Императрица
Шрифт:
— Подними, — сказала императрица, — принеси мне свою игрушку, я хочу посмотреть, что у тебя есть.
Ее лицо не изменилось. Красивая и спокойная, она не улыбалась, хотя и не была рассержена. Она подождала, пока, принужденный ее властным взглядом, ребенок не нагнулся, не поднял игрушку и не подошел к ней. Хотя он и был малышом, он встал перед ней на колени и поднял игрушку так, чтобы она видела.
— Что это? — спросила она.
— Паровоз, — ответил мальчик, и голос его был таким тоненьким, что она едва могла его слышать.
— Эти паровозы…,-
— Никто, — ответил ребенок.
— Чепуха, — сказала она. — Он что, вырос у тебя из руки?
И она кивнула молодому евнуху, чтобы тот сказал.
— Ваше величество, — доложил евнух, — маленький император всегда в одиночестве. Во дворцах нет детей, чтобы играть с ним. Чтобы он не плакал, мы приносим ему много игрушек. Он больше всего любит игрушки из иностранного магазина в посольском квартале.
— Иностранные игрушки? — задала она вопрос резким голосом.
— Этот магазин содержит один датчанин, ваше высочайшее величество, — объяснил евнух, — и этот датчанин посылает гонцов по всей Европе за игрушками для нашего маленького императора.
— Паровоз, — повторила она, протянув руку и взяв игрушку. Она была сделана из железа, маленькая, но тяжелая, под корпусом находились колеса, а наверху труба.
— Как ты играешь с ним? — спросила она у маленького императора.
Он забыл страх перед ней и вскочил на ноги.
— Древняя мать, вот так! — он схватил игрушку и открыл маленькую дверцу. — Внутри можно зажечь огонь из кусочков дерева. А сюда можно налить воды, и когда котел закипит, то выходит пар, и тогда колеса крутятся. Сзади я прицепляю вагоны, и паровоз тянет их. Это называется поезд, Древняя мать.
— Действительно, — задумчиво проговорила она.
Она посмотрела на ребенка. Слишком бледный, слишком тощий, лицо слишком слабое, — не мальчик, а тростник…
— Что еще у тебя есть? — спросила императрица.
— Другие поезда, — с воодушевлением ответил мальчик. — Некоторые заводятся ключом, еще у меня есть большая армия солдат.
— Каких солдат? — спросила она.
— Много разных, — сказал он. — Он забыл о страхе и даже подошел достаточно близко, чтобы опереться на ее колени. Она почувствовала странную боль там, где опиралась его рука, а в сердце — странную тоску по чему-то утерянному.
— У моих солдат есть ружья, — говорил он, — и они носят форму, нарисованную, конечно, потому что это оловянные солдатики, а не настоящие.
— У тебя есть китайские солдатики? — спросила она.
— Нет, китайских нет, — сказал мальчик, — есть английские, французские, немецкие, и русские, и американские. Русские одеты…
— А как ты отличаешь одних от других? — спросила императрица.
Он засмеялся.
— Это очень легко! У русских бороды длинные… — он показал руками себе на пояс-А у французских бороды только здесь… — он дотронулся указательным пальцем до верхней губы. — Американцы…
— И ведь у всех белые лица, — сказала
— Откуда вы знаете? — удивился он.
— Знаю, — ответила императрица.
Она оттолкнула ребенка, взяв его рукой за локоть, и он отступил назад, и его глаза потускнели. В это время появилась Сакота, Вдовствующая императрица. Вместе с четырьмя фрейлинами она шла медленно, ссутулившись под тяжелым головным убором, который делал ее лицо слишком маленьким.
Мальчик побежал ей навстречу.
— Ма-ма, — закричал он, — я думал, что ты совсем не придешь.
Его ласковые руки потянулись за ее руками, и он приложил ее ладони к своим щекам. Поверх темной головки мальчика Сакота посмотрела через двор и встретила пристальный взгляд Цыси, направленный на нее.
— Отпусти меня, дитя, — прошептала она.
Но ребенок не хотел отпускать ее. Под взглядом императрицы он льнул к Сакоте и шел рядом с ней, держась рукой за складку серого шелкового платья.
— Подойди, сядь рядом, сестра, — сказала императрица.
Она указала большим пальцем, украшенным кольцом, на резной стул рядом с ее собственным, и Сакота, поклонившись, села.
Маленький император, все еще не отпуская ее руку, стоял рядом. Императрица заметила это, как видела все, но виду не подала. Ее длинные спокойные глаза остановились на ребенке, а затем перешли на лозы глициний. Мужские лозы, огромные и старые, росли рядом с женскими, чтобы цветки развивались как можно лучше. Лозы обвивались вокруг двух одинаковых пагод и кипенью белого и пурпурного цвета нависали над крышами из желтых фарфоровых черепиц. Солнце было теплым, и пчелы, обезумевшие от благоухания, жужжали над цветами.
— Эти пчелы, — заметила императрица, — они собираются здесь со всего города.
— Действительно, сестра, — ответила Сакота. Но она не смотрела на двери. Вместо этого она гладила детскую руку, тонкую маленькую ручонку, под нежной кожей которой слишком явственно проступали вены.
— Маленький Сын неба, — прошептала она, — ест недостаточно.
— Он ест не то, что надо, — сказала императрица.
Это была старая ссора между ними. Императрица считала, что здоровье заключается в простых кушаньях: в овощах, отваренных лишь слегка, в постном мясе, в малом количестве сладостей. Такую пищу она приказывала давать маленькому императору. Однако она знала, что он отказывался от такой еды, едва она уходила, и бежал к Сакоте, чтобы наесться сладких шариков из теста и сдобных клецек и жареной свинины, в которую капал сахарный сироп. Когда у мальчика болел живот, он знал, что Сакота в своей слепой нежной любви даст ему затянуться опиумом из ее собственной трубки. Это тоже императрица ставила в вину кузине, возмущаясь, что она поддалась иностранной привязанности к опиуму, тайно покуривала отвратительное черное вещество, что привозилось из Индии под иностранными флагами. Тем не менее Сакота, печальная и глуповатая женщина, считала, что именно она по-настоящему любит маленького императора.