Империя «попаданца». «Победой прославлено имя твое!»
Шрифт:
Хотя если бы потребовалось для блага британской короны, то он тоже бы отбивал земные поклоны и даже – о ужас для настоящего джентльмена, привыкшего к бренди с пивом и ростбифу с кровью, – соблюдал даже их затяжные посты с этим жестоким вегетарианством.
Какие глупости!
Остров Шумагина
Солнце не могло пробить своими лучами густую туманную дымку, обычную для этих затерянных богом мест, – несмотря на полдень, на берегу царил полусумрак.
Но место было обжитым и доходным, о чем свидетельствовал сложенный из толстых бревен
На большом острове острога не имелось, да и не нужен он был здесь, в двух днях плавания от Кадьяка, на котором находился один-единственный городок – Петровская Гавань. Там проживали без малого тысяча душ русских и казаков. Имелся порт, в котором легко затерялись пара небольших военных шлюпов и два десятка кургузых, но вместительных кочей, что обеспечивали перевозками вытянутую на две тысячи верст Алеутскую гряду, заходили в устье Юкона и смело добирались до Камчатки.
На самих Алеутских островах жили только туземцы; все русское представительство на них обеспечивалось дюжиной «ясачных зимовий», одно из которых и было на острове Шумагина, самом близком к резиденции губернатора на Кадьяке.
Следующие поселения имелись на Уналашке, одном из самых больших островов гряды, ну а последнее – на Командорских островах, что открыл еще при царице Анне Иоанновне командор Витус Беринг.
Впрочем, туземцы там не проживали, и тамошние «зимовейцы» занимались немыслимым ранее, но теперь вошедшим в обиход делом – защищали от «промышленников», что в алчности своей не знали пределов, морских коров, коих чуть целиком не истребили до последней, но вовремя спохватились и наложили строжайшие запреты.
Причем озаботились этим делом, к великому изумлению местных землепроходцев, в самом Петербурге, откуда пришло грозное повеление монарха морских животин не истреблять, и даже вводились «заповедные года», в которые убой зверя был запрещен под страхом лишения живота.
Потому и выставили везде «ясачные зимовья» – и дань с туземцев собирать, и порядок блюсти – полдюжины казаков на каждом из них быстро навели должный страх на алчных добытчиков.
И шутка ли – сам губернатор Аляски, статский советник Григорий Иванович Шелихов, везде поставил своих надсмотрщиков, и теперь забой тюленей и бобров производился только по его прямому разрешению, которое он практически не давал, за исключением местных аборигенов, что имели на этом пропитание.
И так приструнили нарушителей царского запрета, крепко и безжалостно, как закоренелых татей и лихоимцев, что теперь о браконьерстве на островах давненько не слышали.
Да и туземцы, особенно на Уналашке, где по первости даже стычки с казаками и матросами имелись, присмирели и под руку государеву всем народцем с охотой, без невольного принуждения, пошли.
Браки совместные взаимную неприязнь быстро заглушили – русские и казаки, мужчины молодые, холостые и крепкие, девок местных охотно в жены брали. А там и детки пошли, а уже и внуки – о былых распрях
Черное море
Военные пароходы в России активно мастерили уже пять лет, но до того два десятилетия кропотливо отрабатывали различные конструкции паровых машин и самих кораблей. Быстро настроили несколько сотен речных судов: от небольших буксиров до пассажирских «лоханок» довольно приличного размера.
И, лишь набив руку да сумев склепать паровик на три сотни «лошадиных сил», приступили к военному флоту – вначале пошли со стапелей малые пароходы, позже заложили большие по водоизмещению.
Однако «вместилища копоти и пара» не могли вытеснить из боевой линии парусные линкоры, многие из которых несли на трех палубах до сотни пушек. Гребные колеса занимали всю середину корабля, оставляя для пушек лишь нос и корму. С превеликим трудом строители втискивали на пароходы пушки – по полдюжины на корветы, по дюжине на фрегаты. Пусть крупного калибра, но недопустимо мало.
А потому на русском флоте их «пароходо-фрегатами» не именовали, как в реальной истории при императоре Николае Павловиче. И были правы – любую баржу можно линкором объявить, но оттого она им не станет. Так что колесные пароходы хотя и заняли свое место на флоте твердо, но только как вспомогательные корабли, или даже суда – как их моряки с некоторой презрительностью именовали.
Петр стремился сломать сложившееся предубеждение и очень надеялся преуспеть в этом деле. Ставка сейчас была сделана на новейшие паровые суда – три корвета и пару «кабанов», что шли сейчас отдельным отрядом под командованием молодого Грейга, сына знаменитого адмирала.
И опять, о гримаса изменившейся судьбы, история в который раз на его глазах поменяла свой извилистый путь.
Старший Грейг, как Петр знал, должен был умереть еще десять лет назад, едва достигнув пятидесяти двух лет, добившись очередной яркой победы, но уже над шведским флотом.
Вот только войны с северным соседом сейчас не произошло, наоборот, отношения между государствами потеплели настолько, что император с легким сердцем отдал свою младшую дочь замуж за шведского кронпринца, герцога Карла Зюдерманландского. Правда, предпринял некие шаги, оставшиеся в глубокой тайне, чтоб зять пораньше на себя водрузил королевскую корону, – слишком непредсказуем был его старший брат на троне. Да и от зятька сейчас одна головная боль…
А старый адмирал вместо туманной Балтики уже как двадцать с лишним лет заворачивает всеми делами в Архипелаге – там у России и острова есть, и Морея под ее покровительством находится.
– Ты что-то сказал мне, Федор Федорович? – Голос Ушакова пробился через заслон размышлений, и Петр вернулся в действительность. Нехорошо получилось – заслуженный флотоводец ему что-то важное говорит, а он его почти не слушает.
– Я думаю, не совершили мы ошибку, государь, приняв решение, что все наши линейные корабли должны быть оборудованы паровыми машинами и винтами? – с задумчивым видом вопросил адмирал Ушаков и тут же торопливо добавил: – Нет, польза в паровых движителях несомненна, особенно в штиль. Я о другом – ведь на флоте наступят новые времена.