Империя «попаданца». «Победой прославлено имя твое!»
Шрифт:
А потому следует сделать все, чтоб русские подольше увязли в войне с Турцией. А еще лучше, чтоб и в польские дела «сердечный друг» Петер влез! Вот когда северные медведи обессилят, можно и вмешаться, пригрозив. Пусть откупаются Восточной Пруссией с Кенигсбергом, да еще Киль с Голштинией не худо бы вытребовать!
Но нет – свою Голштинию царь не отдаст. Он может с турками замириться ради нее и обрушит свою армию на Берлин, а ведь Западная Пруссия и Бранденбург с Померанией до сих пор от прошлой Семилетней войны не отошли. Да еще цезарцы, шлюхины
Король в раздражении отбросил перо – Цорндорф, Гросс-Егерсдорф и Куненсдорф показали тогда, что русские умеют драться, ведь в последнем сражении многотысячная армия пруссаков была не просто разбита, а разбежалась. Русские тогда вошли в Берлин.
– Нет уж! Я буду выжидать, время терпит. А завтра мне есть о чем поговорить с русским послом!
Юконский острог
Золотой прииск удивил Алехана – нет, золота имелось много, вот только добывали его каторжным трудом, другого слова он просто не находил. Он раньше считал, что руки у него натруженные, но не предполагал, как брат ухитрился такие мужицкие мозоли себе сделать.
Зато сейчас все понял – чтобы намыть пуд золота, надо перекидать лопатой огромную кучу песка и щебня с отвалов. И не просто бросать, а на решетчатый лоток, что под углом стоял в ледяной проточной воде.
Золото тяжелое, и падало на шкуру, разложенную на дне, а простой песок сносило водой. Вроде нехитрая работа, но жутко выматывающая, Алехан уже через три часа совершенно не чувствовал поясницы – онемела вся, свинцом налилась с непривычки. И ноги заледенели, хотя работники в воде менялись через каждые четверть часа.
Четыре десятка мужиков – русских и алеутов – работали с хрипом и матом, включая батюшку, что как заведенный повторял после очередного хулительного слова: «Прости мя, грешного, Господи».
Только индейцы местные не трудились, они к такой работе и непривычные были, да и не почитался у них такой каторжный труд. Зато охрану несли бдительно и на подхвате стояли. Хоть шерсти клок…
– Да уж! – только и пробормотал Алексей. – Раньше я как-то не задумывался, откуда червонцы берутся!
– Что говоришь-то, Алеша? – Григорий бросил бадейку, которой черпал песок, и повернулся к брату.
– Трудненько добывать золотишко!
– Да нет! Место здесь богатейшее, с одной кучи полпуда намываем. А раньше самородки чуть ли не с кулак были, мы их за раз с десяток пудов насобирали. Сегодня уже полтаза намыли – а это почти два пуда без малого.
Григорий тяжело вздохнул – умаялся. Да и с похмелья тяжко работать, хоть и здоровьем Боженька и родители не обидели. Хорошо вчера посидели, вот только выходной делать не стали – лето короткое, а золота намыть много надо, чтоб в начале августа он с братом золото отсюда караваном увез, и побольше, пудов полтораста. Тогда презренного металла с лихвой хватит и царю отправить, и у испанцев закупить продовольствие и всякие нужности.
– Что вздыхаешь, брате? –
– Не устал, замаялся маненько. Здесь много золотишка, но есть еще богаче. Намного богаче – бери, не хочу.
– И где ж такое чудо? И почему там не моете? Идти далече?
– Идти близко. Там за горой озерце есть – дно золотом прямо усеяно, по полпуда самородки есть, а то и больше. Собирай только…
– Так что ж не собираете-то?
– Три сажени глубина. Да не это плохо – вода там ледяная даже в жару. Мужик по прошлому году один нырял, из камчатских, пяток достал. С десяток фунтов веса в каждом из них было. Один так вообще с кулак! С мой кулак, не детский, отнюдь!
Григорий покачал своей лапищей, а Алехан задумчиво почесал затылок – размер самородка его впечатлил основательно.
– И что? Сбежал с ними?
– Отсюда бежать некуда, брат! За три дня он сгорел от лихоманки.
– Жаль мужика, – однако в хмыканье Алехана сострадание не проскользнуло. Он только спросил деловито: – А воду спустить нельзя?
– Камень сплошной. Перемычку долбить, так сизифов труд будет – там полверсты скальника. А золота много – мы обошли озеро, с долбленки «кошки» кидали, да где уж там. Дно усеяно, водица как хрусталь, все видно.
– Ты царю отпиши, он что-нибудь придумает, башковитый у нас государь батюшка!
– Напишу! Давай-ка лучше туда сходи, к вечеру дойдете, переночуете на месте, у Игнат-креста. Сам все и увидишь собственными глазами.
– Давай, и то дело! – Алехан обрадовался, но виду не подал. Горбатиться ему уже порядком надоело. К грубой натужной работе не лежала у него душа, не то воспитание. Вот повоевать, да чтоб кровушка во все стороны летела, то это завсегда можно. А чтоб пахать с утра до вечера, да еще так?!
– Флотского офицерика взять нужно – он в Петропавловск поплывет, там все и расскажет наместнику.
– И то дело – давай тогда, брат, собираться в дорогу. Надо торопиться, чтоб к вечеру тебе там быть. Я в остроге останусь – маятно что-то…
Гречиничи
– Ваше императорское величество! Бендеры взяты штурмом! Сераскир сдался со всем гарнизоном!
Запыленный молодой офицер с обвязанной грязной тряпкой головой радостно скалил зубы, сверкая глазами на запыленном до черноты лице.
– Какие потери?! – Петр сразу спросил о наболевшем.
Армия таяла как весенний ледок на солнце: непривычный жаркий климат и скудная еда дорого обходились – больных ежедневно считали десятками. Если бы не поставленная медицина, наличие врачей в каждом полку, госпиталей при дивизиях, самые драконовские приказы по поддержанию санитарии на приемлемом уровне, то был бы вообще кошмар.
– Пятьсот сорок убитых да свыше тысячи раненых, государь, – адъютант князя Долгорукова отвечал с некоторой опаской. За излишнюю русскую кровь царь сурово наказывал. А потому офицер живо добавил: