Империя Александра Великого

Джилман Артур

Полибий сообщает нам ряд любопытных деталей о том, как эта грекомания повлияла на римлян. Он описывает некоего Авла Постумия, молодого человека благородного происхождения, на которого эллинизм повлиял так сильно, что от него отвернулись все его римские друзья. Впрочем, они отвернулись не только от него, но и от эллинистической культуры в целом. В конце он приводит греческую поэму и историю, в предисловии к которой просит прощения за возможные солецизмы, поскольку греческий язык для него не является родным. На это Катон заметил, что, если бы ему приказал писать по-гречески некий литературный орган, тогда подобные извинения были бы уместны, а так он похож на человека, записавшегося на атлетические соревнования и после этого просящего снисхождения у зрителей за то, что не продемонстрировал ни силы, ни выносливости. Последующая жизнь

Авла Постумия, утверждает Полибий, была средней. Он подражал отрицательным чертам греков — их любви к удовольствиям и лени. Во время Греческой кампании он симулировал болезнь, но первым написал в сенат о боях и своем в них участии.

Далее Полибий рассказывает нам об играх, организованных претором Л. Аницием, который вместе с Эмилием Павлом покорил иллирийцев и их царя Гентия привез пленником вместе с Персеем в Рим. Он послал за лучшими артистами из Греции, велел воздвигнуть гигантскую сцену и собрать на ней флейтистов, чтобы они все одновременно играли, а хор танцевал. Но когда они начали величавое, неторопливое представление, зрители сочли его слишком медленным, и претор приказал им передать, что он хочет чего-то более оживленного, некоего состязания. Возможно, он считал, что греческое слово «состязание» означает только драку. Когда артисты не поняли, чего от них хотят, один из ликторов объяснил, повернув людей друг к другу и жестами показав, что надо драться. Артисты сообразили и, разделив хор на две части, начали играть нестройно, наобум, одновременно наступая друг на друга и снова отступая. Но когда один артист из хора встал в боевую стойку перед флейтистом, раздались крики и аплодисменты. Тогда танцоры и кулачные бойцы вместе с трубачами поднялись на сцену и, к большому удовольствию римлян, началась драка. Полибий добавляет: то, что он должен сказать о трагедиях и их исполнении, покажется неприличным. К несчастью, его записки не сохранились. Такова была культура римской публики спустя полвека после начала общения с эллинизмом.

Реакция на Востоке тоже была не слишком удачной. Подобно тому как римский сноб хотел изображать из себя афинянина, так и восточные правители, особенно те, которым доводилось быть заложниками или послами в Риме, изучили все недостатки и наглость его жителей; и если они не могли выдавать себя за римлян, то, по крайней мере, умело притворялись восхищенными всем, что делалось в Риме. Они льстили и развращали жителей Италии всякий раз, когда входили с ними в контакт. Картины римских сторонников, нарисованные Полибием, выполнены чрезвычайно враждебно настроенным свидетелем и, возможно, являются не более достоверными, чем современные изображения своих противников ирландскими политиками. Но мы не можем не признать, что у Полибия присутствует определенная доля правды. Он преувеличивает их вину, когда не приводит один сильнейший мотив, двигавший этими антинациональными политиками: они имели собственность и понимали, что, если одержит верх домашняя демократия, они будут ограблены. Это сильный и вполне естественный мотив, оправдывающий нехватку патриотизма. Человеку трудно признать, что он должен терпеть политику грабежей, даже если она носит другое, более респектабельное название. Тем не менее, когда антинациональная партия одержала верх, победа почти не принесла ее членам выгоды. Римский эгоизм и жадность очень скоро начали грубые посягательства на процветание эллинистического мира. Население Греции и Македонии продолжало уменьшаться. Это происходило явно не от хорошей жизни. Крупнейшие в греческом мире торговые центры, Коринф и Родос, были разрушены, а главные производства Македонии были запрещены законом. Хуже того, родосское господство на море с ухудшением ситуации прекратилось. В результате Киликию и Крит наводнили пираты, оправдывавшие свою жестокость справедливой местью за несправедливость римлян. Они быстро накапливали силы, поскольку беззаботная политика Рима не позволяла вмешиваться, и в конце концов стали позором, который и был использован для свержения республиканской формы правления в Римской державе.

