Империя (Под развалинами Помпеи)
Шрифт:
Это был палач, которому закон запрещал разделять солнечный свет и воздух вместе с прочими гражданами, внутри городских стен.
Тут раздался звук цепей, которые с рук и ног несчастных упали на землю; после этого осужденных раздели до гола: их тела были покрыты ранами; из некоторых ран еще сочилась кровь. Тело у Тимена было, разумеется, изранено не менее чем у других пиратов.
Вид их невольно возбуждал жалость, и между зрителями находились такие, которые спрашивали, не подвергались ли осужденные, вопреки слухам,
Дюжие палачи, схватив осужденных за руки, повалили их на землю и привязали накрепко к крестам; затем начался отвратительный стук молотков, которыми вбивали длинные гвозди в распростертые на кресте руки и ноги осужденных.
Мучения не вырвали из груди пиратов ни одного крика, изредка слышались лишь глухие стоны, которые они старались подавить, следуя примеру своего бесстрашного и терпеливого атамана, перед которым стыдились показать себя слабыми и малодушными.
Повсюду царило молчание и удивление перед мужеством казнимых.
А стук молотов все продолжался. На верхних частях крестов были прибиты доски с надписью, означавшей род преступления: de Majestate.
Когда процесс распятия был окончен, стали поднимать кресты, погружая их в приготовленные заранее ямы; когда и это было сделано, и палачи отошли в сторону, зрители увидели, что осужденные были распяты вниз головой.
Таким способом смертная агония сделалась менее продолжительной.
Для охраны вокруг крестов были расставлены часовые, procubitores.
Вечерние тени стали ложиться гуще; народ, под тяжелым впечатлением ужасного зрелища казни пиратов, начал расходиться по домам.
В короткое время проклятие место сделалось пустынно, и ночная тишина нарушалась лишь шумом волн, бившихся о берег, да глухим, подавляемым стоном какого-нибудь из распятых пиратов, на раны которых резкий морской ветер действовал растравляющим образом.
Там и тут по берегу, не далеко от крестов, показывались огоньки от факелов и сухих дров, зажигаемых часовыми с целью сделать менее печальной и неприятной ночную темноту; а виноторговцы явились угостить солдат, стороживших распятых пиратов, отранским вином, которое должно было развеселить их душу и согреть их тело, дрожавшее от ночного воздуха, охлажденного грозовыми тучами, покрывшими все небо.
Когда весь народ ушел и берег сделался пустынным, у ворот, ведущих к морю, показалась какая-то женщина, окутанная в темное покрывало.
Солдат, стоявший часовым у этих ворот, подойдя к женщине, спросил ее:
– Куда ты идешь? В это время запрещено выходить из города.
– Купи себе кружку сицилианского вина и позволь мне пройти, – отвечала незнакомка, протягивая ему свою руку с монетой.
– Не могу, таков приказ.
– Купи две кружки, – проговорила она взволнованным голосом, подавая часовому еще монету.
Часовой, взяв деньги и поворачиваясь
– Женщина, я тебя не видел; иди, если ты этого желаешь.
Женщина при этих словах часового быстро вышла из ворот и направилась к тому месту, где стояли кресты, слабо озаряемые догоравшим хворостом, зажженным перед тем солдатами.
Недалеко от крестов ее остановили двое часовых.
– Нам приказано никого не допускать к распятым; уходи.
– Сжальтесь, о, солдаты, надо мной: дайте мне исполнить тот священный долг, который и над вами когда-то выполнят у вашего домашнего очага или ваши матери, или ваши жены и дочери.
– Она не сможет снять с крестов тела и унести их, – сказал один из часовых своему товарищу, тронутый жалостливыми словами незнакомки.
– Да, наконец, мы можем наблюдать за ней отсюда, – заметил его товарищ.
– Пройди, о женщина, – сказал тогда ей первый часовой, и нагнувшись к земле, собрал несколько сухих прутьев, которыми тут же оживил гаснущий костер; разгоревшиеся прутья осветили слабым светом морской берег.
Как тень проскользнула несчастная женщина и спустя несколько мгновений очутилась среди крестов.
– Тимен! – вскрикнула она отчаянным голосом, с трудом выходившим из груди.
– Фебе! – отвечал полу-угасавший голос.
Эта была действительно Фебе, а голос, отвечавший ей, принадлежал любимому ею пирату, распятому, подобно прочим своим товарищам, вниз головой.
Бедная девушка упала на колени у подножья креста Тимена, обняла дорогую ей голову и, заливаясь горючими слезами, вымолвила следующие слова, прерывавшиеся рыданием:
– О мой Тимен, о жених моей души… – она не могла продолжать далее.
– Мужайся, о моя Фебе, единственная, ради которой я не желал бы умереть.
– Нет… я умру вместе с тобой.
– Фебе… ты платишь любовью и поцелуями за оскорбление и несчастье, причиненные тебе мной.
– Не говори этого, Тимен: разве ты не явился сюда для того, чтобы освободить меня, как свою невесту?
– Фебе… ты пришла вовремя, потому что я чувствую приближение смерти от потери крови вчера и сегодня…
Тут Тимен умолк, потеряв сознание.
– Тимен!.. мой Тимен! – продолжала звать его Фебе, но он не слышал ее зова.
Тогда, вскочив на ноги, она как сумасшедшая стала бросаться во все стороны, как будто ища помощи, но к кому могла она обратиться?
Она побежала к солдатам и попросила у них воды. Они подали ей воды в каске, и она, возвратившись к распятому пирату, опрыскала ею его лицо и достала из платья флакон с уксусом и стала мочить им ноздри и виски находившемуся в обмороке Тимену.
Из груди Тимена вырвался легкий вздох.
– Не оставляй меня, о любовь моя, не оставляй меня так скоро, – умоляла неутешная девушка, лаская его и покрывая его лицо поцелуями.