Империя
Шрифт:
– Мне нужно будет, чтобы ты написал рекомендательные письма для нескольких ребят и причислил их к своему легиону. Мало того, ты должен будешь потом взять их с собой, когда отправишься на покорение германцев.
– Разумеется, Марк. Скажи мне их имена, и я напишу тебе хоть сто писем и заверю их у знатных людей.
– И еще одно…
– Говори.
– Мне нужно, чтобы ты поставил одного из этих парней во главе центурии и пообещал, что его друзья останутся при нем.
– Поставить неопытного воина центурионом? Ты шутишь? Он погубит и себя, и людей. Где это видано, Марк, чтобы мальца ставили во главе подразделения?
– Где это видано, чтобы племянник императора, отстраненный от армии, снова взялся за любимое дело? Ты сделаешь это, Германик, потому что я так сказал.
– Ты умеешь убеждать людей, Марк, – с наигранной улыбкой ответил Германик. – Ну так что? Ты останешься поужинать с нами?
– Извини, дела. Постарайся передать мне письма как можно скорее, вот имена ребят, – протягивая собеседнику папирус, ответил Марк.
После того, как он получит рекомендательные письма, подписанные самим племянником императора Тиберия и еще десятком влиятельных чиновников, Луцию и его друзьям будет открыт путь в любой легион, который они выберут. Но Марк все уже решил за них. А Германик с врученными ему Марком деньгами вскоре прибыл в расположение нижнерейнских легионов. Там он выслушал претензии солдат и провел разбирательства. Как и говорил Марк, возможности подавить мятеж силой не представилось. Да и необходимости в том тоже не было. Германик выплатил солдатам жалованье из денег все того же Марка и по его же совету и от имени императора пообещал удовлетворить все их требования. После этого беспорядки прекратились. Плацдарм для мести был подготовлен, оставалось уладить еще кое-какие дела, но они требовали чуть больше времени.
Корнелий пришел домой за полночь, когда дети уже спали. За столом сидел только задремавший Леонид. От звука открывающейся двери он вздрогнул и, увидев хозяина, быстро вскочил. По виду центуриона было понятно, что его день прошел впустую. Корнелий упал на стул и, обхватив голову руками, закрыл глаза. Леонид поднес ему чашу с вином и сел рядом. Центурион залпом осушил налитое.
– Так и не удалось поговорить с Силаном?
– Он даже не принял меня. Его раб сказал, что у него был сложный день в сенате и он никого не желает видеть. А ведь я когда-то спас ему жизнь, когда его хотели зарезать на улице его противники. Помнишь, Леонид, как он потом пришел к нам и одарил меня, говоря, что я могу всегда рассчитывать на его помощь? – хмелеющим и уставшим голосом пробормотал Корнелий. Его бывший раб кивнул в ответ. – А сегодня он даже не захотел меня слушать. Меня, того, кто сохранил ему его ничтожную жизнь! Так-то забываются дела и поступки!
Леонид снова налил вина, и Корнелий снова опустошил чашу.
– У вас тоже был трудный день, ступайте спать. Я провожу вас.
– Ненавижу их всех! – с силой ударив по столу кулаком, прокричал Корнелий. – Ненавижу!
– Пойдемте, пойдемте, – помогая хозяину подняться и уводя Корнелия в спальню, бормотал Леонид.
Глава V
АЛЕКСАНДР
Александр, стройный высокий молодой человек в дорогой одежде с длинными, до плеч, волосами и небольшой щетиной на лице уже давно внимательно разглядывал рослого германца, приказывая ему то сжать кулаки, то напрячь бицепсы. Он щупал его мышцы, заставлял бегать и прыгать, приказывал ему отжиматься. Раб с тяжелой одышкой выполнял любую прихоть покупателя, пот обильными струями сочился по его спине, а лоб покрылся испариной. Ноги, которые рабам обмазывали мелом, стали черными от пыли, венок упал на землю и валялся под ногами Александра.
Неподалеку, закованные в железо, находились его соплеменники и товарищи по несчастью, уже отобранные Александром и подготовленные к продаже. У всех головы были покрыты венками, а ноги покрашены толстым слоем мела, смешанным с пылью и больше походившим на грязь. По римским правилам торговли окрашенные ноги раба давали понять покупателю, что этот товар продается, венки же свидетельствовали о том, что людей захватили на поле боя с оружием в руках.
