умоляю тебя, — прошептал он, — умоляю тебя, встань подальше от меня. Занавеси имеют глаза, стены имеют уши.
— Неужели я никогда не смогу позаботиться о тебе? — оправдывалась она.
Но он чувствовал себя так неловко, что она это увидела, и был так встревожен, что ее честь может быть запятнана, что она вздохнула, прошла обратно к своему трону и там села. Жун Лу, вынув из-за пазухи свиток, медленно, с трудом, стал читать, — глаза его были слишком слабы. Доклад его состоял в том, чтобы довести до сведения императрицы, как происходила разгрузка поезда. Жун Лу доложил, что после того как она покинула станцию, с поезда сошла супруга императора, которую он сопроводил к паланкину с желтыми занавесками. Затем сошли четыре императорские наложницы, их он отвел к четырем паланкинам, занавески на которых были зелеными и имели желтый атлас лишь по краям. Потом с поезда сошли фрейлины, и он отвел их к дворцовым повозкам, каждая повозка предназначалась для двух дам.