Империя ангелов
Шрифт:
Все в один прекрасный день умирают. Для меня этот день наступил сегодня.
«Думаю, после смерти ничего нет. Вообще ничего. Думаю, бессмертие достигается рождением детей, которые производят на свет других детей, и так далее… Они и несут сквозь время наш огонек».
2. Большой скачок
Я знаю, что у меня нет выбора. Земля превратилась в щепотку пыли вдали. Пожарные уже нашли среди обломков фрагменты моего прежнего тела.
Как ни удивительно, я вроде бы слышу их голоса. «Вот это да! Не каждый день
Ну, это уже не моя проблема.
Меня притягивает сказочный свет. Я направляюсь к центру моей Галактики. Наконец, я вижу его – континент мертвых и черную дыру посередине Млечного Пути.
Это похоже на кольцо унитаза, на водоворот внутри, вовлекающий все в неумолимое вращение. Хочется сравнить эту картину с трепещущим цветком, с гигантской орхидеей из завихрений мерцающей пыльцы.
Эта черная дыра втягивает в себя все: солнечные системы, звезды, планеты, метеориты. И меня заодно.
Я вспоминаю карты с континентами мертвецов. Семь Небес. Я причаливаю к Первому Небу. Это синяя территория в форме конуса. Ее достигаешь, преодолевая звездную пену.
«Каждый год на Земле рождаются миллионы людей. Они перерабатывают тонны мяса, фруктов и овощей в тонны экскрементов. Они колышутся, размножаются, умирают. В этом нет ничего необычного, но это и есть смысл нашего существования: Рождаться. Питаться. Колыхаться. Размножаться. И подохнуть.
В процессе всего этого каждый воображает, что представляет важность, так как производит ртом звуки, двигает ногами и руками. Но я говорю: мы мало что значим, наша участь – истлеть и превратиться в пыль».
На пороге континента мертвых, как я теперь вижу, кто-то переминается. Другие мертвые рядом со мной – как несчетные мигрирующие бабочки-монархи, стремящиеся к свету.
Погибшие в ДТП. Казненные по приговору суда. Запытанные до смерти заключенные. Неизлечимые больные. Прохожий-неудачник, на голову которого упал цветочный горшок. Растяпа-турист, принявший гадюку за ужа. Не привитый от столбняка мастер на все руки, уколовшийся ржавым гвоздем.
Некоторые сознательно нарывались на проблемы. Пилоты – любители полетать в тумане, не умевшие пользоваться навигационными приборами. Презиравшие лыжню лыжники, не заметившие пропасть. Парашютисты с загоревшимися парашютами. Нерадивые дрессировщики диких зверей. Мотоциклисты, решившие, что успеют обогнать грузовик.
Все это – дневная жатва смерти. Я приветствую всех.
Совсем рядом, почти касаясь меня, парят узнаваемые силуэты. Роз, моя жена! Амандин, моя бывшая любовница!
Я вспоминаю.
Они находились рядом, в соседней комнате, в тот момент, когда в наш дом в Бют-Шомон врезался «Боинг-747». С ними я пережил захватывающее приключение «танатонавтов».
От слов «танатос», означающее «смерть», и «нотес» – «штурман».
Этот термин предложил мой друг Рауль Разорбак. Появление одного слова потянуло за собой целую науку. А науке всегда нужны пионеры. Мы построили танатодромы, дали старт танатонавтике.
Нашей целью было разведать «загробную Terra incognita». И мы ее достигли. Мы приподняли занавес, скрывавший последнюю великую загадку – тайну смысла человеческой смерти. Без ее упоминания не обходилась ни одна религия, ее описывали в более-менее точных метафорах все мифы, но мы стали первыми, кто заговорил о ней как об открытии «обыкновенного» континента.
Мы боялись, что не сумеем довести начатое до конца. Рухнувший как будто случайно на наш дом «Боинг-747» – доказательство того, что мы все-таки создали помехи «наверху».
Я снова вижу открытое нами… Но у меня билет только
Я при этом колеблюсь, другие нет. Что ж, последую за ними. Нас встречает…
Скандал. Настоящий скандал! Я – санитар в службе паллиативной помощи. Вынужденный сопровождать агонию обреченных, я разработал свое собственное отношение ко всему этому. По-моему, все происходящее недопустимо. Мы делаем вид, будто смерти не существует. Однажды внуки видят, как «Скорая» увозит их деда в больницу. После этого они не видятся несколько недель, и вот как-то утром раздается телефонный звонок с сообщением: он скончался. В результате новые поколения не видят настоящей смерти. Поэтому внуки, повзрослев, а потом состарившись и оказавшись в свой черед перед воротами смерти, паникуют. Речь ведь идет не только об их исчезновении, но и о полной неизвестности. Если от меня ждут совета для внуков, то вот он: «Не бойтесь навещать в больнице ваших дедов и бабок! Вы получите там величайший урок… жизни».
Преодолев первую стену, я оказываюсь… на Втором Небе. Это черная территория, юдоль страха.
Страхи материализуются в виде ужасов, выползающих из закоулков моего воображения. Тьма. Дрожь. Меня подстерегают чудища-шутники и нешуточные демоны.
На девяти карнизах, один круче другого, я встречаюсь с самыми жуткими своими кошмарами. Но негаснущий луч света продолжает вести меня вперед.
Я сталкиваюсь в полутьме лицом к лицу со всеми своими страхами. И вновь передо мной дверь, непроницаемая перепонка. «Мох-2». Преодолев ее, я попадаю в…
«Я вдова, я не отходила от мужа до последних дней его жизни. Это происходило в пять этапов. Сначала он отказывался умирать. Требовал, чтобы мы продолжали жить, как раньше, говорил, что выздоровеет и вернется домой. Потом, когда врачи сказали ему, что он неизлечим, он впал в ужасную ярость. Казалось, ему необходим виноватый. Он обвинял своего лечащего врача в никчемности. Меня обвинял в том, что я положила его в плохую больницу, в том, что зарюсь на его деньги и намеренно ускоряю его конец, чтобы побыстрее получить наследство. Все были у него виноваты в том, что отвернулись от него, что недостаточно часто его навещают. Честно говоря, таким неприятным поведением он даже у детей отбил желание к нему ходить. Но позже он успокоился и перешел в третью фазу, назовем ее «фазой продавца ковров». Это смахивало на торговлю: ладно, я обречен, но мне хотелось бы дожить до следующего своего дня рождения или по крайней мере до очередного чемпионата мира по футболу. До полуфинала или хотя бы до четвертьфинала…
Поняв, что все по-настоящему плохо, он впал в депрессию. Это было ужасно. Он не хотел разговаривать, отказывался от еды. Разом все отверг. Он больше не боролся, полностью лишился энергии. Он походил на нокаутированного боксера, пропустившего удар, отброшенного на канаты и ждущего последнего удара.
Наконец, наступила пятая фаза: принятие. На его лицо вернулась улыбка. Он попросил принести ему CD-плеер, захотел послушать свою любимую музыку. Больше всего он любил группу Doors, напоминавшую ему о молодости. Он умер почти с улыбкой на лице, с наушниками на голове, под песню Here Is The End (Вот и конец)».