«Империя!», или Крутые подступы к Гарбадейлу

Бэнкс Иэн М.

— Честно? Тысяча извинений.

Прикалывается. Филдинг берет его за рукав куртки, разворачивает к себе лицом, и они останавливаются.

— Ол, что с тобой происходит?

Филдинг не злился, боже упаси; с самого начала он настроил себя на спокойный и рассудительный лад, но ему и в самом деле хотелось понять, по какой причине Ол выбрал для себя такую стезю, почему так опустился, хотя тот едва ли сам знает ответ, а если и знает, то не скажет. Наверное, они теперь слишком далеки, между ними пропасть, невзирая на семейные узы.

— В каком смысле? — Олбан, кажется, искренне удивлен.

— Можно подумать, ты хочешь затеряться, отказаться от семьи или добиваешься, чтобы семья отказалась

от тебя. Не могу понять. В чем причина? Нет, серьезно, даже твои собственные родители не знают, на каком ты свете.

— Я же отправил им открытку на Рождество, — говорит Олбан.

Жалобно, как слышится Филдингу.

— Когда, можно узнать? Восемь? Девять месяцев назад? Они только и поняли, что на тот момент ты не уехал за границу, потому что на открытке была британская марка. Никто не знает, где тебя носит. Олбан, е-мое, я уже собирался нанять частного сыщика, но потом узнал, что ты работаешь в Уэльсе. По чистой случайности столкнулся с твоим приятелем-лесорубом, который знал, что ты нашел халтуру в этих краях, но название фирмы он вспомнил лишь после того, как наелся карри и влил в себя восемнадцать пинт «Стеллы Артуа».

— Не иначе как это был Хьюи, — говорит Ол и устремляется вперед.

Филдингу кажется, что брат просто уклоняется от разговора. Совершенно подавленный, он старается не отставать.

— И как там Хьюи? — спрашивает Олбан.

— Ол, извини, но мне плевать на Хьюи. Почему ты не спрашиваешь, как там твои родные?

— Так ведь Хьюи — мой кореш. Нет, правда, как он?

— Во время нашей встречи был сыт и пьян. Почему тебя больше заботит судьба такого вот кореша, чем судьба твоих родственников?

— Друзей мы выбираем сами, Филдинг, — устало произносит Олбан.

— Ол, как это понимать? — Филдинг с трудом сдерживается. — Черт побери, чем тебе так насолила семья? Ну, бывали пару раз какие-то трения, но мы ведь дали тебе…

Олбан останавливается, делает разворот кругом, и в это мгновение Филдингу кажется, что он сейчас заорет, или, по крайней мере, ткнет ему пальцем в грудь, или хотя бы просто укажет на него пальцем, или, на худой конец, разразится нецензурной бранью. Но выражение его лица неуловимо меняется, и Филдинг даже не успевает упрекнуть себя за мнительность, когда Ол пожимает плечами, разворачивается и продолжает путь по широкому тротуару песочного цвета между схожими, как близнецы, потоками воды и транспорта.

— Это длинная история. Длинная, скучная история. Главная причина в том, что меня все достало…

Он умолкает. Очередное пожатие плечами. Пройдя около десятка шагов, спрашивает:

— А что в Лидкомбе? Ты туда наезжаешь? За садом-то следят?

— Был там в прошлом месяце. С виду все нормально. — Филдинг делает паузу. — Тетя Клара не хворает, остальные тоже. Мои родители в добром здравии. Спасибо, что спросил.

Олбан только фыркает.

На время оставим продуваемый сквозняками замок и тысячи акров бесплодных, выветренных земель, которыми семья владеет — пока еще владеет — в горах Шотландии. Лидкомб, что в графстве Сомерсет, был первым крупным загородным приобретением, которое сделал Генри, прапрадед, когда начал загребать миллионы. Довольно живописное место, упирается в северную оконечность Эксмурского национального парка. Там, пожалуй, слишком безлюдно, да и от Лондона далековато, но зато приятно проводить семейные торжества, если, конечно, не полагаться на хорошую погоду. Всего-то акров сорок, но местность зеленая, солнечная, лесистая, а холмы сбегают прямо к Бристольскому каналу.

