«Империя!», или Крутые подступы к Гарбадейлу
Шрифт:
— Рубашку мою отпусти.
На самом-то деле стояла глубокая ночь, теплая и непривычно влажная; они пробирались незнакомыми улочками сквозь вонь дерьма, гниющих фруктов и приторных отдушек, среди гулких малоэтажных строений, стараясь не давить подошвами удирающих тараканов размером с мышь, которые под наркотической лупой вырастали до размера крыс; попутно заглянули в какой-то двор и увидели, как маленький, высохший человечек с сигаретой во рту свежует на окровавленном верстаке какое-то животное, напоминающее обезьяну, и под шкурой обнажается бело-розовое мясо; вот они идут дальше и сквозь открытые двери храмов замечают одетых в одни набедренные повязки жрецов, которые среди клубящихся благовоний, ладана и живых цветов тянут свои песнопения перед едва различимыми алтарями; такие кадры-образы, выхваченные из жизни, сопровождают их на всем пути, пока они шагают,
— Какой, к черту, зоопарк среди ночи? Он наверняка закрыт, идиот! Вот, смотри, смотри! — Олбан сует ему под нос часы. — Полпятого утра, мать твою!
— Не может быть. У тебя часы идут по британскому времени, наверняка не перевел.
— Почему тогда в такси на часах время то же самое?
— Разуй глаза! Это счетчик.
— Говорю тебе, это часы. Давай спросим у водилы.
Он задает вопрос водителю, чье знание английского таинственным образом сошло на нет, как только он взял с них плату вперед.
— Что он там трендит?
— Откуда я знаю?
— А что ты у него спросил?
— Открыт ли зоопарк в пять утра.
— А он что?
— Ухмыляется и лопочет… Хрен поймешь.
Когда они приезжают к месту назначения, выясняется, что зоопарк наглухо закрыт, и они чуть не лишаются возможности сесть в то же такси, потому как Филдинг хочет выторговать скидку на том основании, что водитель наверняка знал время работы зоопарка и бесстыдно воспользовался их простодушным туристическим неведением, а потому должен быть немедленно сдан в туристическую полицию, если таковая существует, и Олбану приходится успокаивать и его, и водителя, который в конце концов соглашается отвезти их обратно в центр города, но только после того, как получает всю таксу сполна плюс грабительские чаевые, и это еще по-божески, потому что Филдинг внезапно начинает орать — и кидаться — на ближайшее цепное заграждение.
Еще раньше, а возможно, и несколько позже (мозги-то уже совсем спеклись) они совершают прогулку по всемирно известному парку Тигрового бальзама, катаются на всех аттракционах подряд и таращатся на разные причудливые и совсем извращенные живые картины, плакаты и диорамы, изображающие в ярком, пульсирующем цвете, почти не оставляющем простора воображению, череду крайне отвратительных пыток, которые ожидают тех, кто провозит в Сингапур наркотические вещества, или принимает их, находясь на территории страны, или же совершает другие противозаконные действия. Можно подумать, злые полчища демонов из местных верований соревнуются с придурками из различных правоохранительных ведомств Сингапура, чтобы определить, кто будет изобретательнее в зверствах, и такое соперничество отнюдь не радует, когда ты по самые гланды напичкан вредоносным коктейлем из самых запретных и невероятно сильных наркотиков, которые пока еще не полностью перекочевали в безопасное место — ха! — внутри тебя самого или твоего сообщника.
Они бредут и бредут в окружении кошмарных образов; слух оскорбляют крики (счастливые крики, совершенно точно счастливые крики) маленьких детишек и впечатлительных взрослых; а влажность просто невыносима, да еще с каждым шагом становится хуже, потому что вдоль аллей, среди цветов и кустарников, понатыканы разбрызгиватели, из которых бьет пар.
