Империя Вечности

О'Нил Энтони

Ринд нахмурил лоб.

— Не помню таких иллюстраций.

— Вот именно. Все потому, что Бонапарт разругал художников в пух и прах. Он заявил — нет, он был твердо убежден, что в царском чертоге были звезды.

— Звезды? Внутри Великой пирамиды? Никогда об этом не слышал.

— Разумеется, юноша: их там нет. Однако издатели были в таком замешательстве, что предпочли совсем обойтись без иллюстраций.

Ринд задумался.

— Значит, царский чертог… на самом деле может оказаться чертогом вечности? Легендарным чертогом вечности?

— В девятом веке нашей эры калиф аль-Мамун именно так и считал. Но когда наконец он взломал Великую пирамиду и пробился внутрь, то обнаружил один лишь просторный склеп длиной примерно в тридцать пять футов, голые стены из полированного гранита и пустой

саркофаг, который гудел, словно колокол. Вот и все. То же самое видели Денон, я сам, да и сэр Гарднер. Чертог замечателен разве что полным отсутствием излишеств. Но, даже невзирая на звезды, я убежден: Бонапарту открылось не более нашего. И никакого чертога вечности.

— Тогда для чего, — спросил молодой шотландец, пожав плечами, — для чего вообще нужен был этот визит?

— Думаю, это сооружение, подобно храму Амона-Ра в Сиве, просто как нельзя лучше подходит для бесед о сокровенном. Похоже, есть некая очень серьезная причина, и тайны чертога вечности нуждаются в том, чтобы говорить о них, не раскрывая его настоящего расположения. Даже если его придется прятать от глаз великих владык. Вы слыхали когда-нибудь об аль-Джахизе Пучеглазом? — С этими словами Гамильтон взял увесистую кожаную папку и достал оттуда исписанный от руки листок. — Этот ученый, философ был современником калифа аль-Мамуна, написавшим более трехсот трудов, дошедших до наших дней. Здесь перевод отрывка из его малоизвестного текста, «Книги далеких чудес».

Ринду понадобилась примерно минута, чтобы вчитаться в неудобоваримую прозу.

«Достаточно причин тому, чтобы скрыть от непосвященных al-ghayb, [46] — сие место безраздельно принадлежит единому Всевидящему. Как известно, повелитель верных аль-Мамун отправился в Египет — это было на седьмом году его правления, в двухсот четвертом году от вознесения, — в поисках сокровищ пирамид, но я узнал из уст Хасана ибн-Сахля, визиря повелителя верных, что главным образом его влекли не тленные сокровища, а тайны веков — ключи к невидимому; позже случилось, что и Хасан ибн-Сахль самолично путешествовал по пустыням и дельтам и сдружился с местными жителями, и он открыл эти ключи в чертоге вечности, как рассказывал, и годы спустя он передал их калифу аль-Мамуну в Багдаде, но как именно — об этом визирь умалчивает. Произошло это в аль-Кхулд [во Дворце вечности] накануне свадьбы аль-Мамуна с дочерью ибн-Сахля Барун в году двухсот четырнадцатом от вознесения, и я не могу подвергать сомнению слова старинного друга; тем более не могу я не верить собственным глазам, ибо сам читал у Аристотеля и Страбона об этом чертоге и слышал, что чудесные ключи были так же явлены Александру Македонскому в Сиве, как аль-Мамуну в аль-Кхулд; но подобные откровения предназначены лишь для пророков и повелителей — такова воля Аллаха, ибо Он один хранит все ключи подобного рода и никто на свете не знает больше Него…»

46

Дословно: «невидимое, тайное, скрытое» (арабск.).

— У Аристотеля? — повторил Ринд, стараясь не выказать своего потрясения.

— Во времена калифа аль-Мамуна арабы с особенным рвением добывали и переводили древние манускрипты. Вот, посмотрите.

На сей раз Гамильтон выудил из папки крохотную книжицу, редчайшее оригинальное издание «Книги сокрытых жемчужин и драгоценной тайны, с указанием секретных мест, где спрятаны клады». Ринд осторожно раскрыл потрепанные страницы, любуясь убористой арабской вязью, а Гамильтон между тем пояснил:

— Автор неизвестен; дата создания — ранее четырнадцатого века; книга до сих пор в ходу, правда, в ужасно усеченной форме. Даже и эта чудом пережила несколько насильственных сокращений.