Детство Филдинга прошло в разных частях света, но на каникулы его, по обыкновению, привозили именно сюда, в большой нелепый особняк, выходящий окнами на спускающиеся террасами

лужайки, обнесенный стеной сад и развалины старинного аббатства. И сам дом, и все остальное значится, конечно же, в списке объектов, охраняемых государством, поэтому на любое изменение планировки требуется официальное разрешение.

Олбан еще больше сроднился с Лидкомбом. Провел там все детские годы, потом приезжал на каникулы и увлекся садоводством. За сим идиллия обрывается.

В самый неподходящий момент у Филдинга в кармане пиджака начинает трепыхаться мобильник. Он включил режим вибрации, когда свернул на Скай-Кресент, и, видимо, пропустил несколько звонков — в такое долгое молчание трудно верилось. Оказываясь вне зоны доступа, Филдинг всегда испытывает странное, сдавленное, тошнотворное ощущение в животе, как будто в мире происходит нечто жизненно важное, о чем ему действительно необходимо знать, и кто-то на другом конце жаждет его ответа… Впрочем, он знает, что ничего жизненно важного, скорее всего, не происходит и кто-то просто-напросто лезет к нему с вопросом, который и не понадобилось бы задавать, если бы человек работал как полагается, а не загружал начальство всякой хренью, чтобы прикрыть свою жалкую задницу. Все равно руки чешутся нажать на эту проклятую кнопку ответа, только он не собирается отвечать. Он игнорирует вибрацию и поспевает за Олбаном.

Вот холера! Он — умелый организатор, имеет опыт управления персоналом, что подтверждено многочисленными сертификатами, не говоря уже об уважении коллег и подчиненных. Наладил сбыт готовой продукции, обладает даром убеждения. Почему же он не может достучаться до этого парня, который должен быть ему ближе многих?

— Слушай, Олбан, я еще могу понять… Нет, на самом деле не могу понять, — (хоть волосы на себе рви!), — но думаю, мне просто следует принять твое отношение к семье и к фирме, а об этом, в частности, я и собирался с тобой поговорить.

Олбан поворачивается к нему:

— Может, для начала выпьем?

— Как скажешь. Ладно, давай.

Бар обнаруживается совсем близко, в холле небольшой гостиницы, расположенной в стиснутом со всех сторон центре города. Олбан твердит, что должен проставиться: заказывает себе пинту IPA, ³ а Филдингу — минералку. Еще рано, в баре ни души, здесь царит полумрак, с прошлой ночи пахнет табачным дымом и пролитым пивом.

Заглотив примерно четверть кружки, Олбан причмокивает.

3

IРА (India Pale Ale) — сорт крепкого английского пива с повышенным содержанием хмеля.

— Итак, зачем ты меня разыскивал, Филдинг? — спрашивает он. — Конкретно.

— Если честно, меня попросили.

— Кто же?

— Бабуля.

— Мать честная, неужели старая карга до сих пор в здравом уме и трезвой памяти? — Ол качает головой и делает еще глоток.

— Ол, я тебя умоляю.

Бабуля — бабушка Уинифред — это столп рода Уопулдов, глава семьи, старейшина клана. А в том, что касается права голоса, — самое влиятельное лицо среди членов правления семейной фирмы. Она не лишена недостатков — а кто их лишен в ее-то годы? — и может быть язвительной, привередливой, а иногда и несправедливой, но при ней и фирма, и семья пережили как трудные времена, так и периоды расцвета; многие, Филдинг в том числе, питают к ней теплые чувства. Бабушка очень стара, и каждый, невзирая на ее решимость и волевые качества, стремится ее защитить, поэтому такие выпады всегда неприятны. Филдинг всем своим видом показывает горечь.