Однако для цивилизованного мира существовал и положительный момент. Самые чистые и лучшие из римлян искренне хотели получить у лучших представителей эллинизма знания по философии, истории, поэзии, ваянию — все это в конечном счете распространилось по миру в римских формах. Пока Плавт и Теренций переводили греческие комедии и трагедии на латынь, такие люди, как Полибий, жили в больших римских домах,

и долгое и тесное общение оказывало влияние, которого не могли добиться даже самые блестящие лекции философов.

Полибий говорит так, словно является единственным из ахейских изгнанников, которым так повезло. Но мы можем быть уверены, что и другие друзья Сципиона среди тысяч пленников, подолгу живших в Италии, находили по-настоящему образованных людей, с которыми было интересно общаться. Постепенно возникла мода иметь среди домашней челяди образованного грека — нечто вроде домашнего капеллана. Тем временем римляне импортировали из Александрии грамматику и критицизм. За ними последовала александрийская поэзия, и возникла школа латинских элегических и лирических поэтов, основанная на трудах модных эллинистических поэтов, таких как Филет и Каллимах. Первые латинские поэты обратились именно к ним, а не к более древним и чистым образцам.

А потом началось перемещение других видов искусств. В архитектуре (в которой римляне были очень практичны) они добавили к римской арке греческий архитрав — в самой новой, коринфской форме. В этом смешанном стиле они строили храмы по всему миру — римские, конечно, по масштабам и истинному значению, но греческие по красоте и выразительности. Когда великолепие Пальмиры и Баальбека появилось в домах прежней территории Селевкидской Македонии, оно являло собой дух империи Александра, которая не умерла. Прожив несколько веков на чужбине — в сердце Рима, оно вернулось, чтобы украсить самые далекие уголки, где Александр Македонский совершил свои первые величайшие завоевания.

Список имен, которые часто вводят в заблуждение

Чтобы не дать читателю запутаться в процессе чтения исторической книги, в которой постоянно повторяются одни и те же имена, мы составили список главных тезок с указанием некоторых деталей, которые позволят любому интеллигентному человеку их легко различить.

Агафокл — старший сын Лисимаха (женат на Лисандре), способный военачальник, наследник трона Фракии. Убит Птолемеем Керавном и Арсиноей.

Агафокл Сиракузский — известный авантюрист, тиран Сиракуз. Его дочь Ланасса сначала стала женой Пирра, а потом царя Деметрия.

Агис III — царь Спарты во время кампаний Александра; побежден и убит Антипатром.

Агис IV — царь Спарты около 244 г. до н. э., социальный и политический реформатор. Умерщвлен эфорами.

Александр Великий, строго говоря — Александр III Македонский.

Александр IV — его сын от Роксаны. Убит Кассандром еще в детстве.

Александр Молосс — брат Олимпиады. Совершил кампанию в Южную Италию и был там убит.

Александр — сатрап Персии, поднявший мятеж при Антиохе III [26] .

Александр — сын Кассандра, умерщвлен царем Деметрием.

Александр — сын Пирра, его преемник на троне Эпира и последний царь.

Антигон III, прозванный Одноглазым — сатрап Фригии при Александре, впоследствии главный из диадохов, отец царя Деметрия Полиоркета, убит при Ипсе (301 до н. э.).

26

В истории этого периода фигурирует еще четырнадцать Александров.

Антигон II Гонат — его внук, царь Македонии в течение тридцати четырех лет.

Антигон III Досон — племянник Гоната, сын Деметрия II, царь Македонии.

Антиох I Сотер — сын Селевка I, царь Сирии и восточных провинций.

Антиох II Теос — его сын и преемник.

Антиох Гиеракс — младший сын Антиоха II, правил Малой Азией и воевал против своего брата Селевка II.

Антиох III Великий — младший сын Селевка II, царь Сирии в течение тридцати пяти лет, потерпел поражение при Магнесии в 190 г. до н. э.