Повсюду буйное изобилие безумно яркой зелени; тысячи оттенков и диких цветочных всплесков покрывают каждую точку незабетонированной поверхности, взрывают асфальт изнутри. Олбану все хочется остановиться, чтобы получше разглядеть эту сказочно-чарующую флору, кое-что взять на заметку или сделать несколько снимков одноразовой «мыльницей», которую он специально
Они, можно сказать, застревают на водной катальной горке, откуда открывается прекрасный вид на гавань, доки и корабли, пришвартованные у пристани, стоящие на рейде и медленно уходящие под парами в каботажное плаванье — не иначе как в сторону острова Сентоза, который, думают они, ждет их к себе, а может, уже дождался. После водных процедур, многократно совершенных в конце аттракциона, одежда не становится ни на йоту мокрее, зато наступает желанная прохлада. В какой-то момент Филдинг не выходит из очередного виража, и Олбан убеждается, что его кузен заснул и храпит. В каком-то смысле это хорошо: значит, пора возвращаться в отель, но с другой стороны, ничего хорошего, потому что Олбан забыл, где они остановились, и вот уже часа два пытается вспомнить название отеля. Он обшарил все карманы, но не смог найти карточку-ключ; порылся в бумажнике и в карманах Филдинга, а последние полчаса придумывает отчаянные способы решения этой проблемы: например, просто подходить ко всем прохожим подряд и спрашивать, не узнают ли они его или Филдинга, не встречались ли с ними в гостиничном баре, у стойки администратора или, скажем, в ресторане, хотя он подозревает, что слегка переоценивает свои шансы на успех.
Он тащит спотыкающегося, что-то невнятно бормочущего Филдинга по аллее к выходу, думая, что, может быть, каким-то чудесным образом найдет таксиста, который запомнил, как отвозил их на этой неделе в отель, и тут вдруг к ним подходит белый человек, высокий и загорелый, бейсболка, шорты, сумочка на поясе, улыбка до ушей, — и окликает их обоих по имени. «Бля, нас раскрыли, это коп», — успевает подумать Олбан, но ошибается: это всего лишь их разлюбезный двоюродный братец Стив, старший сын Линды и Перси, тот, которого никогда не бывает дома, поскольку он вечно в заграничных командировках, устанавливает, обслуживает или заменяет подъемные краны на контейнерных терминалах, но которого и Олбан, и Филдинг все же видели пару раз за последние несколько лет на семейных свадьбах. Считай, им здорово проперло, хотя кузен Стив, конечно, тоже не имеет ни малейшего представления, как называется их отель.
Пока Олбан отчаянно пытается поддерживать светскую беседу, с трудом припоминая, как ведут себя люди в трезвом состоянии, Филдинг, вздрогнув, просыпается и встает, уставившись на Стива ошеломленным, перепуганным взглядом, готовый, очевидно, разразиться бессвязной тирадой, или заорать, или начать размахивать кулаками, или броситься наутек, или сделать все выше перечисленное одновременно; тогда Олбан сдается на милость Стива, заявив, что они оба жестоко страдают от отравления какими-то сомнительными креветками, съеденными пару часов назад (и запитыми двумя-тремя кружками пива, что, возможно, усилило эффект, близкий к галлюциногенному), и нуждаются в помощи.
Отель Стива неподалеку. Туда он их и отвозит; они мало-мальски приходят в себя у него в номере, а Стив тем временем вызывает врача и сует ему пару банкнот, чтобы тот выслушал и зафиксировал их рассказ. Филдинг хочет прикупить у врача еще наркотиков, но это уже переходит все границы.
Когда Стив приводит их в гостиничный бар, им чудом удается влить в себя по кружке пива и перехватить пару кусков какого-то вьетнамского блюда, а потом извиниться и направиться в отель — название они, слава богу, наконец-то вспомнили, — где их будет ломать еще полсуток.
Он хотел напиться, во-первых, по той причине (если уж быть предельно честным), что ему было себя жаль. А жалел он себя потому, что был отвергнут, в очередной раз отвергнут Софи. Она тоже подвизалась в семейном бизнесе, в американском филиале. Когда он начал работать в компании «Уопулд геймз», ему думалось, что они постоянно будут сталкиваться, но этого почти никогда не случалось. Впрочем, в Сингапуре, на этой торговой выставке, она все же присутствовала.
«Ты любовь всей моей жизни». — (Ноль эмоций, наконец жалкий бросок игрального кубика.)