Империя «попаданца». «Победой прославлено имя твое!»
Шрифт:
– А как отнесется Петр Федорович?
– Приличия соблюдены, мы тут ни при чем. А вот Николай в своем титуле «императорской» приставки лишится. И это самое большее. Мыслю я, брат, что зять мой так и так на престоле никогда бы не утвердился, у Александра все права. Вот потому-то он сюда и отправлен. Меня сменить со временем…
– Даже так? И ты…
– А я ему всю власть с удовольствием передам – потому что своим в нашей семье будет. Или мы в его, что ничего не меняет. И государь мне о том намекнул, прислав княжескую грамоту. Теперь никакого неравенства в браке не будет. Вот так-то!
– Все равно
– И что?! Пусть поют, а мы свою песню затянем, более звонкую. Отдадим Петру Федоровичу все золотишко, что трудами нашей семьи нажито, за Машенькой в приданое. Вот и перепоем!
– А много там у нас?
Федор спросил ради интереса, алчностью братья не отличались, хотя деньгами не сорили, в дела употребляли с полезностью немалой, ибо с Петербурга золото не возили ни разу, только наоборот. Та же золотая и серебряная монета здесь же, в Ново-Архангельске, чеканилась.
– Тысячи полторы пудов, что за четверть века скопили.
– Ни хрена себе! Пятнадцать миллионов рублей. Это же весь флот удвоить можно, да еще останется. Да и за треть этих денег батюшка-император наши хитрости не заметит, будто ослеп.
– Не будем мелочиться! Деньжищами нужно ошарашить, на это и надежду держу, Федька, и не только. Золотишко в Калифорнии добывать начнем, вдвое больше в казну пойдет. Да и мы не внакладе останемся, свое года за три-четыре вернем. Да с лишком, – Алехан хищно улыбнулся, сизый шрам сделал лицо свирепым от этого оскала.
– Тут политика государственная, брат, а потому наказаний не последует. Хотя на словах нам попеняют. Вот только поздно будет – хочу я уже в следующем году своего внука пестовать, чтоб роду перевода не было.
– Ну, это пока напрасно. Это мы с тобой в Петербурге всех этуалей прошли, перепробовали. А Машенька строга, да и Николай, даром что двадцать лет, монашком при ней состоит, влюблен по уши… Так что до свадьбы никак не получится. Если только не поучить…
– Ты мне тут разврат не устраивай. Пусть у них жизнь чистая пойдет, не как у нас, с грязи. Тайно обвенчаются, и ладно. А свадьбу… Да бог с ней, со свадьбой. Осенью отпишем в Петербург, весной там получат письмо наше. Ответ только осенью следующей будет, а я, надеюсь, к этому времени и внуком обзаведусь. Будет кому наследство наше оставить, да и дело жизни нашей. Если здесь наместником лицо императорской семьи станет, то в Петербурге министры считаться будут. А то – только на благо России пойдет, не о себе только пекусь и своих потомках…
День четвертый
30 июня 1797 года
Константинополь
– Ты проявил ослушание отцу. – Петр постучал пальцами по столу, с некоторым удивлением разглядывая среднего сына. Тот вскинул голову – выволочкой Константин был недоволен, но скрывал. – Но с честью исполнил присягу, как настоящему воину надлежит. А потому я тебя накажу как сына, но награжу как офицера!
Голос отца был сух, хотя на самом деле он гордился поступком Константина. И еще тем, что ходатайствовал за него сам Суворов, весьма щепетильно относившийся к раздаче Георгиевских крестов. Да и сам Петр был очень осторожен с выдачей белых крестиков – награда действительно являлась редкостной и вызывала у офицеров и генералов нешуточное влечение к
– А посему крест Святого Георгия четвертой степени, к которому тебя представил фельдмаршал, носи. Заслужил, чего говорить. Но с армии я тебя убираю немедленно…
– Государь! – Лицо царевича залила багряная краска стыда. – Не нужно награды, оставь служить…
– Нет, – отрезал Петр лязгнувшим голосом. – Не для войны тебя готовили! Греческий язык ты не зря учил. И станешь ты у меня наместником древней Византии, куда войдут греки, болгары и сербы. Войдут по отдельности, как полностью автономные единицы.
Константин слушал отца молча, с предельным вниманием – чего-то подобного он от отца и ожидал.
– Ты будешь и властвовать, и уговаривать, постоянно сглаживая противоречия, ведь между греками и славянами они будут неизбежны. А императором пока буду я. Вот так-то, сын мой.
– Ты мне недоговариваешь, батюшка?
– Конечно, сын мой. Многое еще в прожектах, многое только на словах. А делать будешь ты, сын, – с тебя и спрос будет. И еще – армию начнем создавать немедленно, все греческие батальоны переведем в полки. Пару дивизий получим. Да, хочу тебя спросить – кого поставить на командование?
– Князя Багратиона!
Петр хмыкнул – чего-то подобного он и ожидал от сына. Но выбор никуда не годный.
– Князь – воин, а не администратор. Он тебе все дела завалит – тут не очередной подвиг нужен, а долгая и кропотливая работа. А потому твою кандидатуру я отклоняю и в ближайшее время сам подберу тебе нужное командование. Согласен?
– Да, ваше величество. – Сын склонился в почтительном поклоне. Он тоже хорошо знал отца, а потому возражать и настаивать на своем не стал. Прислушался к доводам отца – князь Багратион незаменим на войне, но к мирной жизни не приспособлен.
– Иди, спроси Аракчеева, у него для тебя дело. Иди давай, мне работать надо. – И удивленно вскинул брови, глядя на неподвижного сына. – Что еще у тебя?
– О милости тебя прошу, государь!
Такого заявления от сына Петр не ожидал и сильно удивился. Снова постучал пальцами по столешнице и тихо спросил:
– Давай излагай просьбу, знаю, что понапрасну ты меня никогда беспокоить не станешь.
Берлин
Король Пруссии Фридрих-Вильгельм отдыхал, удобно расположившись в кресле. В последнее время он чувствовал себя больным, давно страдая одышкой от чрезмерной тучности.
Но тут ничего не поделаешь – любил монарх радости жизни, начиная от вкусной еды и кончая женщинами. Вернее, наоборот, – загулял еще принцем, да так, что супруга ответных развесистых рогов наставила в отместку, и дело кончилось разводом.
Старый король «дядюшка Фриц» был сильно недоволен разгулявшимся племянником и только сетовал на то, что тот мало палок отведал от суровых воспитателей. Ох и драли его тогда за прегрешения, прививая привычку к настоящему немецкому орднунгу.
И сейчас, углубившись в воспоминания, король мечтательно улыбался – может быть, то, что не удалось совершить дядюшке, удастся ему?! Добиться мечты, которая терзала его с тех пор, когда он только надел свой первый офицерский мундир, – отобрать у этих петербургских наглецов, настоящих византийцев по лживости и коварству, Восточную Пруссию.