Рядом, разбитые на небольшие группы, находились другие рабы. Их разнообразие было велико: Рим уже раскинулся на огромные территории, превратив разные страны в свои провинции, с которых и шел поток живого товара на невольничьи рынки. Азиаты, негры, скифы, греки, германцы, сарматы – кого здесь только ни продавали. Среди них было немало женщин, в том числе с маленькими детьми, которых можно было приобрести и отдельно. Рабы, словно скотина, молча принимали волю покорившего их народа. У большинства на шее висели небольшие дощечки, на которых было написано, откуда данный раб, каково состояние его здоровья и чего вообще от него можно было ожидать. Головы нескольких невольников были закрыты мешками, и это значило, что продавец не ручается за их состояние и поведение. Они стояли отдельно от остальных и продавались за бесценок. Если их никто не брал, таких рабов отправляли на арены и использовали для развлечения толпы, затравливая без особой жалости дикими зверями.
Измученные ожиданием, голодом и побоями невольники отрешенно смотрели на толпы шнырявших вокруг них людей. На покупателей, которые то и дело осматривали живой товар, на запыхавшегося германца и на Александра, который все продолжал озадачивать несчастного упражнениями. Участок рынка, где промышляли работорговцы, был огорожен по всему периметру высоким частоколом. Посередине возвышался помост, на который выводили, выпихивали, а иногда вытаскивали рабов поодиночке или целыми партиями. Глашатаи наперебой расхваливали товар, говоря о его достоинствах, крепком здоровье и невысокой цене. Время от времени кто-нибудь подымался наверх и забирал понравившегося невольника, расплачивался с продавцом и уводил покупку с рынка по длинному, казалось, практически бесконечному коридору, сплетенному из прутьев.
Торговля людьми шла в римской империи практически повсеместно. Работорговцы заполонили товаром не только сам Рим, но и его провинции. Оно и немудрено: империя владела почти всем известным людям миром. Немного поторговавшись, Александр купил себе всю партию отобранных им рабов, включая несчастного германца, которого он так долго и изнурительно испытывал. Работорговец Антоний тщательно спрятал полученные от него деньги за пазуху и тут же произнес с самодовольной улыбкой:
– Клянусь богами, ты не пожалеешь! Такой товар здесь еще надо поискать. Даже если они тебе не подойдут для гладиаторских игр, ты всегда сможешь их перепродать с большой выгодой для себя, хоть здесь, в Риме, хоть на Сицилии, хоть в Египте. Сегодня же вечером они будут доставлены под охраной в твою усадьбу. Если бы я не купил их у солдат прямо после сражения, я бы не уступил их тебе так дешево. Да, и скажу тебе по секрету: я слышал, что скоро Германик снова двинет свои легионы в Германию, чтобы отомстить за случившееся в Тевтобургском лесу. Точно тебе говорю! Люди шепчутся, что Тиберий уже подготовил все необходимое для этой кампании. Так вот поэтому-то я и продаю этих рабов по бросовой цене. Сам понимаешь, нужно спешить за легионами, чтобы скупать товар на месте боев. Солдаты отдают отличных рабов практически даром.
– Ты слишком осведомлен для работорговца, – мило улыбнувшись, произнес Александр.
– Кто владеет информацией, владеет деньгами, мой друг.
Александр снова улыбнулся и хотел было уходить, как ему на глаза попался странный раб, стоявший отдельно ото всех. Ноги его были закованы в железо, а голова и руки находились в деревянной колоде. Его русые волосы блестели на солнце. В голубых, словно небо, глазах читались ярость и ненависть ко всем. Взгляд его был упрям и непокорен. Когда смотришь на такого человека, понимаешь нутром, что его не сломить и не удержать в железе. Даже в кандалах он все равно чувствовал себя свободным. Его мощное, сильное тело, словно вытесанное из гранитной скалы, неподвижно возвышалось в стороне. Он стоял прямо и гордо, будто все вокруг него были рабами, но не он сам. Такого можно было резать прямо здесь и сейчас, а он бы смеялся над болью, показывая свое презрение к смерти.