Императрица

Бак Перл С.

Один лишь Жун Лу мог заставить ее плакать. Цыси отвернулась, чтобы скрыть слезы.

— Я не жестока, — прошептала она. — Я… одинока.

Она взяла конец тонкого цветастого платка, свисавшего с нефритовой пуговицы ее платья, и вытерла глаза. Невидимая нить, связывающая их, натянулась. Цыси страстно захотелось, чтобы он подошел к ней, протянул руки и обнял.

Жун Лу неподвижно стоял на месте. Она вновь услышала его строгий голос:

— Вам следовало сказать вашему сыну, императору, что ему не подобает делать вам столь дорогой дар в то время, когда

империи угрожают войны, бедность и наводнения в срединных провинциях. Вашим долгом было напомнить ему об этом.

При этих словах Цыси повернула к нему голову: на длинных черных ресницах блестели слезы, в глазах застыла печаль.

— Империя! — закричала она. — Одна лишь нищета!

Ее губы задрожали, и она заломила руки.

— Почему ты не скажешь ему сам? — Она не могла сдержать крик. — Ты ему отец…

— Тихо, — прошептал Жун Лу сквозь зубы, — мы говорим об императоре великой империи.

Голова Цыси повисла, и на розово-красный атлас платья упали слезы.

— Что вас беспокоит? — спросил Жун Лу. — У вас есть все, ради чего стоит жить. Чего еще вы можете желать? Есть ли на свете женщина, которая бы стояла выше вас?

Цыси не ответила, и пока он говорил, слезы ее не высыхали.

— Династия продолжается, по крайней мере в течение вашей жизни. Вы вырастили императора, вы дали ему супругу. Он любит ее, и она, будучи молодой и любящей, даст ему наследника.

Цыси подняла голову, глаза горели изумлением.

— Уже?

— Я этого не знаю, — ответил Жун Лу, — но несомненно так и будет, ведь любовь их взаимна.

Он встретил ее взгляд и долго не отводил своих глаз, полных страдания.

— Я случайно видел их несколько дней назад, совсем случайно. Было поздно, я направлялся к большим воротам, чтобы успеть до комендантского часа, и вдруг заметил их около павильона Благоприятных ветров.

— Вблизи от дворца Вдовствующей императрицы, — пробормотала Цыси.

— Двери павильона были открыты, — сказал он, — я невольно посмотрел в ту сторону и увидел их в свете сумерек, они шли как дети, взявшись за руки.

Цыси закусила губу, ее круглый подбородок затрепетал, а на глаза вновь набежали слезы. И в горе лицо ее было прекрасно. Жун Лу не мог сдержать себя.

Он сделал три шага, затем еще два и оказался ближе к ней, чем когда-либо за эти годы.

— Сердце мое, — сказал он так тихо, что никто, другой не смог бы их услышать, — у них есть то, чего лишены мы. Помоги им сохранить это. Направляй их на правильный путь, вложи всю свою силу и власть в этот союз, ибо он основывается на любви.

Больше Цыси не могла вытерпеть. Она укрыла лицо ладонями и разрыдалась.

— Ох, уходи, — причитала она. — Оставь меня, оставь меня одну, я привыкла быть одна!

Она так безутешно рыдала, что он вынужден был подчиниться, иначе евнухи бы полюбопытствовали, почему императрица плачет. Вздохнув, Жун Лу сделал шаг назад, чтобы оставить ее, как она о том умоляла.

Не переставая плакать, она наблюдала за ним сквозь пальцы, и когда увидела, что он уходит, не утешив ее, отбросила руки от лица

с такой горячей яростью, что слезы сразу же высохли.

— Полагаю… Полагаю… что ты никого не любишь теперь, кроме своих детей! Сколько у тебя детей с… с…

Жун Лу остановился и сложил руки:

— Ваше высочество, у меня их трое, — сказал он.

— Сыновья? — спросила она.

— У меня нет настоящих сыновей, — сказал он.

На долгий миг встретились их глаза, кричащие о взаимной боли и желании, затем он ушел, и она осталась одна.

Под конец шестого солнечного месяца император Тунчжи принял послов с Запада. Мать императрица, выслушав рассказ Ли Ляньиня, ничего не сказала.

Аудиенция началась в шесть часов, рассказывал евнух, вскоре после восхода солнца, в Павильоне пурпурного света. Император сидел на помосте за низким столом, перекрестив ноги. Он с интересом разглядывал странные белые лица высоких людей, посланников Англии, Франции, России, Голландии и Соединенных Штатов. Все, кроме русских, были одеты в простые темные одежды из шерстяной ткани: ноги обтягивали штаны, а верхнюю часть туловища короткие камзоты, как если бы посланники были простолюдинами, и никто не носил халатов. Каждый посланник вышел вперед и поклонился императору, но не встал на колени и не стукнулся головой об изразцовый пол, и стоя каждый передал принцу Гуну Приветственный адрес для зачитывания вслух. Текст всех адресов был написан на китайском языке, а смысл сводился к приветствию западной страны императору Китая по поводу его восхождения на престол и добрым пожеланиям процветающего мирного правления.

Император должен был ответить всем одинаково. Принц Гун поднялся на возвышение и, прежде чем взять из рук императора заранее подготовленный ответ, с крайней церемонностью упал на колени и склонил голову до полу. Когда принц Гун сошел с возвышения, то подчеркнуто старался перед иностранцами вести себя сообразно правилам поведения, установленным много веков назад мудрым Конфуцием. Он изображал спешку в выполнении своего долга, распахивал руки как крылья, а полы его халата развевались, лицу он придал обеспокоенное выражение, чтобы показать, как стремился он услужить своему повелителю. Каждому иностранному посланнику принц Гун передал императорский документ. Затем посланники положили свои верительные грамоты на специальный столик. Они были довольны. Несомненно, они думали, что добились своего, не подозревая, что место, где они стояли, было не дворцом, а просто павильоном.

Мать императрица молчала. Ее губы скривились, глаза выражали презрение, сердце ожесточилось. Как осмелился ее сын идти против ее воли? Разве что его поощряла Алутэ, к которой он больше прислушивался, чем к собственной матери. Императрица вспомнила, как их увидел Жун Лу, когда они шли, взявшись за руки, и сердце ее снова пронзил удар, раненное, оно еще больше ожесточилось. Почему же она не может иметь то, что хочет, спросила императрица свое ожесточившееся сердце. Она хочет Летний дворец и сделает его тем великолепнее, чем сильнее сын ее любит Алутэ.