Империя «попаданца». «Победой прославлено имя твое!»
Шрифт:
Сейчас бригадир перебирал в уме возможные награды, которые выльются на него за эту победу. Орден Святого Георгия был самым вожделенным, ибо награждение им даровало немедленное производство в следующий чин – а получить генеральские эполеты в 28 лет весьма престижно. Но мысли шли спокойно, так же, как смотрел бригадир на маленький бриг под Андреевским флагом, пришедший с моря, что осторожно следовал за лоцманским баркасом по узкому фарватеру.
– Павел Александрович! – рядом с Бонапартом встал молодой флотский офицер. – С корабля передали флажками – турки ушли, но сюда идет английская эскадра в семь вымпелов.
– У нас найдется чем их встретить. Надеюсь, вы будете достойными вашего командира. – Наполеон мысленно пожалел себя и героически погибшего старика – на него он полностью надеялся. – Алярм пока не объявляйте – пусть солдаты и матросы отдохнут. Но с рассветом все должны быть на своих местах согласно диспозиции. А там посмотрим – смогут ли островитяне уйти обратно!
Варшава
Варшава давненько не знала такого веселья – в последний раз на улицах ликовали в день провозглашения королем Стасем конституции три года назад, в которой тот практически согласился на обрезание своих прав польского монарха.
Тогда вся власть перешла в руки сейма, ставшего всемогущим в силу ликвидации пресловутого права шляхтича всего одним голосом отменить любое принятое решение.
До поляков наконец дошло, что Пруссия, Австрия и Россия не прочь разделить их территорию между собой. Как раньше они вмешивались сами в дела соседей и кое-чего достигали, даже на какое-то время владели Москвой. Но не все коту масленица, когда-то наступит и великий пост.
Все же паны, завидев австрийские и прусские войска на своей земле и на собственной шкуре прочувствовав знаменитый орднунг, смогли договориться между собой и организовать сопротивление. И даже избрали на сейме пана Тадеуша Костюшко «начальником государства», диктатором по сути, что только одно говорит о том, что горделивых шляхтичей окончательно заклевал жареный петух.
– Радуйтесь! Мы их победили!
– Так сгинут наши враги швабы и пруссы!
– Хвала пану Тадеушу!
– С нашим начальником мы их всех победим!
Последние возгласы радовали сердце Костюшко, вот только заглушали их другие, от которых начальник государства за малым не морщился, стянув на лице улыбку.
– Хвала нашим освободителям!
– Слава князю Понятовскому!
– Нашему спасителю век жизни!
Варшавяне, сгрудившиеся на мостовых, балконах и окнах, осыпали цветами марширующих солдат в ненавистной многим полякам зеленой русской форме. Но то были не пшеклентные москали, а бравые жолнежи князя Понятовского, ставшего сегодня первым маршалом Польши, – сей высокий чин был дарован пану Юзефу, как его любовно называли в столице, королем Стасем и сеймом в полном единодушии.
Именно эти девять тысяч поляков нанесли страшный удар по пруссакам сегодня днем, когда польское мужество стало иссякать и судьба столицы повисла на волоске. Но помощь пришла словно с неба, и пруссаки позорно отошли от Варшавы, не выдержав стремительного нападения…
– Москали нас отпустили, пан Тадеуш, – маршал отвел глаза – ему до сих пор было неприятно, что год назад его воинство было наголову разгромлено под Вильно, а он сам, переодевшись крестьянином, был захвачен в плен казаками, отведав,
– Но оружие, где вы взяли оружие? – Костюшко наигранно изумился – он уже понял, каким образом Понятовскому удалось вырваться из Вильно.
– Мы его обменяли на нашу свободу, – маршал усмехнулся. – Москали всех отпустили, выслав с семьями, конфисковав имения, как у мятежников. Теперь в Вильно не осталось поляков и литвинов, за исключением тех, кто вернулись в схизматики. Вот так-то…
– Но оружие, пан маршал?!
– Русские заплатили за конфискованное имущество… Золотом. – Маршал сморщился, ему были неприятны расспросы «начальника государства». – А виленские жиды смогли договориться и где-то раздобыли старое обмундирование и гладкоствольные русские фузеи. Продали нам и три тысячи старых штуцеров – русские вооружились винтовками, и те им оказались не нужны.
– Сколько можно вооружить людей?
– Кроме моей дивизии, еще пять тысяч. У меня есть три десятка пушек, в обозе порох и пули. И еще одно…
– Что, господин маршал?
– Москали могут дать нам через жидов еще оружия, обмундирование и порох. Но требуют, чтобы мы обратились ко всем полякам на захваченной ими территории немедленно уехать за Буг.
Костюшко с яростью вздохнул, глаза его гневно сверкали. Да и маршал еле сдерживал злобу. Князь заговорил снова, поняв, почему молчит его собеседник. Не к лицу «начальнику государства», как последней шлюхе, уступать таким домогательствам.
– Мы должны принять их условия, пан Тадеуш. Иначе нас раздавят, а оказать помощь могут только русские. Лучше лишиться части территории…
– Но – спасти Польшу…
Иркутск
– Я отправлю князю десять стрелковых рот для гарнизонов. Больше не дам, у нас здесь и так воинской силы нехватка.
Дашкова с улыбкой смотрела на цесаревича – как она и предполагала, проблема носила личный характер. Недолюбливал великий князь наместника, вот и отразилась эта давняя неприязнь на делах государственных. И если бы она не вмешалась, то быть беде – император враз сыну и Потемкину устроил бы головомойку. А так разрешили вопрос.
– Екатерина Романовна, я действительно почти треть своих войск отдаю, – Александр Петрович воспринял улыбку женщины на свой лад. – Если больше отправлю, то все гарнизоны оголю, а ведь сами знаете, как трудно в Семиречье – одним казакам там не справиться.
– Я понимаю, Саша, – отозвалась Дашкова – иногда в личных беседах она так называла цесаревича, словно видела его таким же чуть испуганным мальчишкой, как в день их той первой встречи. И тот, оторванный от матери, платил ей взаимной любовью.
– Но деньги, где взять деньги? Золото все идет к отцу, нам здесь крохи остаются. И что делать? Гавани на Хоккайдо да крепость в проливе на миллион потянут. А у меня его нет.
– И у Потемкина лишних денег нет, иначе бы не приехал просить.
– И что делать?
Вопрос был чисто риторическим – царь Сибирский действительно не знал, где взять этот миллион, а потому и отказал Потемкину в его выделении. Тот обиделся – и пошло-поехало…
– Вам надо съездить к младшему брату, – мягко произнесла Дашкова, а у Александра Петровича от удивления расширились глаза.