— Сокращений? — Ринд обратил внимание на нестыковки в креплении страниц.

— По слухам, на книгу была объявлена яростная охота и все неугодное попросту выдрали. Мой экземпляр тоже неполноценен. Зато, — Гамильтон протянул молодому шотландцу листок с переводом текста на последней странице, — вот что гласит послесловие: «Остается надеяться, что читатель исполнил все наставления, представленные здесь, и

своими глазами увидел груды серебра, горы чистейшего золота, великолепные гробницы и пещеры необычайной красоты. Остается надеяться, что читатель благополучно преуспел в этом начинании, обретя мудрость и спокойствие духа — то, что всегда угодно Аллаху. Все знают, Египет — страна таинственных чудес, многие из которых стерегут змеи, скорпионы, механизмы и злые духи, каверзные ловушки и свирепые дозорные, но невозможно описать словами сокровища вечного чертога или даже силы, его охраняющие, ибо никому не ведомо невидимое на небесах и на земле, кроме Аллаха». И так далее.

Гамильтон предъявлял Ринду одно свидетельство за другим, извлекая их из тщательно подобранных папок: «Liber secretorum fidelium Crucis» [47] тысяча триста двадцать первого года, путевые дневники средневековых пилигримов, «Эдип Египетский» Кирхера [48] за тысяча шестьсот пятьдесят второй год, неопубликованные заметки шотландского аристократа и путешественника Джеймса Брюса… Никто из авторов не видел чертога вечности собственными глазами, к тому же с названием была сильная путаница, но все сходились в одном: где-то среди бескрайних песков могущественные силы стерегут древний склеп, хранящий тайны, не предназначенные для простых смертных.

47

«Liber secretorum fidelium Crucis» — «Книга секретов для верных Кресту», полное название «Книга секретов для верных Кресту, дабы помочь им вновь завоевать Святую землю», автор Марино Сануто (Санудо) Старший из Венеции.

48

Атанасиус Кирхер (1601–1680) — немецкий ученый, философ, математик, теолог. Создатель знаменитого первого в Риме публичного музея. Занимался также астрологией и герметическими науками.

Позже в музейном подвале, в окружении фрагментов изваяний и позабытых редкостей, Гамильтон поставил фонарь на полку и стянул платок с главного сокровища.

— Взгляните сюда, юноша.

Ринд много раз исследовал Розеттский камень, самый известный египетский артефакт музея, конфискованный в тысяча восемьсот первом году у французов и послуживший ключом к разгадке иероглифического кода. Черная гранитная глыба, на которую смотрел молодой шотландец, напоминала тот камень размером и формой, но отличалась большей длиной столбиков из прекрасно прописанных знаков: птиц, кубков, раскрытых глаз, весов, петель, зазубренных линий.

— Здесь мы находим самое древнее упоминание о чертоге вечности, — пояснил Гамильтон. — Это текст, обнаруженный на крышке одного саркофага в Долине царей. Предположительно создан в эпоху Нового царства — с шестнадцатого по одиннадцатый век до нашей эры.

Ринд прищурился, глядя сквозь оседающую пыль.

— Что тут написано?

Гамильтон провел указательным пальцем по знакам, переводя вслух: «Под сим каменным сводом, над которым трудилось пятьдесят человек, нашел последнее упокоение его величество со своими рабами. Поистине, это самый прекрасный и священный чертог на свете, помимо того чертога, который нельзя упоминать. Для его защиты мы призываем ядовитых тварей земли и демонов нижнего мира, и всех, кроме благородных духов, охраняющих тот чертог, который нельзя упоминать. Да переживет сей склеп все прочие, за исключением чертога, наиболее ценного для вечности, — того, который нам запрещено упоминать».

Гамильтон постучал пальцем по изображению:

— Вот один из многочисленных египетских иероглифов, обозначающих вечность. Змея, ползущая над полоской земли, — зрительный образ преходящего времени. А это, — он указал на полукруг, — каравай хлеба, признак женского рода.

— А что, в Древнем Египте вечность была женского рода?

— Ее статическая и устойчивая форма — разумеется.

— А есть и другие?